РЕЦЕНЗИИ
Дмитрий Бавильский
Алиби
Вл. Новиков. Сентиментальный дискурс. Роман с языком. — Звезда, 2000, № 7-8.
Мне всегда была непонятной страстная, темпераментная любовь
критика Владимира Новикова к творчеству Владимира Высоцкого. Что, казалось
бы, связывает утонченного, рафинированного интеллектуала и актера театра и
кино, чье тлетворное влияние на русскую культуру нам еще только предстоит
осознать?
Прочитав роман Новикова «Сентиментальный дискурс», я, кажется, понял, в чем
дело.
Умники и умницы, оказывается, тоже любить умеют. Как простые крестьянки или
работники правительственных учреждений. Отработав «связь с народом» в изучении
творчества Глеба Жеглова, Владимир Новиков взялся за материи более близкие
и приятные. «Сентиментальный дискурс» — роман воспитания, в котором герой,
не тождественный, но, кажется, весьма близкий автору, движется по жизни, от
женщины к женщине.
Не от открытия к открытию, как могло бы быть естественно у людей науки, и
не от публикации к публикации, что достаточно привычно для широких пишмасс,
но именно что — от юбки к юбке. Точно реабилитируя высоколобых зануд, сообщая
им нормальное, человеческое содержание.
Кровь и все остальное.
Разумеется, у умников все сложнее, ведь слова уже в простоте сказать невозможно.
Тем более главного слова, которое знают все. Без ссылки на Лиала, на которую,
в свою очередь, ссылается Эко. Но нам ли трудностей бояться.
Любой уважающий себя работник умственного труда, интеллектуал, а тем более,
писатель, вроде уже и не совсем как бы человек. Живым казаться средь людей
— труд предельно сложный, трудоемкий и никому, кроме родных да близких, не
видный, между тем, самый что ни на есть творческий. Созидательный. Эксклюзивный.
Процесс превращения активно рефлектирующего создания в текстопорождающую машинку,
кажется, никем пока толком не описанный, в жизни можно наблюдать сплошь и
рядом (вспомним хотя бы Дмитрия Александровича Пригова). Но бывает и несколько
по-другому — предельно концентрированное начало уступает место радостям обычных
людей, суете и ереси повседневной повадки.
Кажется, именно такую эволюцию демонстрирует «Дискурс», две части которого
содержат неравное количество интеллектуальных ингредиентов: плотность письма
в начале сменяется сведением и выправлением сюжетных ходов в финале.
Очень, между прочим, нужная и своевременная книжка, которую ждали и нехватка
которой ощущалась весьма и весьма. Ведь интеллектуалы — тоже люди, им тоже
хочется почитать что-нибудь этакое… не то чтобы про себя (в отличие от учительницы,
доярки или киллера, о себе, любимых, лучше них самих никто не знает и не скажет),
но — про жизнь. Обычную, такую, как у всех. Но — с особым умственным вывертом
или эстетическим надрывом. Потому как Маринина и Акунин, Кивинов и Доценко
позаботились, кажется, обо всех слоях населения, исключая небольшие, но существенные
прослойки — писателей, критиков и членов их непростых, как правило, семей.
Дело утопающих подхватил Владимир Новиков. Он написал книжку, которую не стыдно
прочитать любому снобу, не переносящему русских имен и фамилий, примитивных
фабульных поворотов и сюжетной однозначности. Тем более что Новиков делает
вид, что любовные истории, случающиеся с его alter ego, интересуют не сами
по себе, а как иллюстрации к «роману с языком», то есть попутно возникающим
умозаключениям и открытиям.
Именно для этого автором вводятся многочисленные «лирические» отступления
и теоремы. Искушенный в писаниях и писанине, Новиков точно заранее подстилает
со всех сторон соломку, подстраховывается от любых возможных обвинений в чем
бы то ни было.
Да, это тоже надо уметь — выстроить ловкую систему ускользаний, заставляющую
текст поворачиваться самыми разными гранями и — мерцать, мерцать…
Она, система эта, как мне кажется, и есть главная составляющая «Дискурса»,
ради которой роман стоит читать.
Скажем, для того, чтобы завлечь потенциального «нового умного», Сергей Болмат
уже на второй странице романа «Сами по себе» упоминает очки персонажа, напоминающие
каноническую оправу Джеймса Джойса.
Продвинутый потребитель считывает этот намек мгновенно, осознавая, что пространство
боевика — лишь картонные декорации для всевозможных закулисных умствований.
Иное дело — случай Новикова, который обращается к своему читателю напрямую.
Он не пишет обыкновенный любовный роман про человека, озабоченного судьбами
современной культуры; он не сочиняет также головокружительных головоломок,
напрочь отвлеченных от надобы бытового сознания. Но — играет в открытую, как
бы в открытую, постоянно вскрывая прием: стиль хай-тек: коммуникации наружу.
При этом Болмат существует на чужом поле изначально заданных ожиданий, Новиков
конструирует дискурс собственного текста на живую нитку. В этом его сила и
в этом его слабость.
Новиков таким образом смешивает ингредиенты, таким образом раскладывает по
разным полочкам повседневное и умозрительное, что, не смешиваясь в одном флаконе,
они дают новое качество — демонстрацию работы сентиментального дискурса.
«Настоящий педа-гог — синтез педофила и демагога».
И будем думать: так оно и есть.
«Просто и безотчетно наслаждаться жизнью и женщиной могут только обыкновенные
люди, как правило, писать не умеющие. Их внутренний мир остается литературе
и читателям неведом — как внутренний мир, скажем, медведя. Вкус меда никакая
словесность, никакой язык передать не в состоянии».
Роман Новикова — заповедная территория, на которой каждый уважающий себя яйцеголовый
чувствует себя точно дома — здесь ему делают красиво напрямую, без сюжетно-фабульных
заморочек, требуемых монструозным рынком. Именно здесь ты ощущаешь себя членом
некоего невидимого братства, ценности которого уравнивают моделирующие системы,
первого, второго, а также третьего уровня.
И гипотеза о языковых частицах может быть так же красива и притягательна,
как женщина.
Чем умнее человек, тем больше «зайцев» одним ударом он убивает. Работа дураков
любит, умный решает одним жестом сразу целый спектр проблем. Не только экономических
или, там, тщеславных, но и экзистенциальных, сугубо личных.
Разумеется, свои игры с языком Новиков затеял не из каких-то корпоративных
интересов, ему важно высказаться и о своем, кровном. Наболевшем. О том, что
важно и интересно. О том, что действительно волнует.
Не смотрите, что внешне Владимир Новиков, казалось бы, парит в эмпиреях, красиво
излагая про постмодернизм и прочие заскоки, в броню его костюма заключено
настоящее мужское содержание. Не думаю, что кому-то из здесь присутствующих,
нужно особенно объяснять, что это такое.
Великий Набоков облек собственное эротическое томление в совершенные синтаксические
колоратуры и конфликт Старого и Нового Света. Вл. Новиков, выбирая нейтральный,
точно бы бесцветный язык повествования, реализует свой темперамент в отступлениях,
связанных со всеми сюжетными коллизиями весьма опосредованно. Но даже и такой
формальный прием не способен покрыть избытка его жизненных сил. Поэтому главным
в романе, все ж таки, остается биография полувымышленного персонажа Андрея.
Полувымышленного — так как даже мне, практически с Новиковым не знакомому,
становится понятной реальная подоплека тех или иных эпизодов «Сентиментального
дискурса». Подобная практика «наложения» контурных карт автора и его героя
— явление достаточно распространенное в нынешней литературной ситуации. Далеко
ходить не стану, вспомню хотя бы «Женский роман» известной романистки Ольги
Новиковой.
Полуприкрытая аллюзиями реальность — еще один из источников получения удовольствия.
Понятно же, в каком институте работает Андрей, в выборах ректора какого вуза
принимает участие. Поэтому совершенно неважно, что одна из его женщин занимается,
скажем, андрологией.
Специализация эта, очевидно, выбрана автором от балды, пущей иронии ради.
Иначе бы он не стал в конце первой части хоронить андрологическое светило
по фамилии Петров, зная, что такой человек реально существует — в Петербургской
военно-медицинской академии — и занимается там онкоандрологией, дай бог ему
долгого здоровья.
Если бы жена главного героя работала в крупном столичном издательстве и писала
романы — вышел бы мемуар, собственная версия известных в творческих кругах
историй, но поскольку она — андролог, можно говорить о художественном произведении,
где искусство и действительность совокупляются во всех возможных позициях
и позах. Тут и критерии иные, и акценты, и разговор должен вестись не вокруг
да около, но о своем узко субкультурном, ну, да, о своем.
Но писать о себе — как бы не слишком прилично, да и душу публично выворачивать
интеллектуалы, то есть люди преимущественно приватные, не умеют. Не шоу-бизнес,
чать. Вот и придумывается, выстраивается конструкция, за развитием которой
ты следишь. Потому что несущий сюжетный прием «Дискурса» — обращения к неназванному
существу женского пола, время от времени возникающие на стыках эпизодов и
связывающие разрозненные истории в единое целое — по-настоящему искушенного
читателя заинтересовать не может.
Риторическая фигура ведь, не более.
Униженный и оскорбленный современной жизнью интеллигент мучается тем, что
чаще всего не умеет свои умственные преимущества конвертировать в бытовые
удобства и судьбоносные пенальти. Новиков и показывает на своем примере, своим
примером, как можно справиться с неуютом собственной избыточности — грош цена
любому, самому творящему интеллектуализму, если он не направлен на создание
внутреннего комфорта его носителя.
Разумеется, я имею в виду такое пересоздание действительности, при котором
она становится приятной и ручной, понятной, наконец. Именно для этого, кажется,
люди романы-то и пишут. Есть такая великая иллюзия, что собственное высказывание
может заставить других жить «с чужого голоса». Ну да, с твоего.
Любой текст — это же, как известно, воля к власти, манифестация волевых усилий…
Только недоумки думают, что критик пишет статьи, а не романы из-за того, что
ему пороха не хватает. Таланта. Что он поэт неудавшийся.
Дело тут не в одаренности, но в темпераменте, умении интересоваться не только
и не столько собой. Настоящий критик много изощреннее и тоньше любого прозаика
выйдет. И тем более поэта. Могу себе представить, по каким таким причинам
(кроме сугубо личных, конечно) Владимир Новиков за роман взялся. Прекрасно
его понимаю: сколько ж можно рецензировать всяких самовлюбленных и напыщенных
графоманов, самому при этом оставаясь в тени.
Почему я так уверенно обо всем этом сужу-ряжу? Да я недавно сам роман закончил.
Между прочим, тоже о любви.
А о чем еще может быть любая настоящая, стоящая книжка?
