Иосиф Гольдфаин
Паралитературоведение
Несколько лет назад в одном серьезном журнале появилась статья о, мягко говоря, сверхнеобычном сексуальном поведении одного знаменитого поэта (“Звезда”, 1997, № 6, с. 234). Конечно, без каких-либо серьезных аргументов в обоснование столь одиозного утверждения. Но это еще полбеды. В. В. Розанов еще в 1910 году умудрился у самого Л. Н. Толстого увидеть “духовную содомию” (В. В. Розанов. Люди лунного света. М. 1990 г., с. 135). А в наши дни этим никого не удивить.
Хуже то, что в другом серьезном журнале стали опровергать эти нелепости (“Нева”, 1998, № 3, с. 207). Жаль время, потраченное серьезным человеком, автором этих возражений на ничем не обоснованные оскорбительные выдумки.
Меня все это нервирует потому, что журнальные статьи на любые темы я читаю, желая узнать, что происходит и что происходило на самом деле. Вымысел считаю уместным только в художественной литературе. Абсолютно уверен, что я не одинок. Потому что у человека есть инстинкт, заставляющий его выяснять, “что происходит на самом деле”, даже в ситуациях, которые его вроде бы никак не касаются. Благодаря этому инстинкту человек накапливает массу полезной информации. Но что более существенно, человек при этом учится выяснять, что “происходит на самом деле”. Без такого умения человеку трудно избежать осложнений в жизни, а иногда — просто не выжить. Но всякое умение можно совершенствовать бесконечно. А инстинкт, заставляющий людей узнавать, что “происходит на самом деле”, помогает такому совершенствованию.
Мне могут возразить: добросовестные литературоведы не просто выясняют какие-то частности, но ведут Поиск Истины (с большой буквы). А там, где речь идет об Истине, там сразу возникают больные вопросы из серии: “Что есть истина?” Однако существует множество ситуаций, где может быть только один ответ на вопрос: “что происходит?” А если это плюралистам не нравится, то можно сказать и так: ответов может быть много, но только один из них будет правильным. Например, если у человека инфекционное заболевание, то врач должен однозначно выяснить, какой микроорганизм вызвал заболевание. В данном случае о плюрализме не может быть и речи. Более того, доведение до абсурда разумного тезиса об отсутствии у кого-либо монополии на истину в наши дни сильно помогает демагогам. И наоборот, мешает тем людям, которые хотят и могут выяснять, “что происходит на самом деле”.
Но в последнее время наука, помимо всяких других осложнений, испытывает все большую конкуренцию со стороны разного рода паранаук. Основное отличие паранауки от обычной науки — невозможность понять, на основании чего параученые приходят к своим выводам.
И наоборот. Настоящего ученого по поводу любого высказывания можно спросить: “А вы откуда это знаете?” И он четко на этот вопрос ответит. В этом его отличие от параученого.
В последнее время появилось и своеобразное паралитературоведение.
Приведем цитату из статьи, о которой шла речь в начале этих заметок:
“Реакция Георгия на мать была типичной реакцией ребенка, подвергаемого сексуальной эксплуатации, инцесту.
Нужно ли это доказывать? Это нужно увидеть. Герменевтически узреть. Увидев, в доказательстве больше не нуждаешься”.
Здесь мы видим настолько яркий пример паранауки, что он говорит сам за себя.
Опровергать такие паранаучные утверждения — дело сверхнеблагодарное. Хотя в данном случае паралитературовед действовал грубо и употребил выражение “типичная реакция”. Но чтобы узнать, какая реакция типичная, а какая — нетипичная, необходимо многократно наблюдать такие реакции в разных ситуациях. Непохоже, чтобы заинтересовавший нас паралитературовед провел такую работу, поскольку следов такой работы не видно. Он также мог прочесть что-то в какой-то книге по психологии. Однако нет никакой ссылки на какую-либо книгу. Но если бы он даже и что-то прочел, то этого все равно было бы мало для далеко идущих выводов. Ведь если кто-то прочтет медицинскую книгу, а потом начнет заочно ставить диагнозы, то такого человека мало кто будет воспринимать всерьез.
Паралитературоведы часто не только находят подтекст в чужих книгах, но и умело создают специфический контекст в своих собственных трудах. Этот контекст, как правило, сводится к наличию в тексте мелких деталей, которые косвенным образом указывают на компетентность автора. Как, например, заинтересовавший нас термин “типичный”, косвенно указывающий на проведение большой предварительной работы. Собственно, поэтому он и привлек наше внимание. На таких примитивных примерах легче видеть основные особенности паралитературоведения. Параученые же высокого класса умеют писать свои труды так, что в них крайне трудно найти конкретные утверждения, по поводу которых их автора можно спросить: “А вы откуда это знаете?”
Вообще же приемы паралитературоведов весьма схожи с приемами писателей-юмористов. Потому что смех вызывается только неожиданным. Действительно, если читатель после первых абзацев юмористического рассказа поймет, что будет дальше, он не рассмеется. Юморист должен чем-то неожиданным удивить читателя. По всей видимости, паралитературоведы ставят перед собой ту же задачу — чем-то неожиданным удивить и озадачить читателя. А если задачи одинаковые, то и приемы должны быть схожими.
А иногда аналогия бывает полной. Вспомним рассказ Я. Гашека про редактора, который в своей газете поместил заметку “Коротко о производстве чернил” и сразу под ней другую — “Как отбелить пожелтевшее белье”, за что и был обвинен в желании изобразить в смешном виде черно-желтый австрийский флаг. Это поинтереснее, чем поиск всюду в качестве подтекста “латентного гомосексуализма”.
Чтобы показать, что “поиск” скрытого подтекста в любом тексте — дело несложное, продемонстрирую собственные изыскания в этом направлении.
В эпилоге романа Л. Н. Толстого “Война и мир” описаны две счастливые семьи. Две главные героини романа, Наташа Ростова и Марья Болконская, оказались счастливы в браке. Любопытно, что обе эти женщины — люди совершенно разные. Не похожи друг на друга и их мужья, Пьер Безухов и Николай Ростов. Создается впечатление, что известная фраза Л. Н. Толстого “все счастливые семьи счастливы одинаково” не относится к героям “Войны и мира”. Но если вдуматься, то можно заметить нечто общее у Пьера Безухова и Николая Ростова — они оба графы. Возникает естественный вопрос: случайно ли граф Л. Н. Толстой описывал счастливую семейную жизнь женщин, вышедших замуж за графов? А если прочитать роман внимательно, то эту тенденцию можно увидеть достаточно отчетливо. Действительно, среди положительных героев романа много графов: Пьер Безухов и многочисленное семейство Ростовых. Им противопоставлены малосимпатичные князья Курагины и князья Друбецкие. Причем среди отрицательных героев романа вообще нет ни одного графа по рождению. (Графиня Элен Безухова приобрела этот титул, выйдя замуж за графа). В то же время большинство князей — люди аморальные. А князья Курагины к тому же люди неумные.
Что же касается семейства князей Болконских, то и старый князь Николай Андреевич, и молодой князь Андрей — люди весьма достойные, но крайне тяжелые в отношениях с близкими людьми. А жена князя Андрея была просто несчастной женщиной.
Но князь Андрей, его отец и его сестра — главные герои романа. И они описаны с большой симпатией. Поэтому никак нельзя считать скрытым подтекстом романа простое противопоставление князей и графов.
Тем не менее можно сказать, что если в романе четко не выдерживается линия — графы хорошие, а князья плохие, то при описании семейной жизни героев эта линия видна весьма отчетливо. Даже мелочный и в общем-то неумный Берг весьма удачно женился на графине. Что же касается неудачного брака графа Пьера Безухова и княжны Курагиной, то в этой семье был несчастен только муж. Его жена жила в свое удовольствие.
Впечатление усиливают три сватовства, не приведшие к браку. Отрицательный герой князь Анатоль Курагин сватался к княжне. А положительные герои, независимо от наличия титула — и князь Андрей и Василий Денисов — сватались к графине.
Особенно ярко эта тенденция проявляется в судьбе Марьи Болконской. Эта очень достойная девушка, по рождению княжна, отказала сделавшему ей предложение князю Курагину, проявила полное равнодушие к заинтересовавшемуся ею князю Борису Друбецкому и удачно вышла замуж за графа Ростова. Аналогично, Пьер Безухов был неудачно женат на княжне, но нашел свое счастье, женившись вторым браком на графине.
Вспомним также и “Анну Каренину”, где граф Вронский не нашел счастья в близких отношениях с Анной Карениной, урожденной княжной Облонской.
Эту тему можно развивать до бесконечности, находя все новые и все более тонкие оттенки. Например, в романе граф Пьер Безухов был назван умным, а граф Николай Ростов — посредственностью. Причем эти характеристики — умный и посредственность — находятся в авторском тексте, такими воспринимал своих героев сам Л. Н. Толстой. И, как и следовало ожидать — умный граф женился, хоть и вторым браком, на графине, а граф-посредственность — на княжне.
Чтобы распознать тенденцию более отчетливо, следует рассмотреть два намечавшихся, но не состоявшихся брака. Князь Андрей должен был жениться на Наташе Ростовой, но сначала по настоянию старого князя Болконского брак был отложен на год, а когда этот год уже истекал, все испортил князь Курагин. Однако потом жизнь вновь свела раненого князя Андрея и Наташу. Князь Андрей стал выздоравливать, сказал Наташе, что любит ее, все шло к возобновлению прежних отношений и к браку. Но вдруг совершенно неожиданно без каких-либо объективных причин князь Андрей потерял волю к жизни и умер.
При схожих обстоятельствах умерла и Элен Безухова. Она строила далеко идущие планы и решила сначала выйти замуж за пожилого графа, а потом, овдовев, выйти замуж за иностранного принца. (Отметим, что европейский “принц” соответствует русскому “князь”). Итак, графа опять поставили впереди князя. Однако Элен всерьез планировала со временем выйти замуж за князя, но неожиданно умерла.
Как будто какая-то мистическая сила препятствует “смешанным бракам” — между графинями и князьями. Нетрудно предположить, что такие браки — больной вопрос для писателя.
В молодости Л. Н. Толстой увлекался разными девушками. В том числе и княжнами Щербатовой и Львовой (Л. Н. Толстой. Дневник. 7.04.1857 и 25.01.1858). Вполне возможно, что отношения с этими девушками сильно повлияли на будущего писателя.
Таким образом, сторонники психоанализа могут много размышлять о том, в какой степени романы “Война и мир” и “Анна Каренина” были написаны под неявным воздействием каких-то отношений молодого Л. Н. Толстого с какой-то княжной.
А с точки зрения феминисток, наверное, имеет существенное значение то, что в “Войне и мире” дважды описаны браки между графом и княжной, и нет ни одного брака между князем и графиней.
А вот пример “поиска” скрытого подтекста другого рода. Известно, что украинская Диканька отмечена в русской литературе дважды. Сначала она была упомянута в пушкинской “Полтаве” как деревня Кочубея. А затем она была прославлена Н. В. Гоголем в “Вечерах на хуторе...” Случайно ли это совпадение?
Если исходить из логики современных окололитературных нравов, то легко предположить, что совпадение неслучайно. Начинающий писатель вставил в свой текст деталь, способную вызвать приятные ассоциации у литературного авторитета, автора “Полтавы”. Таким образом рекомендовал поступать столь популярный в последние годы Дейл Карнеги. Н. В. Гоголь хорошо понимал подобные приемы. В “Мертвых душах” можно найти достаточно цитат, чтобы посрамить Д. Карнеги, выдававшего свои примитивные советы за нечто новое и оригинальное.
Более того, у Н. В. Гоголя есть еще одно подобное совпадение. Благодаря “Ревизору” навсегда прославился М. Н. Загоскин, который не только написал “Юрия Милославского”, но и, будучи директором Московских Императорских театров, мог повлиять на сценическую судьбу пьесы. Как принято теперь говорить, два совпадения — это уже много. И если следовать логике паралитературоведов, то можно смело утверждать, что эти совпадения неслучайны. Наверное, следует еще отметить, что подобный подход не нов. Уже у Власа Дорошевича можно увидеть намек на связь между характерным для его времени интересом к теме “Демона” — и родством тогдашнего премьер-министра с автором поэмы “Демон”.
* * *
Подобные изыскания скрытого подтекста во всем известных книгах можно продолжать долго. Но вряд ли это имеет смысл, так как это гораздо лучше могли бы сделать писатели-юмористы и пародисты. Что они, впрочем, время от времени и делают. Недавно, например, появилась, на мой взгляд, весьма остроумная “современная интерпретация” “Сказки о царе Салтане” (“Химия и жизнь”, 1999, № 4, с. 64). Там фигурируют Лебедь, слегка косноязычный Черномор, тридцать три богатыря из спецслужб, теневики, торгующие “недаром не указанным товаром”, и другие весьма современные персонажи. А иногда юмор и паралитературоведение плавно переходят одно в другое. В “Знамени” был опубликован коллаж, где одновременно действуют герои А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова: Печорин наблюдает игру в карты у конногвардейца Нарумова и т.д. (“Знамя”, 1998, № 12). Все это весьма забавно.
Но этот довольно остроумный коллаж дополняется статьей о скрытом смысле пушкинской “Пиковой дамы”, которую можно смело отнести к паралитературоведению. И поскольку в ней есть типичные для паранауки признаки, то я счел возможным привлечь к ней внимание читателя. В частности, здесь говорится, что молодой офицер Германн, возможно, был побочным сыном восьмидесятисемилетней графини. В подтверждение приводится цитата из “Пиковой дамы”: “...худощавый камердинер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему рядом с ним англичанину, что молодой офицер ее побочный сын...”
Обычный читатель, не паралитературовед, от этой цитаты впал бы в недоумение: “Как близкий родственник графини мог опуститься до того, что стал камердинером”? Более того, обычный читатель, наверное, сразу же разрешил бы свое сомнение, взяв томик А. С. Пушкина и убедившись, что в “Пиковой даме” нет “камердинера”, а есть “камергер”.
Но паралитературовед не задумывается над такими “мелочами”. И он трактует высказывание камердинера-камергера не как нелепость, которые время от времени произносят и реальные люди, и литературные герои, а как нечто, имеющее глубокий скрытый смысл.
Особенно характерна для паранауки фраза из этой статьи, где опять-таки речь идет о том, что Германн — сын графини: “Вглядываясь в текст повести, мы явственно видим, что мотив побочного сына подчеркнут автором (А. С. Пушкиным. — И. Г.) не без тайного умысла”. Хотя совершенно непонятно, зачем надо было А. С. Пушкину писать так, что смысл его повести был бы более чем сто шестьдесят лет не понятен ни читателям, ни даже высококвалифицированным пушкиноведам. Но как и принято в паранауке, никаких доказательств самого факта существования такого умысла не приводится.
И вообще, что это за “тайный умысел”, который “явственно виден”? Эта фраза настолько типична, что заслуживает внимательного рассмотрения. Поскольку, если в нее “вглядеться”, то в ней “явственно видна” паранаука. Для которой весьма характерно использование выражений типа “ясно видно”, “несомненно” и т.п. перед, мягко говоря, сомнительными предположениями. Настоящая наука там, где есть доказательства. Параученые же смело заменяют доказательства выражениями типа “несомненно”.
Любопытно, что в том же номере журнала в большой статье, посвященной интеллектуальной жизни в нашей стране в семидесятые годы, утверждается, что в то время “привычка играть с допущениями в сочетании с дефицитом информации о реальном мире создает особую, совершенно неповторимую ментальность, которую, опираясь на лексикон неизбежного Щедрина, можно назвать “предерзостностью”. Автор интересной статьи почему-то приписал такую предерзостность математикам. В этом он не прав, поскольку такой “предерзостностью” отличаются параученые всех специальностей. В частности, вышеприведенные примеры ярко показывают предерзостность паралитературоведов. Настоящие ученые тоже бывают дерзки в своих допущениях. Но настоящий исследователь при этом сразу же старается выяснить, правильны или не правильны его допущения. И поэтому у добросовестного исследователя вырабатывается умение замечать допущения, не соответствующие тому, что может быть в реальной жизни. И наоборот: занятия паранаукой способствуют деградации этого важного умения.
С этой точки зрения, поучительно обратить внимание на коллаж, где появляются солдаты Семеновского полка с мистическими винтовками. Мистика заключается в том, что в Петербурге пушкинской эпохи, мягко говоря, “не смотрятся” винтовки — экзотическое для того времени нарезное оружие, которое не состояло в ту пору на вооружении Семеновского полка. Но, с другой стороны, у М. Ю. Лермонтова в стихотворении “Свидание” есть строка “Возьму винтовку длинную”. Да и в повести “Фаталист” винтовки упоминаются.
Отсюда нетрудно предположить, что автор заинтересовавших нас текстов не знал специальной исторической литературы, но глубоко погрузился в мир литературных образов той эпохи. Действительно, если бы он читал специальную литературу, то винтовки не появились бы, а если бы он не был поклонником М. Ю. Лермонтова, то винтовки опять-таки не появились бы.
Так что редакция журнала, поместив рядом удачный продукт литературной фантазии и типичный паралитературоведческий опус одного и того же автора, дала возможность читателям лучше понять особенности мышления паралитературоведов.
* * *
К паралитературоведам иногда примыкают субъективные литературоведы, которые пишут в основном о тех впечатлениях, которые произвели на них самих те или иные книги, те или иные писатели.
Не всегда это плохо. Характерный пример — “Мой Пушкин” М. И. Цветаевой. Здесь название говорит само за себя. “Мой Пушкин” дает мало информации о А. С. Пушкине, но из него можно очень много интересного узнать о самой М. И. Цветаевой. По этой причине подобные работы могут быть интересны постольку, поскольку интересны их авторы. Поэтому “Мой Пушкин” интересен всем, кому интересны М. И. Цветаева и ее творчество.
Но если читатель прочтет нечто подобное у неизвестного автора, то эффект будет совершенно другой.
Так, недавно довелось прочесть в одном солидном и серьезном журнале (“НЛО”, № 30, 1998), что Ф. Достоевский и Е. Попов — оба хорошие писатели, но поскольку у первого в “Дневнике писателя” возобладали “монологизм” и “пророчества”, а у второго в “Прекрасности жизни” этого нет, предпочтение следует отдать именно ему... К субъективным литературоведам можно отнести и некоторых фрейдистов, которым всюду видятся эротические символы. Например, они могут в поэме Пушкина “Руслан и Людмила” увидеть, что “Черномор ... бессильный и оттого особо злобный фалл” (“Знамя”, 1999, № 12).
Так или иначе, субъективное литературоведение часто смыкается с паралитературоведением. И в результате тот же самый эффект — деградация умения выяснять, “что было на самом деле”.
* * *
В тяжелом 1946 году в одном из советских университетов появилась кафедра астроботаники. Основная задача этой науки — изучение растительности на других планетах — в первую очередь на Марсе и Венере. Понятно, что как только межпланетные перелеты стали реальностью, все эти труды были благополучно забыты. Но лет сорок назад об астроботаниках писали весьма восторженно.
Можно себе представить, как происходили когда-то научные дискуссии на этой кафедре. Дело не только в невозможности выехать “на место” и убедиться, что там происходит на самом деле. Хуже то, что и все авторитеты в данной науке ни разу на Марсе не были, и никто в свое время не мог проверить, не ошибаются ли они в построении своих теорий.
В наши дни многие добровольно ставят себя в положение астроботаников. То есть занимаются теми видами интеллектуальной деятельности, которые не доступны для формально строгой критики. Кто-то может считать их деятельность ерундой, но формально обосновать это эмоциональное мнение не может никто.
Астроботаники и им подобные наказывают себя сами. Они не тренируют свое умение понимать, что “происходит на самом деле”. Спортсмен, прекративший тренировки, быстро перестает быть спортсменом. Если инженеру-производственнику предложить задачи по математике, которые ему в свое время давали на вступительных экзаменах, то он, скорее всего, их не решит. Другое дело, что в случае нужды он довольно быстро восстановит умение, но какое-то время на это все-таки потребуется. Точно так же у человека, переставшего тренировать свое умение выяснять, “что происходит на самом деле”, это умение частично атрофируется. И ему потребуется какое-то время, чтобы это умение восстановить.
Кроме того, всякого рода паранауки ведут к потере умения выяснять, “что происходит на самом деле”, не только у самих параученых, но и у их читателей, и, как это ни парадоксально, у их критиков. Действительно, серьезные критики параученых должны сначала внимательно прочесть паранаучные труды, а потом вести дискуссию в соответствии с паранаучной логикой. И то и другое должно угнетающе действовать на умственные способности критиков.
В наши дни астроботаники уже не изучают марсианскую растительность. Но параученые разных специальностей, включая и паралитературоведов, в наши дни по-прежнему активно мешают интеллигентам понимать, что “происходит на самом деле”.
