Помню, кричу в плену пеленок. Не могу пошевелиться.
Помню наши детские кровати вдоль стен. Ночной горшок посередине.
Помню милую мою, добрую бабушку Любу. С заклеенным бумагой стеклом в очках.
Читающую «Джен Эйр» при свете настольной лампы.
Помню огромные сосны на даче в Удельной. Бешеную собаку. Ландыши у забора.
И пронзительный крик: «Марик утонул!».
Помню высокую температуру. Ужас неведомой планеты.
Помню холод раскаленного огня, завернутого в мокрую газету. И мамин голос:
«Потерпи еще».
Помню уточку с изюмом вместо глаз. Плывет себе на полке.
Помню лошадиный череп, обглоданный людоедом, на страшной тропинке в лесу.
Помню, как Синяя рука осторожно шевелит угол оконной занавески.
Помню взгляд блестящих бусинок. В кромешной тьме дупла.
Помню волчьи ягоды. Страх превратиться в волка.
Помню грозу на даче. Отверстие в стекле. Шар огненный плывет, меня не
замечая.
Помню старого знакомого. Полускелет-получеловек. Выглядывает из трещин
кафеля в уборной.
Помню себя с родителями в ложе «Колизея». Забыв на свете все, смотрю трофейного
«Багдадского вора».
Помню, конечно, чудную елку с пятиконечной звездой из мишуры на макушке.
Мерцают в ветках дирижабли. Челюскинцы качаются на ватной льдине.
Помню усилие, чтоб удержаться в воздухе. И не упасть на землю.
Помню молодого Йоську с гвардейским значком на гимнастерке.
Помню дяденьку без ног. Катится на дощечке с колесиками.
Помню первый «чнег» за окном. Деревянную саблю, покрашенную серебряной
краской.
Помню перламутровые цветы и бабочку из черепахи на дедушкином портсигаре.
Помню, блестят монетки на мокром полу в гастрономе. В руке кулек. А в
нем «Кавказские». Сто грамм — семь штук.
Помню няню. Ее отца истопника. Живут в котельной под землей. Мне жалко
их и завидно одновременно.
Помню, вот я лечу на самокате. Под горку. Не могу остановиться.
Помню тайник под грудой чистого белья. В нем папин кортик.
Помню стеклянные глаза лисы на воротнике пальто в прихожей. И бисерный
пейзаж.
Помню шинель на вешалке. Я невидимкой спрятался внутри. Меня все ищут.
Помню волшебные карточки, раскрашенные анилиновыми красками, на крышке
Нюркиного чемодана.
Помню гнев и слезы. Хочу сказать и не могу. Я нем.
Помню Бога в ночном небе над городом в кресте прожекторов.
Помню сумерки. Следы шпиона на снегу.
Помню скверную погоду. Табличку «Люди». Солдаты в кузове трехтонки.
Помню загадочную Сидрую козу. Ложку английской соли. Клад под стеклом.
«Граф Монте-Кристо» перед сном. В награду.
Помню цокот по булыжной мостовой. Подводу с бочками. А в них капуста-огурцы.
Помню темное утро. Сугробы. И в тишине лопата дворника скребет тротуар.
Помню мой день рождения. Я вроде сплю. И чувствую таинственный подарок
под подушкой.
Помню запах корицы сквозь сон. Праздничную еду на гранитном подоконнике.
И я от хрена плачу.
Помню, как убегали мы с сестрой из дома на трамвае, решив, что неродные
дети.
Помню, думал: «Вот, как умру! Родители и пожалеют!».
Помню, как отворачивался к стене, когда сестра или мама мыли меня в ванне.
Помню, какими уродами казались голые дядьки в бане.
Помню, как сестра пряталась от меня во дворе с подружкой Наташкой. Предательница!
Помню: «Ты только не обижайся, но твой брат на еврея очень похож».
Помню первую затяжку у ограды парка. И плавленый сырок.
Помню пионерский лагерь. Родители коварно бросили меня. Я меньше всех,
слабее всех. Мальчишки писают в мою кровать. Подлец Миронов караулит,
не дает прохода.
Помню баяниста. Играет «Маленький цветок» и курит. Танцы. В костюме зайчика
я взрослой девочке по грудь.
Помню родительский день. Поляну. Узелок с едой.
Помню в окне круглые здания газового завода, изрыгающие адское пламя в
небо. Бешено вертящийся пропеллер на вышке шараги ЦАГИ.
Помню прогорклый запах в парке. И призрака в противогазе.
Помню, как звали марки в дальние края.
Помню зимой, на морозе, вкус серого хлеба, помазанного сливочным маслом
и густо посыпанного сахаром.
Помню, во втором классе никак не мог решить, в какую девочку влюбиться.
Помню, как со страху первым ударил Измаила промеж глаз, и он упал в нокауте.
Помню портрет в траурной рамке в журнале «Пионер».
Еще что помню?
Помню,
искрометно
промелькнула
мозаика
всей
моей
детской
жизни,
когда
я
падал
в
обморок
в
кабинете
у
врача
во
время
рентгена.
Я
еще
успел
подумать:
«Как
в
кино».
