На речном полуострове
Памяти Франца Кафки
Дождь начинается сдержанно
И осекается вежливо…
Гнутся кусты под обрывами
Ивовые…
Под порывами
Блики сменяются блицами,
И замелькали в линию —
Быстрыми бледными лицами —
Окна барака длинного.
Глинами синими выглинена
Почва забытая, чудная.
Кажется: лица выглянули
Снова? Но местность…
безлюдная!
Ветер… С душистым крокусом —
(В небо ненастное — пропуском)
Кто проходил тут, задумчивый?
Вроде святого Патрика?
…Там, — далеко за излучиной —
Вышивкой детского фартука —
Маленький город. И фабрика.
Смолкшая чёрная фабрика.
Сент. 2000 г.
Памяти Янины Дегутите
Распахнувшая пурпур свой,
Вновь болезненно сжала
Лепестки с морозной росой
Чаша розы. Держава,
На багор навалясь, бросив рупор,
Ту страну оттолкнула,
Где до времени роза пурпур
На ветру распахнула.
Погляди! — Литва отплывает
На отколотой льдине
С тихой женщиной посередине,
Той, каких не бывает!
Её дело — стихов её свитки.
Её имя — Янина.
Скрип её заповедной калитки —
Словно звон пианино!
Погляди: под ноябрьскою тучей
В океан, полагаясь на случай,
Вильнюс мчит с ускореньем!
Сообщая холодный, горючий,
Водяной вкус — кореньям;
Всем кореньям, куреньям, соленьям,
Спящим в каждой квартире,
(Дух крысиной кладовки
С оленьим
Силуэтом на сыре.)
Дух невольничьих трюмов (где трюфли
Не растут) — колоссален!
Стенки трюмные влагой набухли…
Но и льдины уж нет… Пересядем
Под обноски снастей не поющих,
Парусов не надутых…
Мчат пловцы промеж бурь
вопиющих
В те края, где не ждут их.
В неисправных бесправных просторах
Ничего им не светит.
Трюмных крыс, на предательство скорых,
Там, как родичей, встретят.
Но не нужен там ясень карминовый,
Серых башен камень наследный;
Там не надобны: ни соловьиный
Саломеи напев, ни Янины
Стих последний и хрип последний.
1990 г. и ноябрь, декабрь 2000 г.
В чём дело?
Кавказ далёкий в помыслах лелея
И лишь ч е ч е н с к и х беженцев
жалея
Неполно обеспеченных теплом,
Московский хлыщ не сделает и шагу,
Чтобы спасти московского
бродягу,
Околевающего за углом!..
9 февр. 2001 г.
Гимн детективу
Люблю толковый детектив!
Где рыщет ловкий коллектив
Сыскменов! Где лежит, шикарен,
На нежном бархате — алмаз, —
В лучах, — как в иглах дикобраз
Или как палица с шипами…
Нет! — как морозная звезда
В Рождественскую Ночь! Когда
Метель, как терние, колюча;
Когда со снегом, с талым льдом
За Лестрейдом влетает в дом
Сплошных упущенностей туча…
Люблю, когда на Бейкер-Стрит
Ленивых мистер Холмс корит
То за одно, то за другое…
(Вот чей высокомерный вид
Не спесь дурацкую таит,
А преднамеренье благое!)
— Взгляните, доктор Ватсон, сэр,
На это блюдце, например;
Что скажет вам его каёмка?
— В ней тоже прячется злодей?
— Нет. Но для вдумчивых людей
Любая вещь — наукоёмка
В наружной простоте своей…
Часы летят… А мы читаем…
Что делать, коли попадаем
За то — у снобов под клише!
Мы не художники Монмартра,
Мы не поклонники поп-арта,
Но детектив — нам по душе.
Чего мы ищем в этих книгах?
Давно освоясь в их интригах,
Что видим там? Всего скорей —
Те перекуры в Скотланд-Ярде
И то, как ночью на бильярде
Лежат лучи от фонарей…
Не кровь убитых нас влечёт,
Не кровь пугает. Бойся тот,
Кто к преступлению способен
(За что и сыщиков клянёт)!
А наш — беспечен и незлобен
К таким историям подход;
Мы знаем, что НЕ МЫ убийцы,
НЕ МЫ — лжецы и кровопийцы;
Хоть и грешны’ по мелочам, —
Мы в этом смысле бьём баклуши.
И жертв замученные души
НЕ К НАМ приходят по ночам.
Вот почему и в детективах —
Мы верим в сыщиков учтивых,
В бесстрашных праведных суде’й, —
В мир, где инспектор неподкупен,
Преступник — ЗНАЕТ, что преступен,
Злодей — НЕ РАД, что он злодей!
Где чёрное, промежду делом,
Ещё не называют белым.
Есть глупость. Но ещё нигде
Не выдают на том этапе
Фигуры «Без порток, а в шляпе» —
За «обнажённых в канотье».
Мир, где прослоечное тесто
Сидит в квашне и знает место;
Где ни единый идиот
Ни за какие «перестройки»
Певичку и певца ПРОСЛОЙКИ
«Народными» — не назовёт!
Где типов масляных и сальных
Пока не числят — в колоссальных
Героях Шпаги и Пера.
А в плагиаторах нахальных —
Не чтят колоссов эпохальных
Отлитых сплошь — из серебра…
Не перешло ещё в методу —
Чтоб напроказившим — свободу,
А жертву — накрепко связать!
Для персонажей Детектива
Добропорядочность не диво.
Но… что об Авторе сказать?
Отстав от Диккенса во многом,
Он тоже КЛАССИК перед Богом;
Клеймит нечестье, чтит Закон,
Часы по классикам сверяет.
И матюгов не повторяет
За уголовниками он.
А нынче — швабрам голос даден,
По мненью коих … «кровожаден»
Любой, кто требует Суда!
САМИХ УБИЙЦ — не числят злыми.
Как будто кровь убитых ими
Не кровь, а просто так… вода!
Ты, отводящий тяжесть кары
От рассыпающих удары,
От исполнителей РАСПРАВ,
Не ты ли (что всего ужасней)
И есть заказчик ЭТИХ казней?
И потому — чем безнаказней,
Тем лучше для тебя? Ты прав!
По-своему, по-людоедски.
И в полном смысле — по-мудрецки!
(Ведь, если человек — мудрец,
То это, кажется, надолго?)
Но ты мне гнусен, балаболка,
«Свободолюбца» образец!
С открытой казнью споря гласно,
Ты притворяешься напрасно:
Ты всё равно её творишь, —
НО ПО СЕКРЕТУ
(в
ночь и в темень!),
Казнь ТАЙНУЮ!
Зато
— над теми,
Кого ты сам приговоришь!
…Люблю старинный Детектив,
Где, незадачлив, но правдив,
Грустит в курилке сыщик младший, —
(Поди — профессию освой!)
Где нарушитель, — ангел падший,
Позор оплакивает свой…
Декабрь 2000 г., январь и февраль 2001 г.
Извращенцы
Про извращенцев — что’ сказать? Больные
На уровне глухих или кривых.
Их не тирань. Но… — чем не тирания —
Приказ ценить, любить и нежить их,
И прославлять их? Грех и вообще-то
Не зрелище. Зачем же — напоказ?
Тем паче — грех УРОДСКИЙ! Помня это,
Они и сами прятались от глаз.
Но вот — либералиссимусом новым,
Столпом Свободы (деспотом готовым!)
Победоносно спущены с цепи,
Знамёнами они трясут открыто,
Бьют всех, кто не лобзает им копыто…
Рождающий чудовищ разум! — спи.
9 февр. 2001 г.
Старо-новые виды безумий
Мне очень жаль, но ждут… смирительные ризы,
Лекарства от прыжков, ночных горшков сервизы —
Всех тех, кто подхватил идею Франкенштейна*,
И тех, кто «разгадал улыбку Моны Лизы»**.
Грин, приспособленный другими для экрана
Александр Степанович ужаснулся,
будучи ознакомлен с экранизацией
«Колонии Ланфиер».
Вон с каких пор это тянется!..
Порхают пузыри… Летят шары цветные…
Сомлев от дружных грёз, их ловят люди-клёцки;
Ребята крепких лет, но вроде как шальные!
Разнеженные вдрызг, — но в тельниках, по-флотски.
Их боцман чтой-то сник, от грубо-некультурных
Чужих заносчивых речений занедужив…
Обшиты кливера’ каймой брюссельских кружев.
И лезут моряки по вантам — на котурнах…
И чьи-то буркалы, мечтательно-бараньи,
Обосновалися так прочно на экране,
И столько в них тоски, распутства, идиотства,
Что, «веком парусников» сытый до упора,
Боюсь, — от вида их спасётся зритель скоро
Позорным бегством — (в честь эпохи пароходства)!
1983–84 гг.
