Сергей Арутюнов

“Интеллектуальный Форум”

В замке Иф

Гражданский форум, как всякая идея на стадии формирования, еще отбивает первые весьма спонтанные наскоки средств массовой информации, а “Интеллектуальный Форум” в 999 экземплярах еженомерно существует уже полтора года. Это журнал рецензий: из дюжины пространных рефлексий о новинках западного “высоколобого” книгоиздания от одной до четырех статей приходится на долю русскоязычных авторов, в том числе главного редактора журнала “ИФ” Марка Печерского (США). “Западную часть”, почерпнутую из “Нью-Йоркера” и некоторых других узко специализированных книжных “ревю” лондонского и того же нью-йоркского происхождения, адаптирует с английского внушительная команда переводчиков, среди которых одно имя Голышева говорит само за себя.

Издает журнал Глеб Павловский.

В ожидании седьмого номера особенно живо припоминается опубликованный в шестом очерк Роя Портера об истории и происхождении английских клубов, написанный по мотивам книги Питера Кларка, — именно в нем содержится определение внешней формы издания: “ИФ”, при достаточной протяженности проекта, собирается и де-факто становится подобием приватного клуба “интеллектуалов”, то есть лиц, решившихся себя так назвать. А это имеет прямое отношение к внутренней форме. Как ненавязчиво обмолвилась редакция в предисловии ко второму номеру, стратегическая цель “Интеллектуального Форума” — превращение “интеллигента” в “интеллектуала” в контексте совлечения традиционного оппозиционера с политических баррикад с приводом его в спокойную гавань “поиска концепций, теорий, которые станут фундаментом нового миропонимания”.

Таким образом, заявка сделана, и следует вероятностно оценить, способен ли данный международный орган выполнить возложенную на него миссию? Думается, что да, вполне, если, конечно, будет действовать в комплексе и во взаимодействии с другими затеями сходного направления.

Признание банкротства интеллигенции стало едва ли не общим местом всякого о ней суждения. Ее титаны сгорели в первые пореформенные годы, их ученики и последователи наделали глупостей, не сумели выступить сплоченной силой, запутались, растерялись, связались с темными людьми, продешевили и были поставлены на место. В отсутствие центрообразующих фигур мера оппозиционности интеллигенции властям зачастую определяется материальным достатком, о величине которого в отношении главных фигурантов власти успели чутко позаботиться. Иногда даже непонятно, кого и куда совлекает с трибун и перевернутых троллейбусов старина “ИФ”. Те, кто еще размахивает флагом, уже не поймут, о чем в нем пишут, а остальные и так находятся лицом к лицу со своими никому не нужными концепциями нового миропонимания, если, конечно, зарабатывание хлеба насущного оставляет время для их непрестанного воспроизводства.

Журнал осмотрительно не конкурирует с “толстыми” ежемесячниками — сегмент художественной литературы оставлен на их попечении. Философия, история, религия, наука, искусство живописи и музыки, филология, социология, геополитика, археология, путевые заметки — вот круг тем, заявленных “Форумом” на сегодняшний день, и можно с уверенностью сказать, что их с избытком хватит и на завтра, и на послезавтра. Пока на страницах традиционных изданий продолжается спор западников со славянофилами, “Форум” с видимым успехом предпочитает иные тональности — будучи “журналом немного неотсюда”, он, думается, осознает наив специфического для России западнического пафоса и всегда сможет претендовать на положение в нейтральных водах — они, судя по интонированности большинства статей, распространятся гораздо дальше прежних территорий неприсоединения, омоют стены непримиримых форпостов, водворяя на водной глади непредвзятую ревизию и прочный мир трудолюбивого скепсиса. “Консервативная революция”, о которой так долго шептались в 90-е годы прогрессивные маргиналы, свершилась в европейском интеллектуальном пространстве. Предпринятый “Форумом” ряд политических портретов развенчивает славу Киссинджера (“человека, якобы в одиночку выигравшего “холодную войну”), репутацию Гавела, деградировавшего романтика от диссидентства, сверхчеловечность Робеспьера и коллаборационизм Квислинга. Попутно отмечается крах миротворческих усилий НАТО в Центральной Европе, произошедший, оказывается, по причине высших финансовых интересов. Кто бы сомневался.

Форсированный призыв к прагматизму, волшебно опрокидывающему дутые стереотипы, не может не вызвать в гуманитарном сознании “оправдания Сальери” — и он действительно появляется как равный Моцарту труженик в кратком отклике Й. Фенлона на монографии Джона Райса, где трезво и честно намекает на возможные коллизии между композиторами, но четко и недвусмысленно опровергается версия об отравлении.

Немцам, в частности, предлагается отнестись к своей истории на французский манер, не зацикливаясь на “чувстве вины”, а признавая произошедшее в ХХ веке неотъемлемым и органическим элементом, эпизодом национального развития. Рядом — раздумья Гордона А. Крэга о работе Джона Лукача “Гитлер в истории”, констатирующие значительные изменения взглядов на роль означенного персонажа в германской драме и — вот неожиданность! — близкий пересмотр его психофизиологических черт во всей неоднозначности произведенной им деятельности.

Остальной Европе, по версии Кароль Хилленбранд, озвученной Робертом Ирвином, следует, наоборот, повиниться за крестовые походы перед арабским миром и признать, что именно они являются предтечей сегодняшней — да-да! — нестабильности в регионе.

Что ж, в предложенной системе координат не выглядит странным провозглашение Македонского миротворцем, и если не миротворителем, то как минимум творцом идеального миропорядка у Шарифа Шукурова, а объявление “права первой ночи” — тенденциозным и предвзятым просвещенческим мифом у Алена Буро в пересказе Г. Шпигель.

При этом нельзя сказать, что демифологизация как таковая чужда “духу времени”, простертому над среднерусской равниной, — о нет! Косность сложившихся оценок, обусловленная длительной оторванностью от общеевропейской стилистики мышления и, что греха таить, простейшим языковым барьером, обуславливает и пристрастный интерес к “Интеллектуальному Форуму”, позволяет видеть в нем вестника чаемой интеграции и приветствовать его появление вне зависимости от того, чьи приветствия ему хотелось бы слышать громче других. В чем-то “ИФ” — и английское “ЕСЛИ...”, и тот самый замок Иф, где наедине с мудрым аббатом возможно переплавить свое гордое сердце в увеличительное стекло теле- и микроскопа по картезианской формуле, чтобы замысленный побег осуществился наверняка, но что-то начинает подсказывать: бежать возможно только вместо кого-то, сочтенного умершим, и если это будет интеллигент, то не отпадет ли смысл в побеге интеллектуала?

Тема кризиса русской интеллигенции как наглядного проявления глобального кризиса человеческого сознания, на жестоких уроках познавшего свои пределы, в очередной раз смерившего адскую глубину самонадеянности наспех выдуманным набором идентификаций, еще ждет своего исследователя. При отказе от марксистско-фрейдистского инструментария голоса становятся беспорядочным ауканьем в чаще вдруг обнаруженной реальности (см. переписку М. Печерского и С. Зенкина по поводу “Французской теории”, иллюстрирующую, как порой болезненно, вплоть до маниакальности, культура склонна к выстраиванию непомерно высоких барьеров между собой и внешним миром, к образованию непроницаемых ареалов там, где их может и не быть, и как узнаваемо мучителен поиск адекватных критериев, мер и понятий). Избегая общепринятой терминологии, исследователи обращаются к чувственному опыту, цифрам и фактам, что приводит к сокращению числа стилевых отличий между субъектами мысли, но не меняет изначальной расстановки сил: главное свойство реальности — ускользание, главное свойство мыслителя — сомнение.

Вероятно, воздействие “Интеллектуального Форума” на русскоязычную среду поляризует ее на тех, для кого “синтез” означает искусственность и фальшь, и на тех, для кого это слово — синоним понимания и прозрения. Прыгнув в соседнюю с “Иностранной литературой” нишу, журнал имеет шансы на внимание.