Алена Злобина

Терренс МакНелли. Мастер-класс. Независимый театральный проект. В главной роли Татьяна Васильева

Оттуда не возвращаются

Терренс МакНелли. Мастер-класс. Независимый театральный проект. В главной роли Татьяна Васильева.

Раскрутка этого спектакля производилась по всем правилам рекламной науки. За пару месяцев до премьеры потенциального зрителя начали разогревать лаконичными завлекательными анонсами и длинными беседами с Татьяной Васильевой, которая в числе прочего говорила о своей большой любви к героине пьесы, великой Марии Каллас.. . Правда, пикантный эпизод с заменой режиссера, случившийся недели за три до выпуска, в прессе почти не был отсвечен. Естественно: антреприза делает ставку на популярных актеров, которые могут собирать полные залы, а постановщик здесь — фигура третьестепенная. В результате подавляющее большинство зрителей лишь из программки узнало, что место Ивана Поповски занял Виктор Шамиров — или, возможно, так и не узнало, поскольку имена этих молодых, подававших надежды режиссеров известны только профессионалам, а широкой публике оба равно неведомы. И Бог с ними; и не будем вникать в подробности и раздувать быстро погасший скандальчик, утверждая, что вот, дескать, Поповски думал об искусстве, хотел поставить серьезный спектакль, да не угодил Васильевой, тогда как Шамиров отбросил собственные амбиции и подстелился под звезду. Займемся лучше главной героиней — тем более что ее история интересна не только сама по себе, но как знаковый сюжет времени.

Итак. К началу перестройки & гласности Татьяна Васильева имела репутацию замечательной актрисы, которой, однако, не дают развернуться, чему виной и косность репертуарного театра, и партийное руководство, и вообще несвобода, а ко всему вдобавок — неблагозвучная “стартовая” фамилия Ицыкович, смененная непростительно поздно. Зато в антрепризе Васильева выступила одной из первых, сыграв Раневскую в “Вишневом саде” Леонида Трушкина. Спектакль быстро сошел, и перепроверить свою тогдашнюю реакцию долго не удавалось; но недавний телепоказ подтвердил наконец давно мелькавшие подозрения: наши восторженные ахи были порождены перестроечной эйфорией и связанными с ней смешными надеждами на то, что независимость от официальных структур автоматически приведет театр к творческим поискам и находкам, — а на самом деле и постановка, и актерская игра очень немногого стоили.

Следующей — лет пять спустя — серьезной работой Татьяны Васильевой стала роль Клитемнестры в “Орестее” Петера Штайна, оценить которую не могу (и почти никто из критиков не может): актриса была введена в спектакль после того, как ее однофамилица Екатерина ушла в монастырь, а пересматривать многочасовое действо ради одного ввода — извините! Что же касается прочих ролей... Увы: вместе со всей российской антрепризой Татьяна Васильева быстро забыла про прежние высокохудожественные идеи и принялась спроста развлекать публику. Оно понятно и естественно: искусством нынче не заработаешь; впрочем, лично меня не перестает удивлять та сверхзвуковая скорость, с какой они скатились до совершенно несъедобной дешевки, и та радостная готовность, с какой наш — считавшийся интеллигентным — зритель принялся кушать эту гадость, общий уровень которой отлично выражает коротенькая цитата из прошлогодней васильевской роли: “Любовь как тухлая рыба. Дают одну на двоих. Кто больше любит, тот больше съест. Кто больше съест, тот сильнее обосрется” (спектакль “Золото”).

Таким образом за последние несколько лет Татьяна Васильева заслужила репутацию едва ли не самой исхалтурившейся из антрепризных звезд, готовой играть в чем угодно и как угодно. И если б она скромно довольствовалась высокими (по нашим меркам) гонорарами и успехом у публики — говорить было б особо не о чем, поскольку все давно сказано. Но нашим производителям “чеса” очень хочется считать себя (или считаться) художниками — чему виной, вероятно, пережитки прошлого — романтического отношения к искусству. И актриса, “проштампованная сверху донизу, как банковская платежка” (выражение одного сердитого юного критика), не смущаясь, говорит о своем внутреннем сходстве с Каллас: “Я так же не щажу себя, как не щадила себя она, и тем самым очень сокращаю жизнь”... Впрочем, наглые преувеличения являются непременной частью рекламной стратегии; а суть в другом.

“Мне нравится, когда меня ругают. Но когда вышла статья в какой-то газете, которую все читают, под названием “А был ли талант у Васильевой?”, вот это меня добило!” — прорвалось в одном из предпремьерных интервью. И амбициозный “независимый проект” явился именно попыткой доказать: талант не только был, но по-прежнему наличествует. Надо заметить, что продюсеры пошли ради этого на явный риск, поскольку “Мастер-класс” едва ли может рассчитывать на успех, каким пользуются вульгарные сексуальные игрища типа “Ну все, все... все?” или дурацкие комедии вроде “Золота”: здесь практически нет любезной зрителю дешевки, зато имеется много серьезных рассуждений про оперу и довольно много хороших арий (в посредственном исполнении рядовых московских певцов, изображающих учеников Каллас) — то есть все выглядит как на натуральном “мастер-классе”, рамками которого и ограничено действие. Соответственно, сюжет практически отсутствует, драматургическое напряжение — тоже. Да и вообще пьеса Терренса МакНелли отнюдь не является шедевром; однако в ней есть очень яркая и выигрышная роль: воистину мечта хорошей актрисы, которая может предстать и безудержно темпераментной, тонко чувствующей, страстной, страдающей, и блистательной, капризной, желчно-остроумной, неприязненной, невыносимой — словом, показать себя во всем блеске и разнообразии. И если б у Татьяны Васильевой действительно оставался талант, то ничего лучшего для его предъявления и придумать нельзя было б — как нельзя было придумать ничего более убийственного для демонстрации отсутствия оного.

Убийственно и получилось: взамен актерской игры мы увидели привычное звездное самолюбование, набор стандартных штампов и совершенную внутреннюю пустоту, особенно невыносимую в моменты, когда исполнительница вытирает сухие глаза старательно скомканным платочком. И это уже не просто халтура — это ее естественное следствие: потеря профессиональных навыков. Ведь любой грамотный профессионал знает: если не можешь выжать из себя слезу, то надо не делать вид, что плачешь, но искать какие-то иные выразительные средства, поскольку всхлипывания всухую, “с холодным носом” — одно из самых пошлых и убогих проявлений “театральности”...

Все это весьма грустно, разумеется, но в то же время по-своему утешительно, ибо доказывает справедливость доброго старого закона: талантом нельзя торговать — не только в силу безнравственности данного занятия, но, главное, потому, что расплачиваться придется именно талантом. Положим, иных сия утрата и не печалит, но они в наших палестинах покамест составляют меньшинство, тогда как большинство желает существовать по пословице: и капитал приобрести, и... Как эта ситуация выглядит изнутри актерского цеха, отлично описал Сергей Юрский: “Они говорят иногда: вот я сейчас на минуточку отлучусь. Я и сам это не люблю, но ты ж понимаешь, крутиться надо — так я сейчас прокручусь и вернусь... Я в это не верю. И осуждаю, когда говорят: вот я вернулся. Ты притворяешься, ты не вернулся. И никогда не вернешься”.

Алена Злобина