Александр Верников

Из транса

Александр Верников

Из транса

* * *

Бывшая резиденция Г. К. Жукова в Свердловске —
Е-бурге, в Зелёной Роще всегда была сокрыта глухим забором и недоступна для посещений; недавно власти поставили в центре города конный памятник маршалу работы местного скульптора, этнического немца.

Здесь, где, как муха в янтаре,
В опале Жуков жил, кривые,
По стойке “вольно” в октябре
Стоят деревья рядовые.
Медальной бронзою горя,
Шумит листва Зелёной Рощи —
Что прапоры и прахоря?! —
Командовать парадом проще:
“Полки нале! Полки напра!” —
Чеканит шаг Уральский округ,
Сталелитейная дыра.
Опорный край твой грозный окрик,
Железный маршал, сохранил
В своём граните,
И грузный жеребец застыл,
Дыбясь, копытя
Свинцовый воздух — монумент:
Тебе довольно,
Бессмертия словив момент,
Команду “Вольно!”
Нале-направо раздавать
Гражданским лицам? —
Тебе, последнюю свою столицу
В тылу сумевшему завоевать.

Осень патриарха

Отроились волшебные грёзы,
Чудеса не приходят извне —
Только чёрные белой берёзы
Ветви голые плещут в окне,
Пляшет в печке потешное пламя,
Изразцы охмуряют теплом,
Да Москва, что по жизни за нами,
Из TV прёт и прёт напролом.

* * *

Вечером по слякоти шляться неохота,
Видик урезонивает: не ходи в кино.
Встретишь в лифте зассанном с бритвой идиота —
Вот и всё кино!
Посмотри-ка лучше сонною русалкою
На всё на то же морево в чёрном ящике
С палочкой волшебною, с палкой-выручалкою
Да с переключалкою пультика в руке.
Если не понравится, как людям режут головы,
Ты одним движением уйдёшь в другой канал
И поплещешься в водах коралловых, атолловых
Или во “Поле чудес” приспеешь на финал.
Во поле берёзка, как водится, качает
Своё тело белое, трепещет каждый лист!..
Чудеса закончились. Нежно нажимает
Кнопку на своем пульте ’ чеченский террорист.

* * *

Я видел Бродского в гробу
Волшебному благодаря грибу,
За добрых тридевять земель
От места тризны обретённу —
Он так же Жукова видал,
Он той же мощью обладал,
Судебным ангелом летал
К лафету многаждызнамённу.

О мёртвых или ни гу-гу, —
Но кто родной язык в дугу
Чужого синтаксиса гробил,
Достоин оды сурове ’ й,
Чем тот, кто в проливне кровей
В войне — не будет мировей! —
Своей стране Победу до ’ был.

Высокий лоб, надменный рот
И в скорби стынущий народ
Подавленников всех мастей и рангов:
Итог железной ворожбы,
За власть чудовищной борьбы —
За укрощенье слов-мустангов
Рифмовкой танков и останков .

* * *

Завяли розы, одна гвоздика
Стоит, как дура, в вазе голубой —
Увидишь это, и станет дико,
Что был, как не был, самим собой .
Цветочек алый, я маг усталый!
Быть магом слова лишь на словах —
Смешная доля, пустая воля —
Я весь землёю насквозь пропах.
Вот это правда, вот это сказка —
С какою силой она зовёт
К себе прижаться! Какая ласка!
Какой там духа, к ангелам, полёт!

Мы глиной были и глиной станем —
Сосуды-полости, осколки-черепки —
Деревьями над кладбищем восстанем:
Салют, мой Хлорофилл !

И больше — ни строки.

* * *

Загибается на грядке топинамбур,
Заголяется картошка в борозде…
Не поеду я в богатый город Гамбург
И в Европу, далее — везде.
У меня в огромном голом поле
Воет ветер в тыщу волчьих сил —
Я себе такой кошмарной воли
Для покоя летом накосил!
Выйду ль на большак, открытый взорам,
Затуманив взоры первачом —
Всё равно каким-нибудь угором
Подопрёт меня своим плечом
Мать моя, земля моя сырая,
Постигаемая до корней —
На которой не живу, а умираю
От любови-ненасыти к ней.

Колхоз 83-го года

Ты пела нам хрипло про чёрную моль,
Про белую фею из бара…
Колхозных полей беспризорная голь
Катилась от борта амбара,
Сентябрьских светил укрупнённая соль,
Гитара и овощетара,
И тара спиртосодержащая — всклянь —
Чистяк, а не смерть-политура,
По первой свободе испитая дрянь —
Мы старые, не абитура.
Мы в белогвардейцев играем всерьёз,
Студенты последнего курса,
Мы не продвигаем вперёд продобоз
Партийного курса —
Не грузим полцентнеровые мешки
В сигналящие нам КамАЗы —
Корнеты, поручики, прапорщики —
Для нас не канают приказы
Ничьи, кроме нами же высших чинов
Назначенных среди себя же,
Майора, полковника, двух капитанов
С приставкою “штабс”. Не обяжет
Никто, кроме них, нас сменить дислока…
“Акации белой” шрапнели
Летят от глотка до глотка в облака
Из глоток, которые сели.
“Черёмухой” нас не отравит никто,
Голицыных и Оболенских,
Черненко уже примеряет пальто
Андропова. Не до вселенских
Ещё перестроек. И Ельцин еще
От нас в двадцати километрах
В свердловском обкоме

и в финском плаще. Привольно при западных ветрах,
Здесь преобладающих, песни орать,
Что ждёт нас сраженье с Будённым —
Нас максимум из ректората карать
На “газике” на зелёном
Способен приехать какой-нибудь хрен,
Что редьки-турнепса не горше.
Мы если каких-то и ждём перемен —
То в Польше
С её “Солидарностью” и Лехом Вален-
сией или, как там, — Валенсой?
И слёзы от пьянства, и грязь до колен,
И страх от шпаны деревенской —
Но только ночами, но только впотьмах,
Иначе они не посмеют…

Капустные главы на бурых гряда ’ х,
Не нами снесённы, белеют.

* * *

Трубы кухо ’ нные славу поют —
За неименьем других,
Воду горячую тож подают
Прям из крано ’ в дорогих.
Пользуясь ею для моечных нужд,
Путь, тем не мене, слежу,
Коим приходит она — это ж жуть! —
К надцатому этажу.
По беспросветным подземным ходам
В полной пустой темноте,
Из тех краёв, где привольно вода ’ м
Плёскаться на свободе ’.
Это же надо, — кумекаю я, —
Это же вызов уму!
И утекает мыслища моя
В следующую тьму —
Прямо в воронку, в сливную дыру,
Вслед непрерывной воде…
Я не умру, я не весь не умру
Где-нибудь в дальнем нигде!
Я растворюсь в ней, и если журчать
Будет она, как журчит
В трубопроводе, я чревовещать
Буду кому-то в ночи,
Буду я пением петь горловым
Тембра поди-разбери ,
Горлом уже бесконечно кривым…
— Слушай, заткнись, не ори!

* * *

Я пройду, как по Дублину Джойс
Б. Рыжий

Я приехал, как Сорос на биржу,
Где припадочно пляшут табло —
Я себя за любовь ненавижу
К этим танцам: счета наголо!
Я посланец художников слова
От винчестера компьютера ’,
И в сети золотого улова
Корневые держу номера,
А поэтом, прикиньте, поэтом
Не являюсь не именно я,
И поэтому, только поэтому
Я обвал практикую, князья
Тьмы богатств, уходящих на войны!
Как уходят на бой пацаны
Вы видали? Вы будьте покойны!
Ну-ну-ну, ни-ни-ни, ны-ны-ны…
Это шифр я пропел, олигархи,
Я волшебным кольцом повертел —
Ослепительны искры от сварки
Самых чистых финансовых дел!
Пусть обломится горе-разиням,
Этим двинутым чудо-творцам,
Пусть поют, колесят, керосинят
По сезамовым вашим дворцам!

* * *

Черён кофе в турках Еревана,
Розов свет в камнях Эчмиадзина —
Мёрзнут рыбы в глубине Севана,
Снятся им кошмары о корзинах,
О плетёных на лотке базарном
Ранним утром, дымкою повитым,
Рядом со вспотевшим и янтарным
Виноградным градом зраковитым:
В папоротник их запеленают —
Среброхладных, в водоросль земную —
И вокруг уголья запылают,
Превращая сырость в яственную
Роскошь, в лакомство, в усладу глотки
Дивных чернецов Католикоса,
Для которого обломки нойской лодки —
Суть национального вопроса.

* * *

“Ты — это “Я”, воплощенное с буквы огромной в двустворных кавычках” —
Миллионы людей эту голую правду друг другу во снах в забытьи говорят,
Понамотавшись в идущих помимо глубоких депо продувных электричках,
Понаболтавшись в вагонах, где тусклые жирные жёлтые лампы тоскливо горят.
“ Нет!” кришнаитской, просадом и “харей” манящей елейной религии,
Всяким всемирным бахаям-махаям отчётливый “но пасаран!”.
Нет у меня и тебя яровой, тыловой и другой гробовой привилегии,
Чем богословам — нетраченным Словом одним засветить по шарам:
“Сила!”, силентиум, колокол царский Господнего гула, безмолвия
С тушей китовой готового биться о стенки внутри — кто б его раскачал — языка…
Я — это ты, моя дико, но дивно ревущая выя воловия,
Я — это ярость мычащего, тычась рогами и мордой в века и созвездья, быка!

Дистанционный смотритель

Н. Н. Рябоволу

Поезд ухайдакался в депо,
Машинист читает Эдди По —
Может, из любви к нему читает,
Может, потому что с перепо…
Я не знаю, может эдипо ’-
вой интерпретации назначен
Этот случай — я не в Гестапо ’
И вообще нигде я не служу:
Так себе — хожу-брожу, гляжу —
Не течёт ли где, не протекает
Через город речка Лимпопо…

* * *

Залпом из двух поллитровок бинокля
Даль за стеклом осуши!
Осень глубокая, окна промокли
До переплётов. В глуши
Дни коротаются тем, что не длятся —
Сами на убыль идут.
Рощи, как пьяные девки, голятся.
Ночи ночами растут.

* * *

Шаман по частям растерялся,
Обычный ведьмак чумовой —
Туманом-сырцом расширялся
И таял в реке синевой.
Река до Вилюя бежала,
Виляя на полном ходу,
Над ней лесопилка визжала,
Как души гнобимых в аду.
Там вправду корячились люди,
Чужие для этих природ —
Их сбили народные судьи
В один заключённый народ.
Река сатанела в Шамане
От ужаса на берегу,
И вдруг заревела в урмане,
Согнулась в излуку-дугу,
Восстала, восстала, восстала
С потупостороннего дна,
Хлестала, хлестала, хлестала,
Как плеть конвоиров, она,
Овчарки, как шавки, скулили,
Захлёбываясь водой,
А люди невинные плыли,
Как лебеди, той же водой,
Как облачные отраженья
В свободную ширь-океан…
Окончилось погруженье,
Вернулся из транса Шаман.

* * *

Где тебе чета
В городе Чита?
Благовещенск, флагом повей!
Я сошёл с креста.
Свистанул с моста —
Соловей, Амур, соловей!
Ой, могуч ты, друг,
Забайкальский струг,
Соловецкий строгий режим —
На плаву острог,
Осиповский срок —
В благовест от речи бежим!
По воде идём
Проливным путём,
Безразмерной стопой следим —
Языком гудём,
Воздуха ’ крадём,
Облаками самолети ’ м…

* * *

Убрать бы плоть, оставить чистый голос,
Поющий ввысь, гудящий в тишине…
Стрела, сражаясь в землю, ро ’ дит колос
И садит протыкало в глубине.
И я в народ врываюсь, точно в землю,
Мне отворяются могильные сердца,
Я эту участь страшную приемлю
До — без конца.

 

Александр Верников родился в 1962 году в городе Серове Свердловской области. Окончил факультет иностранных языков Свердловского пединститута, работал в школе, служил в армии. Публиковал прозу в журналах “Урал”, “Знамя”, “Новый мир”, “Октябрь”; автор прозаических книг “Дом на ветру” (1991); “Страницы духа и буквы” (1999). Со стихами выступил недавно. Живет в Екатеринбурге.