Света Литвак

Записки натуралиста

      * * *

тихо-тихо едет поезд
поезд едет во Владимир
бабы семечки лущат
бабы едут во Владимир
прячут выручку в мешки
проезжают речки, дачи
рощи, долы и заводы
огороды, огороды
скоро будут Петушки
поезд едет тихо-тихо
створки полок дребезжат
проводница ищет сдачи
разливает чай горячий
впереди разливы Клязьмы
или заводи Нерли
мужичок на верхней полке
уронил на стол газету
свесил ноги, снял очки
посмотрел на лес в окошке
слез, обулся в тапочки
просияла церковь где-то
за рекою, там, вдали
едет поезд еле-еле
просто тащится едва
притормаживает тихо
это станция Владимир
вот так раз, — уже Владимир
да, похоже, что Владимир
парень гасит сигарету
лихо прыгает с подножки
бабы щупают пакеты
тащат к выходу мешки
покидая старый поезд
в свете глаз его алмазных
люди лезут в электрички
на Ковров, на Вязники

      * * *

и снова с раннего утра
стоит несносная жара
едва проснувшись, засыпаешь
очнёшься — солнце высоко
вернулись с пастбища коровы
но вот уж снова в путь готовы
мальчишка щёлкает кнутом
коровы лезут напролом
а козы вскидывают ножки
через овраг на дальний луг
куда погонит их пастух
на поле издают щелчки
стручки созревшие бобовых
и в ожиданьи лакомств новых
жрут колорадские жуки
побеги сладкие картошки
капусту ест капустный червь
и доедает понемножку
с ботвой не справится никак
на грядках выросший сорняк
всю зелень выполоть готовы
гнут спину бабы, мужики
до темноты таскают воду
и поливают огороды
спешит тропинка вдоль плетней
минует ветхий сруб колодца
хитро’ петляет меж кустов
и продолжает извиваться
взбираясь на гору, на ней
шипят гадюки меж камней
внизу меж двух отвалов сланца
коровий пруд, лишённый глянца
такая мутная вблизи
вода призывно запестрела
тельцами тонущих слепней
и у поверхности своей
теплей температуры тела
ил топкий вязкий, словно клей
но ключ придонный сводит пальцы
бросает тень большая ель
и простоит ещё лет сто
в дупле осиное гнездо
оса своё готовит жальце
уже, стремглавая, летит
едва успеешь отойти
метнуться тенью в лес густой
как туча кровожадной мо’шки
сейчас залепит всё лицо
свернув с проторенной дорожки
задрав на голову рубашку
чрез сухостой и бурелом
ломая ветки, продерёшься
внизу пылит засохший мох
а наверху смыкают своды
деревьев разные породы
с покрытых плесенью коряг
висит лохмотьями кора
вопят истошные сороки
стоит несносная жара
всё так же вьётся мошкара
и нет спасительной дороги
сквозь гладкоствольный березняк
бесплодный тянется малинник
мелькают чёртики в глазах
древесный мусор в волосах
и руки в липкой паутине
преодолев, не знаю как
неодолимые преграды
я слышу матерную речь
по краю выжженной отавы
бредёт измученное стадо
повис на ниточке паук
совсем молоденький пастух
едва переставляет ноги
и матерится во весь дух
грядёт вечерняя пора
заходишь в избу со двора
в поклоне пригибая тело
не из почтения, а ради
лежащих низко перекладин
кругом обманчивый покой
по дому ходит домовой
шуршат заботливые мыши
роняет жестяную крышку
литровый с вмятиной бидон
спускаюсь в подпол глубоко
там киснет козье молоко
уставши от дневной мороки
валяюсь на пружинной койке
над носом вьётся паразит
броженьем пищевых отходов
ведро помойное разит
пора на боковую, что ж
постель, ворочаясь, собьёшь
солёным обливаясь потом
но до рассвета не заснёшь
и встанешь полным идиотом
и снова с раннего утра
стоит несносная жара

      Записки натуралиста
	  
Мы с Николаем на нудистском пляже
Лежали, не подозревая даже
О том, что нам увидеть суждено
В сознанье распаляющем мира’же.
Мы это место выбрали давно
И звали мы с собой подружку, но
Пришлось признать, 
                 что некоторым людям
На людях обнажиться не дано.
Гуляло солнце по роскошным гру’дям,
По между ног висящим праздно му’дям,
Какой нам открывался антураж,
Подробно мы описывать не будем.
Короче, мы пришли на этот пляж,
Где был фатален лёгкий эпатаж,
И появленье женщин вызывало
Чуть сдерживаемый ажиотаж.
Жара невыносимая стояла,
Из голых тел вытапливала сало,
И с запада, затаивая звук,
К нам грозовая туча подползала.
На травке засыпала я, как вдруг,
Внимание привлёк бегущий жук,
Цвет крыльев чуть светлей английской 
                                    красной,
В движеньях — суетливость и испуг.
Бедняга волновался не напрасно,
Среди песка он выбрал путь опасный,
В тени еловой хвои и ветвей
Он скоро будет съеден, это ясно.
Какой-то мелкий чёрный муравей
Вцепился в ногу челюстью своей,
Я позвала на помощь Николая,
Дремавшего над сборником статей.
Нас поразила эта сила злая,
Что, лапками в песке перебирая,
Держала жертву много раз мощней,
Добычу ни на миг не выпуская.
Чем меньше хищник, тем ещё страшней,
Висел, не разжимая челюстей,
Другой палач хватал вторую ногу,
И к морде лезла пара сволочей.
Вертелся жук, слабея понемногу,
Со всех сторон кусаемый жестоко,
Ещё рывок отчаянный, и вот —
Упал на муравьиную дорогу.
Мгновенно совершён переворот,
Один из них взобрался на живот,
Находит нервный центр, туда кусает,
И жук на свете больше не живёт.
История, до ужаса простая,
Нас с Николаем сильно потрясает,
Мы делаем из фляжки два глотка,
Из виду ничего не упуская.
Рукой подать до муравейника,
Да ноша оказалась велика;
Животными инстинктами влекомы,
Зря погубили рыжего жука.
Такие сцены слишком нам знакомы,
Нашли ещё, чем можно удивить!
И жуткие становятся фантомы
Лишь кучкой бестолковых насекомых.
Вот так и в нас солдаты-муравьи
Вонзают ловко челюсти свои,
Внештатные ревнители культуры,
Пытаясь нервный импульс подавить
И уничтожить для литературы.

      * * *

Я пойду на огород к дяде Славе,
В огороде выкопан пруд,
В небольшой неровной глиняной яме
Плавунцы и водомерки живут.
Стану долго там плескаться и плавать,
У меня купальника нет,
Будет на меня смотреть дядя Слава,
Пачку выкурит плохих сигарет.
Сильно пьяный, весь заросший щетиной,
Даст мне руку и потянет наверх.
Так некстати подойдёт тётя Зина,
А я голая совсем, как на грех.
Сяду вечером в саду на скамейку,
За забором пьяная брань.
Я поссорила простую семейку,
Непутёвая приезжая дрянь.
Дядя Слава защищается слабо:
— Говорю, мы занимались не тем,
Она нормальная современная баба,
Это ты сдурела, Зина, совсем!

      * * *

ночь проходит — это что-то
начиталась Элиота
спать нисколько не охота
завтра пятница, суббота
в понедельник на работу
на работе — это что-то
повседневные заботы
все друзья давно банкроты
но надеются на что-то
а домой вернёшься — что ты
снова хлопоты, заботы
почитаешь Элиота
перекусишь где-то что-то
и опять валяй, пехота 
                     сверхурочная работа
пересиливай зевоту, суету, икоту, рвоту
уйму всякого народу
в результате ничего ты
не продвинешь ни на йоту
ни учёбу, ни зарплату
что ты, что ты — да иди ты
сами тоже идиоты
ну вас в баню и в болото
вот ещё приходит кто-то
станет страшно отчего-то
прошибёт холодным потом
сводит руки до ломо’ты
бытовая катастрофа
у порога крышка гроба
справки нет, лицо урода
на столе плохое фото
здесь сегодня умер кто-то
это не моя забота
разбираться неохота
у меня своя работа и рыбалка и охота
воскресенье и суббота
жизнь несётся — это что-то
непонятно для чего-то
но когда-то или где-то
я припоминаю это
те же записи в блокноте
о почтовом переводе чертежи на обороте
так со мною было вроде
или что-то в этом роде дома 
		или на работе
ничего вы не найдёте 
		ну, когда вы все уйдёте
и оставите в покое в самом деле — 
			что такое
что со мною что со мною
		объяснение простое
сколько можно — столько нужно
встанешь сидя — ляжешь стоя
в этом роде всё такое

      * * *

плотный ровный сырой песок
чуть сжимающий ступни ног
в глубь океана после прилива
с берега дующий ветерок
здесь непро’чны гирлянды бус
пустотелых ракушек хруст
длинные волны в петельках пены
трогают студень больших медуз
бегуны замыкают круг
рыбаки загибают крюк
взрослые люди бесперспективно
кладоискателем ищут звук
всюду бойкие мальчиши’
мне предлагающие chiche
вдоль по аллее сосновых шишек
не наблюдается ни души
перед ярусным гаражом
трутся в очереди «пежо»
отгоняют гудком сирены
«опель», лезущий на рожон
ждёт туристов из разных стран
Атлантический океан
неуместная мысль о Париже
убегает дорогой в Сьян