Теневая Россия. Рассказы о нелегальной экономике

Теневая Россия

Рассказы о нелегальной экономике

Люди, чьи живые свидетельства предлагаются вниманию читателей, — не преступники. Они так же, как и все мы, граждане двух государств — легального, конституционного, и нелегального, теневого. Оба эти государства находятся в одних и тех же границах и имеют единое название — Россия. По нашей просьбе обычные российские граждане — добропорядочные избиратели и налогоплательщики — рассказывают о своей невидимой, теневой, экономической жизни.

“Теневая Россия” — так называется исследование, которое недавно закончил Центр по изучению нелегальной экономической деятельности (РГГУ). В ходе этого исследования, занявшего ровно год, было среди прочего проведено более ста глубинных социологических интервью с людьми различного возраста, социального положения, различных профессий, живущими как в городе, так и в сельской местности. Всем им мы задавали практически одни и те же вопросы, стремясь не только выяснить, что они знают о коррупции и теневой экономике, но и понять, насколько они сами причастны к событиям, разворачивающимся в этой теневой сфере. К нашему удивлению, люди говорили об этой стороне своей жизни и охотно, и откровенно. Насколько мы могли понять, им самим было интересно выразить в слове и попытаться осмыслить и собственную теневую экономическую практику, и место теневых экономических отношений в нашей сегодняшней жизни.

Необходимость внимательного изучения той экономической деятельности населения, которая широко разворачивается за пределами закона, давно назрела. Давно уже, когда мы говорим о теневой экономике, мы имеем в виду не только “черные рынки” и “грязные деньги”, но и политику, и судебную власть, и сферу социальных гарантий, и прочие области общественного бытия, которые в обычном своем легальном виде не являются или, по крайней мере, не должны быть объектом коммерческих обменов. Многие не замечают, что уже которое десятилетие мы живем в теневом парагосударстве — оно тем и отличается от государства легального, конституционного, что все и любые институты, обычно строго исключенные из рыночного оборота (например, суд или армия), становятся здесь предметом купли-продажи. Теряя характер общественного достояния, здесь они функционируют лишь в пользу того, кто больше заплатит.

Вместе с тем, рассуждая о теневых экономических отношениях, мы бы не хотели подниматься до высокого обличительного пафоса. Мы все — граждане этой теневой страны, — не самих же себя обличать! Куда интереснее и полезнее понять, по каким правилам, по каким законам живет эта “теневая Россия” — и, возможно, тогда мы увидим, что не все эти законы так уж дики и неприемлемы.

Теневое государство не меряет отношения между людьми ничем, кроме экономической выгоды. Оно принципиально основано на такой коммерциализации всех и любых общественных ценностей, какую и в мечтах не могут вообразить себе либеральные теоретики, постоянно предлагающие предельно сузить область государственного вмешательства в экономику и общественную жизнь. Вообще-то говоря, сами понятия государство и рынок здесь совпадают: причем первое поглощается вторым. И вот тут-то и оказывается, что даже там, где стремление к максимальной выгоде полностью обнажается, оно не только остается наиболее мощным стимулом индивидуальной активности, но и подталкивает человека к добровольному самоограничению. Самое поразительное, что операторы теневого рынка не уничтожают, но лишь переиначивают, переустраивают общественную правовую систему, максимально приспосабливая ее для удобства рыночных обменов.

Вот эта существующая де-факто переустроенная институциональная система, тесно связанная с общепринятыми формами конституционного права, но обслуживающая операции теневых рынков, и является наиболее важным и интересным объектом научного исследования — как эмпирического, так и теоретико-аналитического. Только понимание того, как эта система устроена и как она действует, даст возможность понять, что нам делать с российской теневой экономикой. Или, вернее, что она сделает с нами.

Игорь Клямкин, Лев Тимофеев

 

“Воровство — это вторая работа”

А-й — ему 21 год — живет в Ростовской области и на протяжении трех последних лет работает в фермерском хозяйстве своего отца. Холост. Заочно обучается в Ростовском университете путей сообщения. Со временем, получив высшее образование, планирует покинуть поселок и искать работу в городе.

Мы выделились не в первых рядах фермеров, а позже – в 1996 году. Папа до этого момента был некоторое время председателем колхоза, но потом решил все это хозяйство бросить, потому что все работники пьянствовали, — и он сам тоже любитель этого дела. Порядка в колхозе к тому времени уже не было – воровство, зарплату не платили, — поэтому папа решил начать свое дело... Своей земли у нас — 130 гектаров. Это земельные паи, которые нарезали колхозникам при разделе колхозной земли и имущества. Нарезали паи неодинаковые, размер пая зависел от количества лет, которые человек проработал в колхозе. Поэтому паи могли быть от 5 до 10 га, — наши бабушки-дедушки получили земли на пай больше, чем мои папа и мама, потому что старики больше в колхозе отработали. Вообще земли у колхоза много, и с землей проблем не было. Наши 130 га — это паи папы, мамы, братьев, а также наших родственников, которые эти паи передали нам на обработку. Но земли нам своей не хватает, и мы каждый год берем у людей в аренду их паи; можем добрать по 30–50 га. В этом году наша пашня в целом — 160 га.

У папы очень хорошие отношения с нынешним председателем колхоза, поэтому проблем обособить землю не было. Землю дали хорошую, плодородную и недалеко от нашего дома. А вообще тут все зависит от личных отношений с председателем: если ты знакомый или родственник, то можно договориться, чтобы участок был удобный и неистощенный, а если с председателем отношения напряженные или ты — случайный в поселке человек, то могут дать и овраги, и отдаленные участки.

Когда мы решили отделиться в самостоятельное хозяйство, свободной техники уже не было. Ее растащили еще в начале 90-х годов. Нам достался только разбитый ЗИЛ-130, он и сейчас не на ходу. Через год мы смогли купить подержанный трактор ДТ. Комбайна у нас нет. Но техника — не проблема, есть несколько вариантов, как ее достать.

Первый вариант: техника есть в колхозе. Тоже, конечно, старая, потому что за последние годы колхоз ничего купить для себя из техники не смог. Папа, как я уже сказал, в очень хороших отношениях с председателем, и техника нам достается бесплатно. Мы, конечно, ее заправляем ГСМ, платим за работу механизатору (или сами садимся на комбайн), но за аренду не платим. Если поломка случится, то мы эту технику сами и чиним.

Второй вариант: у некоторых колхозников есть комбайны, трактора, навесные приспособления — все это они получили как имущественный пай. Эти колхозники могли даже не брать землю при разделе колхозной собственности, а взяли комбайн (им посчитали все земельные и имущественные паи на семью: и в итоге получился комбайн, или трактор, или грузовик). Кстати, такие частники гораздо больше имеют дохода за счет обработки земли, чем если бы они получали натуроплату за сданную в аренду землю.

Мы идем к такому частнику и договариваемся с ним насчет обработки земли или сбора урожая. Мы ему платим за объем работ (в основном за конкретный обработанный земельный участок) “живыми” деньгами, обеспечиваем его ГСМ. За урожай они не хотят работать. Такой частник за сезон может 3–5 тысяч заработать.

Третий вариант: мы обращаемся к механизатору из колхоза. Договариваемся с ним насчет обработки земли. Это, кстати, самый дешевый вариант. Например, этот механизатор может у нас работать ночью, после своего рабочего дня. Или он может днем поработать у нас, а в колхозе скажет, что целый день чинил технику. Оплата его труда — гораздо ниже, чем если бы мы обращались к частнику. Могут и за пару бутылок самогона вспахать.

Обычно мы такого “исполнителя” готовим загодя. Например, мы ему говорим: “Давай, ты каждый день будешь по 2–3 литра топлива сливать нам, потом рассчитаемся. И никто этого не заметит”. Расчет идет в основном самогоном. Он все это сделает, потому что непьющих в колхозе нет. Бывает так, что и сам прибегает к нам вечером домой с канистрой и может за бутылку слить солярку. (Вообще солярку мы и сами сливали из техники, которая ночью оставлена на поле.)

Конечно, если председатель или агроном поймают человека, который несет нам канистру с соляркой, то его могут наказать. Но ведь воровство — это его “вторая работа”, и он относится к ней серьезно, готовится, договаривается с нами. Этот колхозник может и завышать расход топлива: например, скажет председателю, что техника много горючего жрет потому как старая, или скажет, что участок земли, который он пахал, — неровный: овраги, балки, спуски-подъемы. Или скажет, что земля сухая или, наоборот, грязь большая, а все это — “перерасход”.

Есть и четвертый вариант обработки: мы договариваемся с фермером, что поработаем на его комбайне осенью, а весной дадим ему наш трактор, которого у этого фермера в хозяйстве нет. Причем обычно никто из нас не подсчитывает — чья техника больше проработала по найму у другого. Все дело во взаимовыручке. Но если полетит какая-то деталь на чужой технике, то покупает тот, кто ее арендовал. И ГСМ он обеспечивает.

Фермеров настоящих (юридически признанных), как мы, немного, а вот арендаторов много. Среди них есть и местные люди, которые решили, допустим, в этом году посадить подсолнечник. Они складывают земельные паи, которые принадлежат их семье, родственникам или другим знакомым людям, потом арендуют технику у фермеров или у колхоза — и выращивают. По итогам года выдают людям семечку или постное масло. Но есть арендаторы и из других колхозов, но таких мало.

Перераспределение земли у нас происходит постоянно, кто-то поработает на земле год, а потом возвращает арендованную землю владельцу, и тот носится с этой землей и пристраивает ее то фермеру, то в колхоз.

В последние годы в наших краях все стали сажать семечку, и ею же и расплачиваются. Раньше, еще в прошлом году, сажали и в колхозе, и у фермеров пшеницу, ячмень, но в прошлом году в наших местах была засуха и вся пшеница погорела. А вообще повсюду закупочная цена на зерно была низкой, потому что его было навалом. Поэтому решили в этом году налечь на подсолнечник, спрос высокий был, но сейчас спрос опять вырос на зерно. Наверно, в будущем году хозяйства опять увеличат пашню под зерно. Один фермер в этом году посадил вовремя пшеницу и снял хороший урожай, так к нему сейчас очередь, но он ее будет держать до весны — пока цена вырастет.

Главная проблема в том, что арендаторы землю “убивают”: из года в год сажают там подсолнечник или бахчу. Люди, которые им землю передали, конечно, понимают, что их земли так по-варварски используют, но жадность не позволяет им отказаться от сдачи земли в аренду этим арендаторам. Дело в том, что арендатор в конце года выдаст им в качестве арендной платы подсолнечник и масло, а в колхозе могут задержать. Но я этим людям не завидую, потому что их землю арендаторы истощают, а потом бросают.

За своими участками мы следим, не позволяем им изнашиваться. В колхозе тоже следят; там есть агроном, и он следит за тем, чтобы земля оставалась, когда нужно, под паром.

Районные власти, конечно, как-то пытаются контролировать землепользование. Но с другой стороны, что районному начальству у нас в поселке делать? Иногда приезжает комиссия из сельхозуправления района и проверяет, сколько засеяно реально на колхозных полях. Потому что в “статистику” (ЦСУ района) дают одни цифры, а реально все по-другому обстоит. Я, например, был свидетелем одного случая. Колхоз должен был оставить под пар несколько гектаров пашни. По бумагам все так и было, но проезжал кто-то из района мимо полей и увидел, что они засеяны. Этот начальник мог, конечно, сообщить куда надо и на колхоз бы штрафы наложили; но все же понимают, что эти суммы просто уйдут из района и все останутся в проигрыше — и председатель и, начальник, который, естественно, поссорится с председателем. В общем, этот начальник нашел главного агронома колхоза и сказал ему: “Я на это закрою глаза, но когда будет уборка на этом участке, то приедут две машины, и ты отсыпь в них зерна”. Так оно и было: машины приехали, и агроном лично проследил, чтобы из бункера комбайна, который работал на этом поле, отсыпали зерна (несколько раз отсыпали, так как в бункере примерно 800 кг).

И еще. Если какая комиссия и приедет в колхоз, то о ее приезде знают уже за десять дней и готовятся: водка закупается, шашлыки и пр.

Обычно к фермеру или арендатору люди сами подходят осенью и предлагают свои паи. Фермер смотрит, где находится пай, кто его раньше обрабатывал, что на нем сажали, но и на человека тоже. Вообще бывает, что и выгодный пай предлагают, но отношения фермера с этим человеком плохие, и фермер ему отказывает в обработке.

Человеку, который сдает свой пай на обработку, выдается процент от урожая. У нас, например, он получает примерно 2–5 тонн подсолнечника. Выдают еще масло постное, но это по желанию самого человека. А люди уже сами продают эту семечку или масло и на выручку покупают зерно для себя и своего хозяйства. Бывают такие арендаторы (в общем-то их большинство), которые “кидают” своих пайщиков, то есть в конце сезона начинают говорить, что урожай с его участка плохой и поэтому человеку мало достается. Мы тоже, честно говоря, так делаем, но не со всеми людьми, а с алкашами и тому подобными.

Подсолнечник сейчас продать очень легко. В поселок приезжают перекупщики, ходят по дворам и ищут товар. Тут же на месте расплачиваются. Кое-кто из фермеров или арендаторов уже по нескольку лет продает свой товар определенным фирмам. Эти фирмы находятся в основном в Ростове. Бывает даже так, что человек, который выращивает семечку, не продаст ее заезжим и незнакомым перекупщикам, а продаст тому перекупщику или фирме, которые у него давно покупают. Даже если новый перекупщик предлагает большую цену, все равно человек отдаст своему, потому что это сохранит отношения и на следующие годы. А новый поставщик может на следующий год не приехать — тогда и вся семечка может сгнить.

Семечку люди везут на маслобойню (50 км), но не с целью дальнейшей продажи масла, а так — для себя (пару фляг налить — 50 литров). На маслобойне перекупщиков нет, потому что сама маслобойня заключает договора с ростовскими фирмами на целый сезон и в конце его может продать и 2–3 тонны масла.

От перекупщиков нам никуда не деться: надо же вообще кому-то продавать то, что мы вырастили. Не будем же мы эту семечку лузгать (по сто тонн на каждого человека в семье). Тут самое главное — договориться о цене. Можно ведь и обменять семечку на зерно с тем же “перекупой” — это будет выгоднее, чем покупать зерно по полной стоимости. У нас в хозяйстве есть грузовик, но он давно не на ходу. Как мы повезем продавать свой товар — на тачке? А если просить кого-то помочь отвезти, то это, по-моему, еще дороже будет.

Вот решили у себя в хозяйстве, что часть урожая мы придержим до весны, потому что цены вырастут и на бензин, и на все остальное. А весной опять повалят “перекупы” из города к нам, будут выхватывать товар, так мы еще и цену держать будем. У этого посредника и машины есть (КамАЗами возят), и деньги сразу платят (с чемоданами денег приезжают) — для нас проблем меньше.

В поселке к фермерам относятся в зависимости от того, что это за фермер. Если это фермер “из наших”, то еще терпимо, а если он приезжий или из другого колхоза и обрабатывает землю местного колхоза, — то недоброжелательно. Вот в соседнем районе, я знаю, есть новое хозяйство, которое принадлежит какому-то фирмачу из Ростова. В этом хозяйстве есть управляющий, который и суетится, а хозяин только требует свою долю, и остальные проблемы его не волнуют. Но этот хозяин обеспечивает хозяйство и деньгами, и техникой. Конечно, такое хозяйство воспринимают местные люди враждебно. К нам люди привыкли (и вообще к фермерам из местного населения); молодые относятся к фермерам нормально, они считают, что мы работаем и зарабатываем. А вот пенсионеры, конечно, считают нас кулаками, говорят, что мы разрушили колхоз, что мы собственники и пр. И их не убедишь, что мы работаем в пять раз больше, чем колхозник в колхозе.

Ведь продукты у нас все свои собственные. Раньше мы держали в подсобном хозяйстве несколько коров и поросят — побольше. Сейчас сократили поголовье: больше стали работать на поле. Есть у нас еще и птица (куры, гуси, утки, индюки) — для себя держим. На огороде картошку для себя выращиваем, кабачки — для корма свиньям. На своих полях (в середине пахотного участка) выращиваем тыкву — тоже для скотины. Я и братья уже привыкли к тому, что утром автоматически чистим свинарник, кормим скотину, птицу и пр. Мама готовит нам пищу и содержит дом. Папа на поля выезжает. Справляемся. Всю работу делаем вместе.

Покупаем в поселке, может быть, только хлеб. А остальное — сахар, соль и пр. — покупаем в Ростове сразу большой партией. Причем этот завоз делаем не только себе, но и друзьям, родственникам. У нас в поселке все продукты — дороже, чем в Ростове. А шмотки вообще раза в три дороже. Так что покупать что-нибудь серьезное мы едем в Ростов. В Белой Калитве и в Шахтах, в Волгодонске — все тоже дорого.

Из налогов наше хозяйство платит налог на землю, потом какие-то районные налоги. И все. Мне кажется, что больше мы вообще никаких налогов не платим. Расплачиваемся со всеми наличными, зарплаты-то у нас нет — есть семейный доход. Может, после продаж семечки папа что-то и платит, но скорее договаривается с кем-нибудь из начальства, чтобы ничего не платить. Можно пару машин вывезти для того, кто эти налоги считает, и все будет тихо.

А вот колхоз наш просто “миллионер” по долгам и платежам. По-моему там и платить нечем. Зарплату живыми деньгами сами колхозники несколько лет не видели.

В колхозе, конечно, еще работают люди. Они и сеют, и животноводство у них есть — несколько десятков коров, но мы их называем “овцами” (по размеру). Они жалкие на вид, голодные, мерзнут. С этого коровника тащат и корм, и молоко, и солому. Были когда-то и поросята в колхозе, но или передохли, или были растащены.

В основном коров содержат колхозники в своих домашних хозяйствах. В поселке есть люди, которые держат в своих хозяйствах и по 10 коров, и до 50 свиней и продают молоко и мясо на рынках.

Мы, когда выходили из колхоза, получили имущественный пай — несколько боксов от старого свинарника. Сделали из него хранилище для запчастей. Хотели взять в аренду у колхоза еще немного боксов, чтобы заняться свиноводством, но прежний председатель (а они почти каждый год у нас меняются) нам его не дал. Эти пустые боксы люди потом растащили до последней щепки на стройматериалы. Так что этот председатель и нам не сдал (а мы бы сохранили эти боксы), и вообще потерял их насовсем.

Сейчас в поселке безработных много, особенно молодых. Они, молодые, не хотят работать в колхозе за урожай (зарплату в колхозе не платят уже несколько лет). Деньги людям нужны сейчас. Такие люди у фермеров хотят работать, но фермеру не нужны неспециалисты (а у молодых нет опыта). Нашему хозяйству для сельхозработ работники не требуются, своих четыре мужика. Хотя вот в этом году мы наняли механика, чтобы он наш трактор обслуживал. Платили ему за работу 300 рублей в месяц — он и этому рад. А для нас 300 рублей — пустяки. Но он дефект трактора на слух воспринимает, знает технику, как свой карман.

Людей сейчас можно за копейки нанять для каких-нибудь работ. Огород вскопать или погрузить что-нибудь — за бесценок. Некоторые нанимают людей даже для того, чтобы те им “купорку” делали (консервирование).

Воровство в колхозе — это вообще страшное дело. Тащат из колхоза все что можно. К примеру, если развозят сено по заказу для колхозников, то обязательно скирду сплавят налево. Никто ведь не может точно подсчитать, сколько из стоящих на поле скирд получится возов с сеном. За 5–6 ходок одну колхозник обязательно сделает налево. Скирда у нас в поселке стоит рублей 600, а он может за пару бутылок самогона ее продать.

Крадут и подборщики (деталь с/х техники. — Ред.). Мы как-то с братьями едем мимо поля, на котором стоит колхозная техника, — видим, что лежат бесхозные подборщики. Взяли пару из них и отвезли к себе во двор. А многие молодые жители поселка, если увидят какую-то железку на поле, то отвезут ее в скупку металлолома. Им деньги отсчитают, и никто из хозяев этой скупки не скажет, кто привез эти детали. Мы, например, прикидываем, что, если и сдадут нас за железки какие-то пенсионеры руководству колхоза, то мы знаем приятеля, у которого таких железок много своих собственных на дворе (он частник-механизатор). Если нас припрут и будут спрашивать, откуда детали, то мы скажем, что взяли у этого парня, а он все подтвердит.

Вообще, если кто-то настучал на колхозника, который прихватил что-нибудь из колхоза, то разборок особых не будет. Нужно поймать его с поличным. А на это власти не идут, потому что все друг друга в поселке знают и враждовать не хотят.

У нас был недавно в районе суд: мужику за несколько мешков зерна дали 5 лет, причем судьи не смотрят — украл ты 5 машин или 5 мешков. Важен сам факт, что украл.

Колхозные поля обчищаются диким образом. В этом замешаны и местные жители, но в основном — жители других колхозов. Загоняют такие ребята бортовую машину в поле с подсолнечником, и нанятые ими бомжи шуруют в кузов шляпки подсолнуха. И никто этого просто не заметит. К этому воровству уже все привыкли. Есть, конечно, в поселке бывшие колхозники-пенсионеры, которые осуждают это дело и винят во всем власть, которая народ распустила. Эти пенсионеры и “стучат” за такое воровство. Но у нас в колхозе председателем — женщина. Она ссориться не любит с людьми, да и работает недавно.

Вообще как ее выбирали — это особый случай. Она у нас в колхозе раньше работала директором птицефермы. А председатели прежние (и папа мой тоже) бухали постоянно. И весь колхоз как не просыхал, так и не просыхает. На собрании (перевыборном) женщины и даже часть мужиков стали говорить, что если изберем опять мужика председателем, то он пропьет нас всех окончательно. Поэтому решили женщину избрать. Она, мол, не пьет. Ну, выпивает, конечно, но в меру. Бытовое воровство — тоже страшное дело. В последнее время стали коров воровать. Причем, если удастся это сделать, то ее ведут в глубь двора и там сразу забивают, чтобы следов не было. А птицу воруют среди бела дня прямо из машин, которые по поселку ездят. Некоторые люди бомжам за ворованную птицу или поросят самогон дают, а те и рады стараться. Но все-таки больше воруют из колхоза.

Самогоноварение — чуть ли не в каждом дворе. Точнее, пробуют варить самогон практически все, но для себя в основном. А на продажу, так в каждом шестом-седьмом дворе самогон делают. И что самое интересное, по идее, если многие гонят самогон, то его должно быть много и он должен обесцениться. Но не так все просто. Одни гонят самогон из сахара, а другие из каких-нибудь елок, брюквы. Любители попробуют в нескольких местах самогон, а потом выберут себе одну какую-нибудь точку и пасутся в ней. А точки с плохим самогоном прикрываются.

Мы тоже самогон делаем — хороший. Так вот, в прошлом году за выручку с самогона мы себе мебельную стенку купили. В этом году — семечка плюс самогон, — купили себе автомобиль.

Что значит, следят ли органы МВД за самогоноварением? То есть покупают менты сами, что ли? Конечно, покупают, а вот чтобы прикрыть точку — такого еще никогда не было. У нас ведь участковый — глава всех местных алкашей. Он вообще один на несколько поселков и хуторов, поэтому его никто и никогда не дозовется, если нужно. Он всегда может отмазаться, что был по делам в другом хозяйстве, а сам где-нибудь в кустах отдыхает с бутылочкой.

У нас в поселке еще поликлиника есть, но в нее почти никто не ходит. Там “коновалы”. Ездят в райцентр или в Ростов (у кого деньги есть). У всех членов нашей семьи полисы есть, но по ним только осмотр можно сделать бесплатно. А за лечение все платят (медикаменты и процедуры — платные).

Вы спрашиваете про кредиты для фермеров и хозяйств, так о них все говорят. А я вообще не слышал о том, чтобы в последнее время выделяли кому-то эти кредиты. Сами руководители бегают по банкам и договариваются. Мой папа в этом году умудрился через знакомых получить кредит в счет урожая, но это он по личным каналам договаривался, потому что незнакомому человеку денег никто не даст. А всякие компенсации в случае неурожая выделяют только колхозам, и этих компенсаций кроме председателя и районного начальства никто не видит. Фермерам еще таких компенсаций не давали, хотя мы имеем на них право.

Люди у нас рассуждают о политике постоянно, но почти никто не говорит, за кого будет конкретно голосовать. Вообще, так идешь вечером по поселку, видишь, что сидят люди возле дома после работы (соседи, друзья), послушаешь их, так разговоры все примерно одинаковые. Прежде всего начинают обсуждать, кто и что сегодня сумел стащить, потом начинают обсуждать, почему Васька украл больше, чем Петька. Начинаются обиды, если у кого-то больше получилось утащить. Но, в конце концов, все обиды переносят на власть, которая людей довела до такого состояния, и вот в этот момент начинают обсуждать политиков.

У нас в поселке многие поддерживали Примакова, причем люди разного возраста; говорили, что при нем порядок будет. Пенсионеры, те в основном за Зюганова. Есть и жириновцы. Но большинство было за Примакова. Особенно его хвалили за то, что он во время войны в Югославии был единственным, кто за помощь сербам. Это ведь братья-славяне.

Аграриев всяких по телевизору показывают, но, по-моему, они ничего не сделали для сельского хозяйства. Они то разделяются, то объединяются, но лучше никому от этого не стало. Потом, они же за колхозный строй, а нам, вроде бы как фермерам, не с руки за них голосовать. О них в поселке никто и не вспоминает, потому что у них влияния нет.

Если выборы проходят в поселке, так бабушки-дедушки прячутся за занавеску на избирательном участке, оглядываются, чтобы никто не подсматривал, зачеркивают что-то — и бегом к ящику, чтобы туда бюллетень кинуть. И никто почти не скажет, за кого проголосовал. Пенсионеры еще верят, что эти выборы могут изменить жизнь людей. Потому что боятся, если те, за которых они проголосовали, вдруг победят на выборах, а потом жизнь станет еще хуже, то все соседи будут винить их во всех бедах. И целый год будут обсуждать, что какая-то баба Нюра проголосовала за Зюганова, а при нем еще хуже стало, и поэтому баба Нюра — чуть ли не враг общества. Вообще любят в поселке обсуждать кого-нибудь (из местных жителей) и могут наговорить такого, что и представить трудно.

Папа мой — человек прямой и никогда не скрывает, за кого проголосовал. Он говорит, что это его личное дело и раз есть выбор между кандидатами, то он вправе проголосовать за того, кто ему нравится.

На выборы ходят почти все. Если кто не пойдет (из здоровых людей), это будет еще одним поводом для обсуждения этого человека соседями.

Я на местных голосовал за того, кто помоложе и русский. У нас в семье даже папа, хоть он человек конкретный, никого не заставляет голосовать за того, кого сам выбрал. Дело добровольное.

А уж кто точно на решение людей повлиять не может, так это председатель колхоза. Кто ж ее слушать будет и как она узнает, за кого люди голосуют. В некоторых колхозах, я знаю, вообще на председателей “плюют”: считают, что раз его (председателя) народ избрал, то он должен делать то, что люди хотят. А ссориться с людьми из-за этих выборов председатель не будет.

Частная собственность на землю?.. Это какой-то новый вопрос. У нас его никто не обсуждает в поселке, потому мы и не слышали, что нужно это обсуждать. В нашей семье по этому вопросу столкновение: папа говорит, что хорошо бы землю прикупить (чем в аренду брать), а мама считает, что и так на нас смотрят как на кулаков и не нужно у нуждающихся землю забирать — совестно перед людьми будет. Я и сам не знаю, нужно ее продавать или нет. Наша семья и так может землю взять в аренду, и это недорого будет. Я не знаю, что это изменит в нашей жизни.

“В нашей стране не надо философствовать,
а нужно просто жить”

Москвичке П-е сорок лет. Когда-то окончила торговый техникум. Разведена, живет со взрослым сыном в двухкомнатной квартире. По своему статусу она — частный предприниматель, ведет мелкую торговлю. Прибыль от этого бизнеса настолько мала, что тратить больше полутора—двух тысяч рублей в месяц на питание она не может, — не говоря уже о том чтобы поехать в отпуск.

Коррупция сейчас везде — там, где люди в погонах: милиция, таможня... А там, где можно легально что-то купить (ту же квартиру), нет места коррупции. Милиции платят за разное: чтобы не посадили, чтобы дело не завели. Или если через таможню ты везешь что-то запрещенное, то хочешь-не хочешь — придется платить.

У нас, конечно, нет еще такого, чтобы я пришла в военкомат, а мне там говорят: или тысяча баксов — и твой сын служит в Сокольниках, или Чечня. Так не делается. Если ты готовишь ребенка в армию, ты уже заранее копишь деньги. Но мало накопить: нужно еще найти, кому их дать. Организуется все через посредника. Лучше всего с помощью тех родителей, кто уже прошел через это. Между взяткодателем и взяткополучателем обязательно должно быть промежуточное звено. Крупные чиновники сами не берут деньги, чтобы не подставляться. Берет мелкая сошка, и у него в кармане что-то оседает, небольшая сумма. Мне лично найти посредника помогла моя подруга, поэтому я не боялась, что меня кинут. Мы же с пеленок друг друга знаем. Мне это обошлось в тысячу долларов, когда доллар стоил 6 рублей. Мне было все равно, кому эти деньги заплатить: Ивану Ивановичу, Петру Петровичу или в кассу государства. Если бы была официальная такса, я бы с удовольствием эти же деньги отдала. Вы поймите: я же плачу за безопасность моего ребенка и за собственное спокойствие.

Или вот, например, моя подруга ставила телефон: у нее отец инвалид, мать — блокадница, им по всем законам должны бесплатно телефон поставить. На АТС говорят: да, конечно, но сейчас нет технической возможности. И ее нет до тех пор, пока она 200 долларов не принесет. Хотя они все равно рано или поздно ей телефон поставили бы, но на всякий случай ее помурыжили: а вдруг она догадается и заплатит? И заплатила.

Когда возникают проблемы со здоровьем, за то, чтобы попасть не в больницу по месту жительства, а в хорошую — тоже, конечно, придется платить. Вот я сейчас занимаюсь зубами. Если я пойду в поликлинику, за консультацию надо заплатить, за все заплатить, да еще очередь. А если я пойду к врачу в частном порядке, я ему заплачу вдвое меньше, потому что все ему прямо идет; и сделает он в удобное для меня время. Как считать — это вымогательство или нет? По-моему, нет, — если мне это дешевле обходится, чем я бы официально платила. Предположим, мне нужно срочно больничный оформить, — я иду к знакомому врачу: шампанское, коробка конфет, что-то из косметики... Сейчас все берут, что ни принесешь. И я считаю, в этом нет ничего такого зазорного.

Взятка, как мне кажется, бывает бытовая и политическая: чтобы стать депутатом, например, обезопасив свои темные дела. За то, чтобы получить неприкосновенность, люди платят большие деньги. И совсем другое, когда я плачу врачу, — это не взятка даже.

Сама я торгую понемножку парфюмерией, работаю вдвоем с сестрой. Она в любой момент может меня подстраховать, если нужно (если я заболею, например). Ларек у меня в здании института. Это легкий бизнес, потому что мне не надо каждый день ставить и снимать лоток, товар у меня компактный, я на базу с сумкой езжу, поэтому мне и транспорт не нужен. В прошлом году два раза мой ларек грабили (в общей сложности на тысячу долларов утащили, потому что брали самое дорогое). Сейчас я уже сделала хорошую защиту, вечером ларек щитами закрываю. Есть такая поговорка: не вводи вора в грех. Когда все закрыто, нет и соблазна. А если у меня товар за стеклом, то кажется — только руку протяни, и все.

Я с сентября взяла продавца, плачу ей тысячу рублей (а выручка у меня три-четыре), сама пошла в департамент торговли работать. Вернее, это не сам департамент, а такая коммерческая структура при нем. Я наблюдала за четырьмя торговыми площадками: чтобы у всех продавцов были разрешения на торговлю, сертификаты на продукцию, чтобы вовремя мусор убирали и т.п. Зарплата у меня, как и у всех, была официальная 600 рублей (это то, что мы от департамента получали), а остальное, что шло от нашей деятельности (сборы с продавцов), бухгалтерия как-то проводила втемную, и нам выдавали конверты, причем я даже не знаю, сколько другие в этих конвертах получали. Никто не соглашается официально получать зарплату больше тысячи рублей в месяц, чтобы не нужно было идти в налоговую инспекцию.

Продавца я вообще официально не оформляла, хотя это все надо делать. Она молодая, поэтому не бузит. А вообще-то надо ей трудовую книжку оформлять и в Пенсионный фонд ей отчислять на карточку. С 1997 года, с января, все должны уже состоять в этой системе, но многие этого еще не знают.

Меня спасает то, что я плачу налоги как частный предприниматель, в том числе и в Пенсионный фонд. Хотя я могла бы этого и не делать, поскольку стаж у меня уже выработан, 20 лет. В 1998 году я открыла ЧП — частное предприятие. Я защищена как частный предприниматель, но если бы я пошла сейчас наниматься к кому-то на работу, то только за очень большую зарплату согласилась бы работать без оформления, а так бы потребовала, чтобы меня оформили. Молодые просто пока не думают о пенсии, и вообще не знают ничего. Вот мой продавец. Она живет с родителями, за квартиру не платит, живет рядом с работой — значит, и на транспорт тратиться не надо. Сама работа тоже — не картошку грузить. Поэтому ее зарплата устраивает. А мне достаточно, чтобы она 15 человек в день обслужила. Если она начнет требовать, чтобы я ее официально оформила, я ее уволю и найду другую такую же дурочку.

Зато с ее зарплаты я налоги не плачу. С продавцами не только я нечестно играю, это все так делают. Продавцы на это идут, потому что они понимают, что если много будут требовать, их уволят.

С кассовым аппаратом работать необходимо, потому что без этого разрешения на торговлю не получишь. Но пробивать каждую покупку — это уже глупость. Налог с нас берут 46 процентов. А за что? Мне же государство ничего не дало. Кассовый аппарат я купила на свои деньги, за аренду плачу сама, товар закупаю на свои деньги.

Есть такая книга кассира-операциониста. Она ведется каждый день, кроме тех, когда я не работаю. Я прихожу на работу и первым делом должна включить кассовый аппарат. Он уже настроен на соответствующее число. Есть два режима: Х-отчет и Z-отчет. Х-отчет делается для того, чтобы себя проконтролировать в любое время (чтобы знать, сколько денег должно быть в кассе), на случай проверки; а Z-отчет делается в конце дня, и если его не сделать, на следующий день касса не включится. Результат Z-отчета заносится в книгу. На 31 декабря снимается последний чек, и все, что пробито за год, касса выбивает. Сразу можно определить, сколько пробито за год. В налоговую надо предоставлять итоговые чеки за текущий год и за предыдущий.

Еще есть книга учета, куда заносится каждая моя закупка, подтвержденная накладной и кассовым чеком. Записываю: сколько какого товара и почем купила. Потом записываю, по какой цене я этим торговала. Причем я пишу, что торговала не на 30 процентов прибыли, а на 7 процентов. Например, шампунь взяла на базе по 15 рублей, продала по 23, а указываю, что по 18. С этой прибыли я и плачу налог.

Мало того, что мы их обманываем на кассовом аппарате, так еще и занижаем процент прибыли. Поймать на этом невозможно. В тень уходит процентов 80. Это единственно возможный вариант. Все работают так. Каждый день я торгую на 2 тысячи, а показываю 300 рублей. А на крупном опте вообще идут сумасшедшие деньги.

Мне еще хорошо, что арендная плата минимальная (300 рублей в месяц), потому что ларек на территории государственного вуза, у них все расценки от минимальной зарплаты.

На оптовой ярмарке все случайные люди, чужие, приезжие. Поэтому с них стригут все кому не лень. А в институте все работают десятилетиями и своим местом дорожат, там случайных людей нет. Поэтому не взятки, а просто личное отношение. Хотя я почти уверена, что если проректор по хозчасти сменится, то он эти торговые места отдаст своим людям.

С рэкетом я не связана. В институте есть охрана, а я плачу аренду, и все остальное меня не интересует. Это уже их проблемы. Аренда оформлена договором. На оптовой ярмарке, где я раньше работала, было по-другому: ты платишь за аренду 15 тысяч, а квитанцию тебе дают на 2. И никакого договора. Но администрация обеспечивает всем торгующим “крышу”. Они тоже платят кому надо, в том числе и милиции.

Нигде ничего не делается случайно. Когда вы видите проституток на вокзале или лохотронщиков у метро — будьте уверены, что у них есть “крыша”. Просто так туда даже табуретку не поставишь. Попробуйте с улицы прийти и встать: сами увидите, что будет.

У нас есть закон. Если ты торгуешь без разрешения — штраф 200 минимальных окладов; без кассового аппарата — 150 МОТ (минимальных оплат труда. — Ред.), и т.д. Поэтому все ищут знакомых. Если тебя взяли за жопу — ОБЭП (отдел по борьбе с экономическими преступлениями. — Ред.), налоговая, участковый, — надо искать какие-то подходы, иначе оберут, как липку. Если же насчет тебя уже есть договоренность, то ты пишешь объяснительную: чек не пробит, потому что кассовый аппарат был неисправен или не было электричества. Накладных не было, потому что они были у директора, и т.п. И получается, что тебя просто можно поругать и предупредить, ну, для острастки оштрафовать (по документам — на две тысячи, а реально — на пять, но ты все равно рад, потому что иначе надо было бы заплатить десять). Грубо это соотношение соблюдается: через посредников платишь половину суммы. Везде люди работают, они предпочитают получить на лапу, а не перечислять на какой-то расчетный счет.

Вообще, если я буду платить налоги, я тогда себе ботинок не куплю. У нас ведь в стране все верхи настолько погрязли во лжи и обмане, что о коррупции на уровне рядовых граждан даже говорить смешно. Я понимаю, Газпром налоги укрывает. Но ведь у них какой уровень доходности! А мне, по большому счету, что скрывать? Какие у меня прибыли? Я вообще считаю, что налоги нужно брать только с тех, у кого прибыль от тысячи долларов в месяц. Да это государство должно нам спасибо сказать за то, что мы не только себя кормим, но еще своих стариков поддерживаем, которых оно за порог выбросило, и детей рожаем. И мы, мелкие частные предприниматели, должны и родителям своим помогать, и детей растить и учить. Мы ведь живем до 40 лет без квартиры, без машины, потому что рассчитывать можем только на себя. Лучше бы было, как на Западе, чтобы можно было в кредит купить квартиру.

Кроме того, я считаю, если я наняла работников, то есть создала рабочие места, если я плачу им зарплату и отчисляю средства в Пенсионный фонд, — налоги должны снижаться. Чем больше у меня работников, тем больше должно быть снижение.

На самом-то деле мы, как дети, с государством в прятки играем. Ведь в налоговой тоже грамотные люди сидят, я ни за что не поверю, что они не могут рассчитать, какая у нас прибыль. Значит, они понимают, что все предприниматели государство обманывают, и, значит, это всех устраивает. Но все равно никогда они нас не оставят в покое. Налоги повышают и будут повышать. У нас уже менталитет такой, что государству нельзя верить и нельзя играть по его правилам.

У нас же нет фискальных органов как таковых. А вообще тех, кто много хапает, надо прижать. Для этого чиновники должны быть неподкупными. Должно быть так: засветился чиновник со взяткой — ему штамп в паспорт, с которым его никуда, кроме как в дворники, не возьмут. Да, нужно платить хорошую зарплату, даже очень хорошую, но и карать намного строже, чем рядового воришку. Если 50 процентов из органов уволить с волчьим билетом, остальные опомнятся. Только тогда чиновники и милиция будут неподкупными.

Если попаду в ситуацию, требующую вмешательства извне, обращусь к бандитам. Буду искать “крышу”, которая на этом уровне разрешит мою проблему. У меня есть приятельница, тоже бизнесом занимается. Когда ее ОБЭП накрыл (они любят перед праздниками ходить дань собирать), она обратилась к своему знакомому бандиту, и он ее успокоил: не бойся, мы сегодня вечером с начальником ОБЭП в карты в бане играем, перетрем твой вопрос. И “перетерли”. Так чего же еще говорить?

У нас сейчас главное — это связи. Буквально верна поговорка: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Эти друзья тебе сто рублей и сэкономят.

Мне начинает казаться, что борьба с коррупцией — абсолютно бесполезное занятие. Джинн выпущен из бутылки, и обратно его уже не загнать.

Например, у нас статью о валютных операциях никто не отменял, а вся страна живет по курсу доллара. Америка уже все это проходила. Только тогда, когда богатые люди смогут давать хорошее образование своим детям, и они с этим хорошим образованием начнут вести свой бизнес, тогда, может быть, что-то изменится.

Интеллигенция — ноль. Опереться можно только на предпринимателей. Экономика на какие деньги поднимается? На грязные деньги частных предпринимателей. Вот когда деньги, которые из России вывезли в западные банки, вернутся в страну и начнут работать, тогда дело сдвинется с мертвой точки. Но для этого нужно, чтобы люди не боялись за свои деньги. Ведь борьба с коррупцией сегодня — это та же революция. Кто же теперь все это отдаст? Что же, расстреливать? Национализировать? А результаты приватизации? Я еще не думала об этом, но чувствую, что все здесь очень сложно. Я против того, чтобы к стенке кого-то ставить. Надо делать акцент на воспитании молодежи. Нужно нам какое-то время по пустыне походить (как Моисей водил евреев), чтобы пришло новое поколение, в том числе и в политику. А те, кто сейчас рвется к власти, не смогут победить коррупцию, поскольку сами в ней замешаны.

В нашей стране не надо философствовать, а нужно просто жить. У китайцев есть такое проклятие: “Чтоб тебе жить в эпоху перемен”. Вот мы в эту эпоху и живем. Жалко только пенсионеров, которые уже просто не могут выживать, вот и надрываются на этих огородах за мешок картошки. Жалко и молодых, потому что их никто не учит. Редко кто из них может честно заработать на квартиру, на машину... Вот и идут в бандиты, в киллеры.

Живем мы, конечно, как скоты. И народ изменился, и отношения между людьми. Деньги мерят все. Очень большое значение им придается.

Ни на одном кабинете не висит табличка “Главный взяточник”

Врач-анестезиолог Д. живет в Костроме. Ему 28 лет. Окончил Медицинскую академию, работает по специальности около четырех лет. Занимает комнату в коммунальной квартире. Отпуск проводит дома.

Как любой человек, я неоднократно сталкивался с милицией. Когда в сентябре 1999 года после взрывов домов в Москве были приняты чрезвычайные меры, поехали мы с другом-бизнесменом в Москву. Ему надо было по делам, я — так, за компанию. На въезде в Москву нас задержали под видом проверки паспортного режима. Всю машину перетрясли, но ничего, кроме товара, не нашли. Паспорта, естественно, у нас были в порядке, но тем не менее нас посадили в кутузку, причем вместе с обычным жульем. А кому тут жаловаться? Чрезвычайная ситуация и все такое. Сидеть там пару-тройку суток нам, естественно, не хотелось, поэтому кончилось все тем, что мы заплатили по тысяче с носа и убыли. Сумма, конечно, не ахти какая, но если эти ребята так настригут с одного-другого-третьего, то навар ощутимый.

Или, скажем, на днях я с другом был забран в не вполне трезвом виде в милицию, откуда нас освободили за сто рублей, данных товарищу майору. Друга моего сразу посадили в камеру, так как он пытался буянить, а я остался в той комнате, где все милиционеры находились. Я подошел к майору: “Так и так, говорю, мы два доктора, представители общественно полезной профессии. Отпустите нас, мы расплатимся”. Друга моего извлекли из камеры, майор порвал протокол, все остались довольны.

По рассказам друзей — многие из них занимаются экономической, в том числе внешнеэкономической, деятельностью, — у меня складывается впечатление, что самые коррумпированные структуры у нас — таможня, милиция и налоговые органы.

Или, например, военкоматы. Я знаю, что за освобождение от армии нужно заплатить от 500 до 2000 долларов. Конкретная сумма зависит от того, насколько легко человека отмазать. Если есть какие-то зацепки — болезнь, скажем, пусть не такая, с которой освобождают, но хоть какая-то — то это стоит дешевле. Если все делается с нуля — то дороже. Кроме того, сумма зависит, конечно, от связей. По знакомству могут дать скидки. Я знаю, что подкупают как членов медкомиссии, так и самих сотрудников военкомата.

“Левые” дела — повсюду. Даже когда дело касается похорон, работники похоронных фирм берут “левые” заказы на изготовление памятников, то есть обманывают фирму. Допустим, приходишь в фирму, начальства на месте нет, работник предлагает тебе договориться с ним напрямую. Или, скажем, был случай: женщина памятник заказывала. Сам памятник сделала фирма, а с гравером она договорилась приватно. Он пришел к ней домой и сделал все прямо там и намного дешевле. Можно доплатить за срочность, тогда тебе все сделают быстрее. Был такой эпизод: женщина заказала памятник осенью, сделала предоплату, ей должны были перезвонить, а не звонят. Она пришла туда, ей говорят: “Ой, извините, квитанция ваша затерялась”. А дело было в том, что должны были грянуть морозы, ей надо было успеть до холодов, потому что потом кто будет землю долбить, памятник устанавливать. Вот в фирме ее и мурыжили, надеялись дотянуть до того момента, когда она попадет в цейтнот и ей уже придется переплачивать за срочность. Летом, кстати, всяких взяток в этой сфере намного меньше. Тут, так сказать, сезонная коррупция.

Вы спрашиваете о вузах? Там все начинается с приемных экзаменов. Их можно покупать как по отдельности, так и единым блоком: то есть человек сдает три экзамена. Можно купить один экзамен. Допустим, за биологию и химию человек не боится, а в физике он не вполне уверен. Он идет и проплачивает физику. Если же он плох во всех областях, которые сдает, то он может купить все вместе. Это в общем-то проще, чем бегать и искать, кому бы дать три отдельные взятки. Впрочем, это было несколько лет назад, когда я учился. Мои друзья, которые после института остались там работать, рассказывают, что сегодня ситуация изменилась, и как бы ты предмет ни знал, если ты не заплатил, — тебя завалят. “Оптовые” взятки, как правило, даются на самом верху: ректор, проректор. Но на таком уровне взятки берут не ото всех. Попасть к ректору и дать деньги непосредственно ему могут только те люди, которые занимают в городе достаточно высокое положение. Остальным приходится искать того человека, который мог бы взять деньги и поделиться с кем надо наверху. Это, кстати, не очень легко. Ведь ни на одном кабинете не висит табличка “Главный взяточник”. Но кому нужно было, те находили.

Впрочем, еще до приемных экзаменов есть подготовительное отделение. Известно, что с подготовительного отделения попасть в институт легче, чем с улицы, поэтому на подготовительное — тоже конкурс. Соответственно, тут тоже берут взятки. Это, кстати, стоит дешевле, чем платить за приемные экзамены, поэтому многие не очень богатые абитуриенты предпочитают такой способ.

После того как человек поступил в институт, у него уже появляется выбор: либо учиться, либо платить. То есть в принципе можно платить за все экзамены, зачеты, пересдачи. Но тут если ты знаешь предмет, то тебя уже не валят, как на приемных, чтобы взять с тебя деньги. Или я могу подойти к своему однокурснику, у которого отец работает в институте, и попросить, чтобы он за меня замолвил словечко. Его отец ставит мне нормальную оценку, а я ему как бы в знак благодарности дарю бутылку коньяка. Но это у нас взяткой никто не называл и не считал. Это уже “благодарность”, другая форма. Разница, в частности, в том, что подарить тот же коньяк — это нормально. Потом при общении с этим профессором у меня не возникает какого-то барьера, неловкости. Если ты давал взятку, там все-таки есть какая-то двусмысленность потом в человеческом плане. Кроме того, благодарность примет практически любой, а взятки берут не все. Взяточники в институте, в принципе, всем известны. Скажем, экзамен принимают пять преподавателей. Из них, как правило, один или два — это люди старой закалки, которые будут ходить в рваных штанах, но денег у тебя не возьмут. Таким наплевать, чей ты сын, они все равно поставят тебе тот балл, которого ты заслуживаешь. Даже если ректору надо, чтобы какому-то студенту поставили “пять”, он не будет к такому принципиальному преподу обращаться, а попросит кого-то из более гибких. Тем более, простой студент, конечно, такому деньги не понесет, а передаст их кому-то, про кого известно, что тот неравнодушен к деньгам.

Была у нас и такая экзотическая форма как расплата натурой. Это, понятно, распространялось на девчонок и начиналось обычно с подготовительного отделения. На подготовительное обычно поступали такие девочки, у которых с мозгами не очень. Препод начинает их зондировать, готовы ли они на уступки в обмен на оценку. Потом девочки поступают, а информация о тех, кто сдался, сообщается преподавателям, работающим с первым курсом. Девочек, если они упрямятся, здесь уже начинают валить — как это так, там давала, а здесь не дает, — и многие девчонки так до шестого курса и спят со всеми, кому это надо. Я знаю один случай, когда девочку на подготовительном постоянно валили. Она работала лаборантом на кафедре, понравилась профессору, он начал ее добиваться, она его послала. Ее при окончании подготовительного заваливали три раза, пока она не согласилась. Обычно, правда, все было более мирно: хочешь — давай, не хочешь — сдавай на общих основаниях.

Что касается моего личного опыта, непосредственно на рабочем месте, то в основе всей больничной коррупции лежит низкий материальный уровень врачей и медработников низшего звена. Врач не может получать меньше тысячи рублей в месяц и ходить черт знает в чем. Естественно, я вынужден раскручивать пациентов на подарки, благодарности, которые взятками, как мне кажется, не считают ни больные, ни врачи. Это обычно вино, цветы, конфеты.

Следующий уровень — это когда за то, чтобы нормально прооперировали или, скажем, положили в нормальные условия, больной просто дает деньги врачу. Это часто бывает в тех отделениях, где большая очередь на обследование. Например, чтобы попасть в глазное отделение, надо несколько месяцев простоять в очереди. Если ты хочешь попасть туда вне очереди, — плати.

Хуже, когда человек нуждается в срочной помощи, а его начинают мытарить, гонять по каким-то процедурам, анализам, но в больницу не кладут. И так до тех пор, пока он сам не поймет или другие не подскажут, что надо заплатить. Есть даже специальная формула для передачи взятки. Больной передает врачу деньги и говорит: “Посмотрите, доктор, результаты анализов”. Если денег мало, врач может сказать: “Этих анализов недостаточно” или, если сумма его устраивает: “О, это уже совсем другое дело!”. Видимо, этот шифр нужен для того, чтоб нельзя было записать на диктофон все и потом шантажировать врача или в милицию сообщить.

Сейчас появляются какие-то официальные платные услуги — УЗИ, ФГДС (фиброгастродуаденоскопия — то, что больные называют “глотать кишку”), компьютерная томография, — поэтому распространяется и оплата мимо кассы. Можно платить непосредственно врачу, тогда это будет выгодно и врачу, и больному. Врач получит больше, а больной заплатит меньше.

Врач может предложить больному какой-то препарат помимо официально ему прописанного. Естественно, что за дополнительный препарат требуется дополнительная оплата. Препарат, конечно, больничный, а деньги получает непосредственно врач. При этом многое зависит от личных качеств врача. Врач может предложить действительно редкое и нужное лекарство, а может под видом редких заморских таблеток толкнуть какие-нибудь залежалые витамины, от которых хоть хуже и не станет, но и улучшение не наступит. Больные же врачу верят, да и не разбираются в препаратах.

Кроме того, за деньги закрывают больничные листы людям, которых в больнице и в глаза не видели. От армии откосить помогают, ставят нужный диагноз.

Основные суммы получают главврач, начмед, завотделением. Врачам поменьше рангом, соответственно, достаются и суммы поменьше. Здесь, как и в вузе, многое зависит от того, кто договаривается. Начальство поступает в больницу через главврача, а рядовым врачам дают взятки такие же рядовые пациенты. Медсестрам обычно вообще мало что перепадает, хотя у нас в больнице был случай, когда медсестре за хороший уход за тяжелобольным подарили машину.

Из врачей самые высокие дополнительные доходы имеют либо узкие специалисты, либо те, кому принято платить по уже сложившейся традиции. Что такое узкий специалист? Скажем, в Ярославле есть очень хороший хирург-гепатолог, то есть работающий с желчевыводящей системой. Он единственный специалист такого уровня в городе, но все знают, что он приезжает только тогда, когда больной готов заплатить. А традиционно “платные” врачебные специальности — это акушеры, гинекологи (здесь традиция оплаты идет от подпольных абортов), урологи, врачи кожвендиспансера (им часто платят не столько за лечение, сколько за анонимность). Меньше всего несут терапевтам, инфекционистам, как ни странно — хирургам, то есть тем, кто обязан лечить. Скажем, если в инфекционное отделение поступает больной с гепатитом, инфекционист хочет-не хочет, а лечит.

Если врач не хочет сам брать деньги, он может поступить хитрее. У каждого отделения есть свой благотворительный фонд, куда больной якобы от чистого сердца может внести определенную сумму. Если лечится какой-нибудь крупный бизнесмен, с него могут стрясти новую мебель, микроволновую печь, причем как для больницы, так и лично для кого-то из врачей. В последнее время очень распространена такая форма благодарности, когда какой-нибудь излеченный предприниматель вывозит все отделение на пикник или на банкет куда-нибудь на дачу. Поэтому естественно, что к бизнесмену и отношение в больнице будет другое. Ему могут дать отдельную палату, почаще делать перевязки и т.д.

Отношение больных к новым условиям в больнице зависит прежде всего от возраста. Люди старшего поколения процентов на 98 убеждены, что их должны лечить бесплатно. Их основной аргумент: “Я всю жизнь отпахал — извольте меня лечить”. Некоторые говорят прямо: “Ты знал, куда ты шел. Хотел бы зарабатывать деньги — шел бы в бизнес. Врач должен быть бессребреником”. Среди представителей среднего поколения (лет от 40 до 60) таких процентов 60–70. С молодежью проще. А вообще легче всего договариваться с тем, кто сам занимается бизнесом. Тут уже возникает другая проблема: они и рады бы дать денег за более классное лечение, но не знают, к кому обратиться. То есть, допустим, им нужен хороший хирург. Но они же не знают, кто в больнице лучше всех делает такую-то операцию. Мало кто из врачей скажет: “Вот Иван Иваныч, он делает это лучше, чем я”. Большинство возьмут деньги и скажут: “О’кей, мы сделаем все по высшему классу”, а что они на самом деле умеют — кто знает?

В идеале все равно должна оставаться бесплатная медицина, но такое может потянуть только сильное государство. У нас сегодня это нереально. Когда нет денег на препараты, на оборудование, на питание больным, особенно какое-нибудь диетическое, — о чем можно говорить? Так что сегодня для того, чтобы у врача был стимул работать, надо постепенно легально приучать больных платить деньги за лечение. Для начала больной мог бы оплачивать питание, стирку белья и т.д. Уже это позволит отсечь бабулек, которые ложатся в больницу, чтобы скопить пенсию. Это, кстати, довольно распространенная форма. Бабушка, дабы скопить пенсию, которая идет ей на книжку, ложится месяца на два в больницу, бесплатно питается, деньги вообще не тратит. Ведь практически у каждого человека в пожилом возрасте есть какое-то заболевание, с которым можно устроиться в больницу. Другое дело, что она могла бы пролечить его и амбулаторно, стационар ей ни к чему. Так вот, если ввести хотя бы минимальную оплату, такие бабушки уже ложиться не будут. Нужно также вводить дифференцированную оплату за разные варианты одной и той же услуги. Например, операция по удалению желчного пузыря может быть сделана двумя способами: традиционным, с большим надрезом, или более прогрессивным, через маленькие дырочки при помощи манипулятора. Больной должен иметь выбор: делать бесплатно по первому варианту или за деньги по второму. За экстренную помощь деньги брать нельзя, а при плановом оперативном вмешательстве нужно вводить элементы оплаты. Вообще же надо вести к тому, чтоб человек понял, что болеть невыгодно, нужно вести здоровый образ жизни.

Кому я действительно сочувствую, так это уклоняющимся от налогов, хотя и отношусь к ним отрицательно, потому что я бюджетник и с этих налогов живу. Если б я работал в фирме, я бы наверняка рассуждал по-другому. Но, между прочим, система, при которой предприниматель платит своим сотрудникам “левую” зарплату, плоха для самих этих сотрудников, поскольку дает хозяину возможность воздействовать на них. Нравятся они ему — он платит больше, не понравились — заплатил меньше. То есть произвола со стороны хозяина больше, а прав у работников меньше.

У меня есть хороший знакомый, технарь, который начал собирать компьютеры, когда о них еще мало кто слышал. Он решил заняться бизнесом, продал квартиру, за что его все осуждали, и вложил все деньги в торговлю радиоэлектроникой. На первый раз он, как многие технари, сделал все по закону, и когда пришел в налоговую, ему там сказали: “Вы что, с ума сошли? Вы же разоритесь”. Тогда он ушел и быстренько все переписал на свою жену, откорректировав при этом все документы. Теперь он преуспевающий бизнесмен.

Сам я в студенческие годы занимался мелкой торговлей, но потом решил, что лучше учиться. Если бы я занимался бизнесом, то в области, связанной с медициной. Тогда бы я, конечно, играл по существующим правилам, то есть вел двойную бухгалтерию и уходил от налогов.

Я думаю, если бы мне или моим близким что-нибудь или кто-нибудь угрожал, то, к сожалению, больше пользы могло бы принести обращение к уголовному миру. Это быстрее, надежнее и справедливее. Тут, правда, другая проблема: с ними можно потом не развязаться. Но случаев таких сколько угодно. Один человек занял деньги у другого и не отдает. Тот обращается к криминалу и получает свои деньги. Кстати, есть два варианта криминального взимания долга. Могут взять ту сумму, которую человек должен, отдать часть кредитору, а часть оставить себе. Либо могут взять больше, кредитору отдать сумму полностью, а себе оставить то, что сверх.

Как мне представляется, чтобы бороться с коррупцией, прежде всего нужны такие законы, которые не выталкивали бы людей в теневую экономику, — и в первую очередь нормальный Налоговый кодекс. После принятия таких законов нужна налоговая амнистия и тому подобные меры. Кроме того, нужна жесткая централизованная власть, способная настоять на исполнении своих законов и постановлений. В первую очередь жесткость власти должна быть направлена на очистку рядов МВД, налоговых органов и прочих силовых структур. Государство должно заниматься экономическим просвещением граждан. И нужна наконец четкая экономическая стратегия на государственном уровне. Не может быть так, как сейчас: то Чубайс, то Кулик. Должен быть либо один, либо другой. Из органов опереться сегодня можно только на ФСБ, хотя, конечно, с оговорками. В ФСБ и отбор жестче, и коррупции все-таки, наверное, меньше. Хотя тут, конечно, есть другая опасность: ФСБ не привыкло работать цивилизованными методами.

(Окончание следует)