Галина Ермошина

Евгений Попов. Мастер Хаос: открытая мультиагентная литературная система с послесловием ученого человека

Хаос — вещь опасная, вначале затягивающая, как легкий наркотик, вызывающий у попробовавшего приятное головокружение от собственной смелости. Но в результате человек рассеивается, становится одним из составляющих хаос предметов, не способных самостоятельно из него выбраться. Затерянность и пустота. “Целое больше суммы своих частей” — именно так происходит исчезновение части — возможно, той самой, которой и является человек. Исчезновение никем не замечено, так как происходит в соответствии с правилами. Эта мгновенная потеря, не зарегистрированная системой (ибо никакой системы нет), определяется случайностью, пересечением в этой точке нулевого вектора, сообщающего предмету неведомые качества, заставляющие его стать невидимым для непостижимого, грузно шевелящегося Целого. Хаос — неоднородная масса равномерного бормотания? разорванной рукописи? слов, оказавшихся избыточными, лишними? Все то, что оказалось невостребованным в упорядоченной, размеренной жизни и было ею выдавлено за пределы магического круга традиций и обыденности. Все то, что можно обозначить как ненужную, исчезающую часть единого Целого. Хаос создал Хаос.

Однако персонаж, провоцирующий все возникающие в тексте ориентировки, направление потока информации и способа ее подачи, все же существует. Некий Безобразов — почти мифическая личность, собирательный образ среднестатистического российского жителя, едет отдыхать на шведский остров Готланд, где и настигают его всякие размышления о судьбах Родины и других окружающих ее пространств. Постепенно выясняется, что персонаж знает и может почти все. “Именно Безобразов подсказал философу Василию А. мысль о том, что Крым, не взятый большевиками, мог бы развиваться параллельно Советскому Союзу, как остров Тайвань в Китае, именно он нагадал политику Михаилу Г., так называемую перестройку, а также вдосталь потрудился над имиджем фантаста Александра К., который снискал себе славу пророка своей антиутопией, посвященной тому непреложному факту, что любой перестройке в России сопутствует невиданных размеров хаотический бардак, ставящий под вопрос само существование этого государства, которое никогда уже больше никуда не возвратится, как детство. И, конечно же, не кто иной, как Безобразов, научил глуповатого и малообразованного постмодерниста Евгения П. наново переписать один из романов И.С. Тургенева, чтобы дистанцировать нынешнюю мировую реальность от прежней и заработать на этом USD 1000000”. Но Безобразов не просто житель романа. Он в какой-то мере его творец. Именно он задает тему очередного “лирического отступления”, состоящего из газетных цитат. Очевидно, дело еще и в том, что “странные штуки тут со временем, зато с пространством все в порядке”. Все происходящее четко разграничено тематически — раз идет врезка о сексе и порнографии, то ничего другого туда вклиниться не может, задана тема о шпионах или о польских событиях — отступить от нее не смей… Пространство охраняет само себя. А время — категория несинхронная и убывает по мере приближения к нему, отзываясь на сохранение расстояния не более странным образом, чем все остальные события, то есть становясь неупорядоченным потоком квантов. И кто может сказать, что из них более хаотично? Впечатление такое, что автор, пытаясь избежать хаоса, протоколирует события, и, хотя все разложено по пунктам и параграфам, содержание пунктов и параграфов выходит из повиновения. Внешняя упорядоченность преодолевается внутренним хаосом? Или внешняя пунктуальность раздирается несоответствием содержимого?

Хаос — это разнообразные коллажи из газетных сообщений, анекдотов и полуафоризмов. Вопроса “зачем” не задавайте, довольствуясь многозначительным “так надо”. Как в деревенском сельпо, здесь можно найти все: кирзовые сапоги и селедка соседствуют с французскими духами и шоколадными конфетами. Мир перемешан гигантской поварешкой, и в эту мировую кастрюлю случайно попали разнообразные, частью неведомые предметы, оказавшиеся под рукой сбрендившего повара. Впрочем, некоторые попытки систематизации все же делаются: перечисленные в алфавитном порядке ряд государств от Австралии до Японии, список “мастеров многонациональной советской литературы”, где (по извечному советскому беспорядку) с Бабаевским, Коптеловым, Сартаковым соседствуют “Белинский, Добролюбов, Чернышевский, Герцен-Мерцен жарен с перцем”. Повествование, подчиняясь заданным законам хаоса, продолжает разваливать само себя. Все предельно разбросано и нарочито не связано.

Попова интересует единый всемирный процесс, который не зависит ни от заголовков газет, ни от климата и иных природных и общественных явлений. “Люди живут действительно ВЕЗДЕ, и в любой складке местности, и в каждой единице укрупненного пространства есть жизнь: города, маленькие города, поселки, села, деревни, хутора, стойбища. Это рационально или ИРРА? Это навсегда или исчезнет? Вот сколько возникает вопросов, гораздо более живо трепещущих, чем вся эта мелкая муть бытия, о чем можно прочитать в советских и антисоветских газетах”. И наиболее интересна жизнь именно бытовая, на уровне маленького человека — отдельные житейские истории из цикла “как это было” (“Как хоронили тетку писателя С.”, “Как женился врач Валерий Иванович”). Вся общественная среда складывается из этого незаметного существования обычного жителя, той самой мелкой части, что может незаметно исчезнуть, не нарушая единства Целого, которое все равно больше, чем сумма его частей.

Есть писатели, которые из отдельных кусочков бытия собирают красочную мозаику повествования, скрупулезно подтачивая углы и подгоняя друг к другу выступы, цементируя разъемы собственными комментариями происходящего. Евгений Попов выбирает (наугад?) отдельные части различных систем, не заботясь об их соответствии друг другу, а складывая, как возьмет рука, и наблюдает за их взаимодействием или противостоянием, что неизбежно начинает происходить при соединении несоединимого или безразличного. Автор, как Сизиф, упорно, но безнадежно пытается собрать головоломку из деталей разных конструкторов, разваливающуюся уже в руках. Несоответствие слагаемых, не гармонизация, а деконструкция уже отжившей системы. Промежутки и пустоты накапливают энергию разрушения. Процесс препарирования нарушается смертью препарируемого. И в то же время это игра, в конце которой может выясниться, что все процессы и манипуляции проделываются с манекеном, муляжом. А вместо крови — клюквенный сок. “И был бы кто — не спросишь. На кладбище вообще ни о чем спрашивать нельзя, для этого есть другие пространства”. Возможно, это воссоздание жизненного пространства автора, его личного опыта — “на всю жизнь запоминаю всяческий словесный и жизненный мусор, ерунду всякую, может быть, даже и вообще не имеющую права на существование”. И скорее всего, он прав — собственно жизнь и состоит, по большей части, из ерунды и мусора, незначительных и мелких деталей, которые значат гораздо больше, чем крупные и важные события.

Проза Евгения Попова — это попытка воссоздать неповторимый хаос жизни во всех ее незначительных проявлениях, непоследовательности, нелогичности, неупорядоченности; процесс, в который включено все, что только может существовать. Но автор не берет на себя ответственности маркировать происходящее: это хорошо, а это плохо. Он лишь констатирует факты. И это — отношение к миру, один из способов взаимодействия с ним в попытке разобраться в себе. “Тут и появился Мастер Хаос. Мастер Хаос, стало быть. Добрый Мастер Хаос”, который есть не что иное, как смерть. Отсюда начинается смещение уровней восприятия. Один из параграфов отличается от всего повествования, это даже не повествование, не попытка моделирования текста, а ощущение, состояние, пребывание в, одномоментность. Пробел и отсутствие. Игнорирование всего, кроме того, что происходит сейчас: пространство сжимается и все становится близким — ветер, небо, песок, книга, моление о чаше.

Мультиагентная литературная система снова открыта. Есть ли еще желающие упорядочить Хаос?