* * *
Испугали нас неждаными салютами,
во дворе петардами. Вдвоём
ходят свет и гром ночами лютыми.
Окна открывают свет и гром.
Смерть сегодня в сахаре заварена.
Воздух с улицы идёт на нас войной.
Чем отсвечивает праздничное зарево,
отвернувшись, чувствуешь спиной.
* * *
Переулка чёрной впадиной,
тенью угольной подкошенный,
ходит страх какой внимательный,
повторяет «где же, боже мой»,
удаляясь по касательной.
Подскажи ему свидетеля.
На скамеечке отметина,
знак какой-то указательный.
Ходят тени по Москве-реке.
Объясненье в каждом скверике.
— Помогите, люди ближние!
Не придерживайте лишние
два билета до Америки.
Опросите потерпевшего —
вероятно помрачение.
Ведь отсюда хода пешего
два шага до заключения.
Одного его касается,
сколько отняли, отспорили
перекупщики-карманники.
Говорят, цена кусается.
Говорят, того не стоили
вырванные из истории
годы, отданные панике.
* * *
Вот мешок на голову набросят,
белый свет в копеечку согнут.
Шутка ли — уйти, куда не спросят,
хоть бы и на несколько минут.
А беда, не ставшая залогом, —
что же с ней поделать? Мой совет
записать её неярким слогом —
бедным, беглым, путающим след.
(Кратово)
Оргалит сыроват. Через два этажа
в шумный лифт собираются шорохи дома.
Я дышу через силу, неловко дышать,
до того здесь любое дыханье знакомо.
Так открыто доходят чужие шумы,
что обманутый слух замечает ловушки.
Это спящая речь, разговоры немых
через стенку фамильной теплушки.
1980
* * *
Вместе уснём и во сне закричим.
Вместе проснёмся при полной луне.
Я холодею по ряду причин.
Большая часть остаётся во сне.
Встань между мнимых его величин —
с ним и со мной, протянувшись ко мне.
там санитарный идёт эшелон
места хватает но все заодно
слёзы о мёртвом тоска о живом
Рама скрипит, и трещит полотно.
Только под утро кончается плен.
Тусклое облако встало с колен.
Никнут кусты. Отсырела трава.
Яблоня, пряча плоды в рукаве,
ветками машет спустя рукава.
В мокрой низине, в глубокой траве
яблоки спят голова к голове.
Дикий барин
Сам себе дикий барин
с хутора на шесть соток
бабочкой в лоб ударен.
Спрашивается: за что так?
Запах от винных пробок?
Что-нибудь в этом роде?
Он от природы робок.
Надо назад, к природе.
Мир в настоящем виде
кажется нам угрюмым.
— Литрами, говорите?
— Вёдрами, говорю вам.
Спрашивай — отвечаем.
Будто не замечаем,
что в голове дыра.
Вот и орёт с утра:
— Где мои вещи?
Где мои грузы, тросы,
внутренние насосы?
Где мои руки-клещи?
Где мои гвозди?
Что это значит «нет их»?
(В синем мешке лечебном
есть миллион таблеток.)
Пусто. Да и зачем нам?
Клещи зачем?
Для чего клешни?
Мы же почти пришли.
Домашние граффити
На стене кухонной крашеной
тени праздные качаются.
Что сегодня отмечается,
никого сейчас не спрашивай.
Жизнь, похоже, намечается.
И заранее поздравь её,
что не ищет виноватого.
Помню только фотографию,
по краям она захватана.
Вижу профили всегдашние —
теневые, но не тёмные —
линиями карандашными
наудачу обведённые.
Не удача нам назначена, —
только линия-обходчица,
обязательная складчина.
Но разгадывать не хочется,
теневое ли получено,
лицевое наложение?
Всё равно не будет случая
повторить его движение.
* * *
Мне почти бесплатно достался входной талон.
Я не спал каких-то всего два года.
Превратился в очередь за углом,
то мечтая ковриком стать у входа,
перенять находчивость доброты
у придурка тихого городского,
то как пёс вылизывая следы
на дорожках глинистых, парк Кусково.
1988
Кафедра
Словно аквариум. Тихо, темно.
И старожилы едва ли
вспомнят, когда это сонное дно
чистили, воду меняли.
Света ни в чём, и движенья ни в ком.
Снулые рыбки-малявки
не захотят шевельнуть плавником
без обязательной явки.
Всё происходит за мутным стеклом,
скрытно. Любая таблица,
кажется, хочет скататься в рулон —
спрятаться, не шевелиться.
Так укрывает лицо борода,
линзами кроются глазки.
Милый славист, он теперь никуда
без водолазной оснастки.
* * *
А была тут подружка одна,
не сказать, что серей полотна,
но какая-то тина
вместе с ней приходила,
ощутима, но так не видна.
Да она же сама простота
и собою одной занята.
Ну, отъела кусочек
от тебя и от прочих, —
не могла пронести мимо рта.
* * *
Мелкий дождик ходит тихо,
как индейский проводник.
Вот крапива, вот гречиха.
Кто садовник? Я грибник.
Елей пасмурная хвоя,
их драконья чешуя.
Но не вижу ничего я.
Ничего не слышу я.
Только слышу — тоньше вздоха
ветер ходит надо мной,
да шумит ольха-елоха
далеко за тишиной.
С неба ровно-голубого,
из недальнего угла
для живущего любого
изготовлена стрела.
Кто успеет уклониться,
лёт её признав едва?
Вот невидимая птица
и поёт, как тетива.
* * *
Это подземный пласт
Это другая быль
Лес для отвода глаз
Нас поцелует пыль
Радостью без причин
яростью без следа
так я себя учил
не причинять вреда
Зависть меня берет
Облачен мой недуг
Надо смотреть вперед
Мне не хватает рук
к целому возвести
век свой и опыт свой
Чтобы ещё расти
надо побыть травой
* * *
Так проступают тайные рычаги
возле скулы и за углом щеки.
Вышли наружу силы, как волдыри.
Век бы не знать, что у меня внутри.
Там недород. Битва за кислород.
Реки забиты илом. Своей тропою
звери находят мель, переходят брод,
сходятся к водопою.
Зверь в глубине
скулит по своей родне.
Птице внутри жаль своего птенца.
Волки вдвоём
в логове спят своём.
Нет у детей матери и отца.
Волк озирается: кто же тут царь зверей?
Зуд поднимает шерсть,
выставляет коготь,
чтобы узнать. Чтобы скорей, скорей
горло его достать.
Сердце его потрогать.
* * *
У щеки проснулась слабым ветром
крохотная бабочка ночная.
Перышком летает неприметным,
чем-то о тебе напоминая.
Что-то написала, начертила, —
в зрительном движении нерезком
светопись почти неощутима
за бесцветным платиновым блеском.
Бедное трепещущее нечто.
Но в беззвучной тьме неотразима.
Только с нею тьма не бесконечна
и почти приветлива, — спасибо.
* * *
Меня навещали крылатые твари
воздушного сора.
Где много печали, там станешь едва ли
звенеть невесомо.
Одних относило на пушечный выстрел,
других на ружейный.
Но что-то сходилось в сложении быстром
случайных движений.
Как будто менялись в летающем тире
живые мишени,
и новые гости ко мне приходили
сказать «неужели».
* * *
Серый котик рожи корчит,
недовольный щурит глаз.
Череп маленький бугорчат,
шерстью короток, скуласт.
Ходят холмики лопаток.
Верх подвернут как башлык
на исподе розоватых
мягких раковин ушных.
Рядом с ним пушится воздух,
гонит волны по спине.
Нет, котов таких серьёзных
не увидеть больше мне.
Он в картонной домовине,
не охотник, не жених.
Нет теперь его в помине.
Нас оставили одних.
Но на пальцах, где бороздки,
я впечатал, приберёг
все тигровые полоски,
позвонки твои, зверёк.
КВ. 159
За окном продукты взмокли
Час особенно бесшумный
Я на кухню к няне Фёкле
в огороженное место
птицу вылепить из теста
глаз приладить ей изюмный
Я разглаживаю птицу
Птица мягкая сырая
Кто ступил на половицу
и таится замирая
Темень темень-то какая
Смотрят на меня всем миром
Спрашивают окликая
кто под притолоку ростом
ходит по чужим квартирам
забирает что понравится
Я играю чем-то острым
обещаю не пораниться
