Станислав Медовников

Донецк: проба голоса и обретение лица

В каждой области, в каждом крае или регионе издаются ныне в больших количествах стихи и проза, критика и публицистика. Далеко не все из издаваемого можно, конечно, назвать литературой, но то, что подобного наименования все же заслуживает, как определить: областная (областническая, региональная, краевая) литература или просто — местная? И чем подобная, территориальная, словесность отличается от “большой”, столичной, общенациональной, мировой, в конце концов, литературы? Иван Саввич Никитин был воронежским поэтом или просто русским? А Спиридон Дрожжин? Если мы допускаем существование особой региональной литературы, то логично предположить наличие у нее и неких отличительных примет и признаков.

Сегодня можно утверждать решительно и твердо, что в донецком регионе, на юго-востоке Украины, существует напряженная и разнообразная литературная жизнь, жизнь эта многолика, противоречива, “дикорастуща”. И рассказать о ней в небольшой статье я смогу лишь избирательно и фрагментарно.

Литература Донбасса создается по преимуществу на двух языках. Двуязычие — реальный фактор культурной жизни нашего края. Это долговременное состояние для всех, здесь живущих. Оно естественно, привычно и отражает действительное положение вещей. На свете немало дву- и многоязычных территорий. Но наша местная ситуация представляется весьма благоприятной во многих отношениях. Практически все активные и пассивные участники литературного процесса имеют возможность без помех замечать, узнавать и оценивать все новые события и факты текущей литературы в равной степени на обоих языках.

Совершенно очевидно, что, выбрав тот или иной язык (коль скоро такой выбор возможен), пишущий тем самым обязан следовать определенным традициям и закономерностям, учитывать современное состояние избранной им литературы. Знаменательно, однако, что в последние годы происходит заметное сближение и взаимопроникновение двух литературных потоков. Все больше появляется авторов, пишущих и по-русски, и по-украински. Разноязычные тексты на страницах какого-либо журнала, альманаха, сборника — тоже дело вполне обыкновенное.

Однако до идиллического лада и согласия в нашем двуязычном регионе еще (или уже!) бесконечно далеко. Русская культура постепенно выпускает нас из своих дружеских, но слабеющих объятий. В общеобразовательных школах неуклонно сокращаются часы (соответственно и объемы) изучения русской литературы. Становятся все более недоступными лучшие культурные передачи российского телевидения. На газетно-журнальных развалах навскидку можно заметить блистательное отсутствие лучших периодических изданий “соседней страны”. До наших широт катастрофически не доходят многие и, опять-таки, самые интересные и интеллектуально насыщенные книги московских и санкт-петербургских издательств. О театрах и говорить нечего. Таким образом, подобно могучей кристальной льдине, от нашего берега уплывает самая драгоценная верхняя часть великой культуры. А это не может не сказаться (и уже сказывается!) на нашем умственном состоянии самым отрицательным образом. Утратив Москву, мы не обрели другого равно достойного центра культурного притяжения.

Начиная с двадцатых годов прошлого века в Донбассе существует местное отделение Союза писателей Украины (спiлка). В его ведении были книжные издательства, периодика, отапливаемые помещения, кадры и оргтехника. Ему были обеспечены государственная поддержка и партийный надзор. И все, по крайней мере публичные литературные акции совершались исключительно в границах писательской организации, при ней, под ее эгидой. Тот, кто не вписывался в этот художественный контекст, должен был или менять вектор своих творческих устремлений, или становился “застольным” писателем, или наконец, искал лучшей доли в иных краях. Это особый и очень любопытный сюжет. Дмитрий Кедрин, Михаил Матусовский, Юрий Левитанский, Леонид Лиходеев, Алексей Парщиков в разное время и по различным причинам покинули донецкую землю.

В последнее десятилетие прошедшего века литературная жизнь претерпела резкие перемены и подверглась многим тяжким испытаниям, равно как и другие отрасли нашего общего бытия. Рухнула писательская монополия, распалось и единое литературное пространство. Разладились привычные связи между издательствами, прессой, книжной торговлей. Участились спазмы в информационной системе. Больше всего от этой разрухи пострадала критика, она сделалась нерегулярной, осколочной, оказалась в руках случайных людей; если и появляются редкие отклики на литературно-художественные издания, то они носят, скорее, информационно-рекламный характер. Анализы и разборы, серьезные, аргументированные суждения и оценки новых произведений изящной словесности исчезли, кажется, надолго. Газеты шарахаются от аналитических рецензий, как черт от ладана. Но свято место пусто не бывает. Убыль письменной критики восполняется устными диспутациями, горячими кружковыми и студийными обсуждениями.

Было бы несправедливо и неверно говорить только о потерях и утратах. За те же самые годы с новой силой и неожиданным качеством выявилось то, что когда-то несколько пренебрежительно называли художественной самодеятельностью. Можно даже усмотреть во всем этом маленький культурный ренессанс. Не только в Донецке, но и в других городах и поселках региона спонтанно возникают и идут в рост многочисленные литературные общества, объединения, кружки, братства. В крупных городах создаются еще и драматические студии, частные театры. Это стихийный, очень неравномерный, неуправляемый и абсолютно неизученный процесс, сведения и слухи об этих новых явлениях бывают самого противоречивого свойства. Тем не менее совершенно достоверно то, что вполне основательные литературные группировки, иногда даже со своими творческими манифестами и уставами, с коллективными и индивидуальными сборниками стихов и прозы существуют в Горловке, Дружковке, Краматорске, Макеевке, Мариуполе. И это не просто безобидные любительские посиделки, есть все основания утверждать, что в области родились и упрочились параллельные творческие структуры, новые, спонтанно возникшие по “инициативе снизу” литературные организации. И это в те времена, когда только и слышишь об утрате постсоветской жизнью своей литературоцентричности, об уходе литературы из “круга жизни” или о существовании ее отныне лишь в виде масскультовой “развлекаловки” или высоколобо-эстетской игры!

Какое будущее у этих неопознанных литературных объектов, какие коллизии могут сложиться между ними и профессиональным писательским союзом? Эти вопросы будут нарастать вместе со временем, и ответы на них скорее всего будут самыми разными.

В небольшом, сугубо индустриальном городе Енакиево на базе местного литобъединения при поддержке городской администрации и директоров крупных промышленных предприятий выходит (вышло уже три номера) литературно-художественный и публицистический журнал “Родомысл”.

Достойно внимания то обстоятельство, что в выработке концепции журнала и в составлении его первых номеров принимали участие и члены Вольного филологического общества при Донецком национальном университете, которое вот уже немало лет возглавляет доцент Александр Кораблев. Вот такой союз талантов “из глубинки” и интеллекта из университетского центра. “Родомысл” — журнал промежуточный. Он возник на меже разных эпох, на пересечении различных эстетических пристрастий, на стыке двух языков. “Родомысл” — издание еще и переходное. Это переход от старого, однообразно-унылого, безнадежно-скучного, беспросветно-серого типа провинциального журнала — к новому, лучшему, яркому и пока еще... неведомо какому.

Первые достоинства журнала — новизна, свежесть, разнообразие. Множество нетривиальных рубрик, разделов, уголков, изобилие жанров. Каждый читатель непременно найдет для себя что-нибудь интересное. Разнообразие “Родомысла” отнюдь не попсового происхождения. Оно — плод выдумки, изобретательности и хорошего вкуса. Разнообразие — это крыльцо журнала, приглашающее войти и осмотреться. Может быть, самое большое достижение названного издания состоит в том, что оно сумело удержаться на той зыбкой грани, которая четко отделяет область искусства от необъятного провинциального болота, где царят безнадзорная залихватская удаль и пьянящая стихия самовосхваления. В отборе авторов и материалов редакторы журнала руководствуются стремлением не унифицировать тексты “под себя”, а — обнародовать все самобытное, нестандартное, отмеченное клеймом дарования.

Если же коснуться актуальности и степени “журнальности” публикаций, то я бы так обозначил текстовой режим журнала: в нем есть целина, но нет залежей, есть выход, но нет сброса. Материалы первых номеров свежие, написаны ad hoc, а не извлечены из-под груды запыленных папок. “Родомысл” — журнал литературный, но не писательский. Кому-то подобное утверждение как положительное покажется странным; надо, однако, знать местную ситуацию.

Есть в нашей местности и другие журналы. То появляется, то снова исчезает “Многоточие” — журнал для узкого круга с претензией на изысканность. Уже несколько лет как выходит альманах украинских писателей “Лад”, недавно появился еще один украинский журнал “Кальмiюс”. Как о весьма отрадном явлении следует сказать о специальных периодических изданиях: вышло пока два номера журнала “Наш театр”, а также несколько книжек “Аватара” — первого в Донбассе научно-популярного журнала.

Что касается новых книг, то их сейчас, повторюсь, в разных издательствах выходит несомненно больше, чем десятилетие назад. Неизбежно возникает вопрос о критериях, но все же не побоюсь отметить — если начать с поэзии — значительное обновление и расширение поэтических горизонтов. И дело не только в смене поколений и новых именах. Можно говорить о настоящем тематическом прорыве. Раньше местная донецкая поэзия была, словно цепью, прикована к тематике совершенно определенного толка. Преобладала суровая приверженность к высоким героическим мотивам, тяготение к людям могучим и несгибаемым. Поощрялись аскетизм и самопожертвование. Сколько выходило тогда внешне вполне гладких, а на самом деле не в меру высокопарных, холодных, мертворожденных стихов (разумеется, были и исключения). Теперь это в прошлом. Поэзия переживает радость избавления от запретов и догм. Никто не стоит над душой с идеологической указкой. Свобода встречает нас у входа, а вот у выхода... Скажу так: свобода очевиднее всех других состояний способна выявить подлинную сущность человека, а в творчестве — показать, есть ли у него что сказать времени — и вечности.

Если бы меня попросили в одном предложении определить мейнстрим сегодняшней донецкой поэзии, я бы не смог этого сделать. Поэтому назову лишь некоторые из замеченных мной примет и характеристик.

Во-первых, и это ясно даже неискушенному глазу и нетренированному уху, налицо внушительный перевес старых, добрых, классических, силлабо-тонических размеров. Все те же ямбы и хореи, анапесты и дактили, как во времена Пушкина и Некрасова. Верлибров мало, к тому же они хилые и квелые, как больничные сторожа. Акцентный стих — редкий гость на журнальных и книжных страницах, да и не видать любителей ораторствовать да витийствовать. Политика, идеология, сколько-нибудь явственная социальная ангажированность, кажется, надолго ушли из поэзии. Совсем пропали заводы, шахты, стадионы. А вот исторические сюжеты и эпизоды, “дела давно минувших дней” явно привлекают поэтов, и здесь есть удачи.

Исчезло из современных стихов то особое бодрящее настроение, тот замечательный раствор, та воодушевляющая и пьянящая атмосфера, без которых все кажется тусклым и серым. А называлось это мироощущение полузабытым уже, странным и, как теперь кажется, нелепым словом — романтика. И эта резкая смена, боюсь, уже не дар свободы, а скорее следствие порабощенности издержками современного становящегося бытия.

Теперь увлечены малыми проблемами: разборками с самими собой, с близкими и друзьями, попытками утвердиться и обрести равновесие. Впрочем, одновременно можно наблюдать весьма разнонаправленные проявления. У самого молодого поколения чувствуется тяготение к ярким и сложным образам, к высоким горизонтам существования. В настоящее время у нас нет, пожалуй, поэтов, широко известных за пределами региона, в том русскоязычном литературном пространстве, которое когда-то называли всесоюзным. Тем более, что у наших стихотворцев сейчас очень мало возможностей для подобного “большого выхода”. Поскольку устраивать перекличку в этом контексте не имеет смысла, попробую представить только одного автора, льща себя надеждой, что в этой характеристике проступят и некоторые общие значения и черты поэтической физиономии нашего края.

Владимир Авцен относится к тому литературному поколению, для которого “шестидесятническая” атмосфера стала и отправным моментом творческого становления, и фактором длительного воздействия. Поскольку в поэзии невозможно чисто линейное развитие, любое стихотворение — это флигель с двумя окнами: одно из них выходит на улицу этого часа, а другое открывается в неотцветающий сад постоянных пристрастий и личных предпочтений. У Владимира Авцена стихи на случай и по поводу внешних событий не выходят из общего ряда, хотя их уровень остается достаточно высоким. Стихи же, которые “изнутри”, стихотворения с необозначенным предметом и адресом именно те, что и дают повод и основания обратиться к Авцену-поэту.

Владимир Авцен не кончал Литературного института, но школа и выучка в его стихотворных порядках совершенно очевидны. Не вызывают сомнения обретенное мастерство и высокая культура работы со словом, интерес к напряженным лирическим ситуациям, к различным стихотворным жанрам и формам. Он владеет стилистикой городского романса и авторской песни, а вот сказовая манера, образы городского просторечия не вполне ему подвластны.

Привлекает то, что В. Авцену удается поэтически точно выразить мысли и надежды современного городского человека, зараженного всеми настроениями (и нестроениями), тревогами и болями нынешнего перелома эпох и укладов и одновременно — неравнодушного к судьбе отечества и к будущему грядущих поколений. В этих стихах то равновесие чувств, та соразмерность высокого и бытового, умственного и природного, сказанного и несказанного, которые и составляют суть поэзии и делают ее столь необходимой и привлекательной для тех из нас, кто хотя бы иногда смотрит на звезды.

У других поэтов региона могут быть иные “планы выражения”, и иерархия приоритетов может не совпадать. Однако эти отклонения остаются в пределах одной системы исчислений. А право выбрать того или иного поэта есть священная привилегия критика.

Оживление и поступательное движение литературы начинается с поэзии. Тому в анналах — тьма примеров. К истокам донецкой прозы причастны такие писатели, как Михаил Слонимский, Борис Горбатов, Алексей Ионов. В последнее десятилетие в русской прозе Донбасса не наблюдалось, на мой взгляд, крупных и ярких событий. Среди других книг и сборников прозы заслуживают внимания такие примечательные издания текущего года, как “Enter” с подзаголовком “Книга донецкой прозы” (автор проекта — В. Белявский). В былые времена подобный сборник назвали бы неформальным. Но теперь подобные обозначения потеряли свою знаковость. Эта книга весьма концентрированно и, я бы сказал, даже дерзко (в масштабах нашего околотка) выражает некоторые новые тенденции и художественные предпочтения. Неслучаен, видимо, и тот факт, что под обложкой “Enter’a” объединились и русские, и украинские писатели, по преимуществу те, что дебютировали в девяностые годы. Новое издание требует всестороннего аналитического разбора, для которого уже не остается места. Поэтому ограничусь двумя репликами.

Как явствует из предисловия, книга задумана как некий единый текст, провозглашающий ни много ни мало новое направление. Эта цель не достигнута прежде всего из-за отсутствия ясного и определенного намерения у составителей издания. Этот промах совсем не отменяет того отрадного факта, что на страницах книги интересно заявили о себе сразу несколько молодых авторов: Анна Била, Олег Завязкин, Дмитрий Пастернак, Иван Ревяков, Олег Соловей. И пусть молодые прозаики пребывают пока в экстазе поклонения всему изысканному и редкому, их долгий путь к “неслыханной простоте” начинается именно отсюда.

Книга донецкой прозы интересна, может быть, не столько как результат, а скорее как протокол о намерениях или, если угодно, как маленькая ярмарка тщеславия. У нас есть то и это, и еще мы умеем вот так и эдак. Хорошо, что этот “выброс” состоялся и теперь можно произвести полезную работу, отделить пустую породу от цветных и полудрагоценных металлов.

Литературный пейзаж донецкого края, вероятно, предстал в моих заметках неполно и фрагментарно. Ведь то, о чем я рассказать не успел, может оказаться гораздо значительнее того, о чем уже написано. Все пишущие о литературе обречены на такого рода предположения. Тем не менее есть все основания утверждать, что на рубеже веков донецкая литература существует в творческих поисках своей самостоятельности и самобытности.