Сергей Чупринин. Радислав Лапушин. Под деревом ночи. Сергей Чупринин
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 12, 2024

№ 11, 2024

№ 10, 2024
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Сергей Чупринин

Радислав Лапушин. Под деревом ночи




Взлетает бабочка с руки

Радислав Лапушин. Под деревом ночи. — Минск, “Пропилеи”, 1999.

Радислава Лапушина пока почти не знают.

Да и как узнать?

Книжка, о которой речь, выпущена тиражом в 350 экземляров. И не в Москве, а в Минске, что подалее, почужее Бостона, где поэт обосновался в последние годы, впрочем, не став (не сумев или не захотев стать?) своим, званым и избранным в достаточно узком, но отмобилизованно сплоченном, лихорадочно деятельном и потому весьма влиятельном кругу русскоязычных лириков Новой Англии.

Он, не затронутый воздействием И. Бродского, напрочь лишенный разъедающей интеллигентской рефлексии и интеллигентского же скепсиса, чужак им всем. Как был бы, похоже, чужаком на любом литературном пиру. По той уже причине, что явно не испытывает потребности в общении с современниками, предпочитая им либо Чехова, о котором выпустил недавно содержательную книгу “Не постигаемое бытие…” (Минск, “Пропилеи”, 1998), либо одиночество, роль неслышимого человечеством собеседника трав, ручьев и облаков.

Ни единой приметы цивилизации. Никаких, даже случайных, отсылок к собственной биографии или газетной нови. Ни одного намека на то, что общество — хоть белорусское, хоть американское, любое — все ж таки существует и не может, соответственно, не докучать, не терзать нервы.

Его нервы — в стихах, по крайней мере, — не терзает. Ибо стоит вырваться в дремучий лес ли, в луга ли с перелесками, как увидится только одно:

Портрет листвы,
                            написанный дождем,
Портрет дождя,
                       исполненный ветвями, —
И услышится тоже одно — как: …Уже высоко над землей,
В темноте, затяжной и упругой,
Обрывается голос ночной
Будто провод, оборванный вьюгой.
Стихия Радислава Лапушина — созерцание. И невмешательство — ни в ход вещей и событий, ни в в собственную душу. Она отпущена на волю — с тем, чтобы цельное и ясное в своей загадочности переживание вызревало с естественностью природных циклов, не подстегиваемое ни внешними раздражителями, ни раздраженной мыслью.

И оно вызревает:

Пахнет одиночество землей,
Сыростью глубокой обступает
Там, где, захлебнувшись тишиной,
Память облака перебирает.
Стихотворения, как правило, коротки: четыре-восемь строчек. Рифмы простейшие, часто глагольные. Техничность не видна, хотя и угадывается в ненарочитой звукописи и светописи, в точности интонирования. Слова — из тех, что всем знакомы, и вот поди ж ты: какими средствами простыми ты надрываешь сердце мне, сколь богатый, многослойный смысл и душевный опыт угадываются за этой простотою!..

“Сын просыпается, солнце встает…”

“И медленно из жизни вырастаю, как можно из одежды вырастать”…

“Отдай свое дыхание другому!”

“Взлетела бабочка с руки и обо мне не вспоминает…”.

“И прожитую жизнь я понимаю не больше, чем кузнечика в траве”…

Тут — в этом лаконизме, в опрятной непринаряженности — тоже школа, и каждый, для кого свет не сошелся клином на постмодерне, порадуется, должно быть, тому, что и уроки Игоря Шкляревского — а это именно он, как никто иной у нас, умеет простейшими средствами передать не только физику, но и метафизику, тайну бытия — не вовсе бесследно прошли для современной поэзии.

Конечно, в сравнении с азартностью, с толкающим и расталкивающим пространство и время порывом Шкляревского эмоциональный тонус Лапушина выглядит зачастую пониженным, а переживания обескровленными. Миг фортуны, когда в стихи и сквозь стихи косяком пойдут не только отобранные, но все, что есть, земные впечатления, все наваждения ада и рая, для молодого поэта еще не наступил.

Наступит ли? Не знаю, и, признаться, досадую, когда вижу, как достойная поэта аскетичность оборачивается порою умеренностью и аккуратностью, приличествующей скорее бюргеру, выехавшему “на природу”, а похвальная сдержанность, желание уберечь свою душу от жадного и своекорыстного любопытства публики начинает граничить то ли с рискованным для лирики эскапизмом, то ли с элементарной улиточной замкнутостью.

Радиславу Лапушину незачем менять ни свой образ мысли, ни свой состав крови. Но я, читатель, буду благодарен поэту, если драматизм так же естественно сплетется в его стихах с созерцательностью, как перелески сплетаются с лугами, а за тайною прихотливо сменяющих друг друга настроений проступят еще и прозы пристальной крупицы.

А пока…

Голос Радислава Лапушина, безусловно, не из самых сильных, не из самых пронзительных и богатых оттенками в современной поэзии. Но один из самых чистых.

И это тоже дорогого стоит.

Сергей Чупринин




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru