Нина Горланова

Инокиня Ксения

Нина Горланова

Инокиня Ксения

* * *

Богородицу рисую:
Деисусный чин.
Краплаком вверху пишу я,
Низ — ультрамарин.
Над картиною склоняюсь,
Как Она пред Ним.
Постепенно отлетает
Весь мой феминизм...

* * *

Всё длиннее и длиннее
Поминальная молитва.
Всё светлее и светлее
Моя бедная палитра...

* * *

Всё не так-то просто:
Я читала о Бродском,
Окно закрыто, вино не пито,
На самом интересном —
Жучок неизвестный
С булавочную головку
Пробежал по строчкам.
Неужели Иосиф?
Милости просим!
Но он крылья воздел
И вбок улетел.
Почему жучок, откуда?
А почему я — это я?
Как будто остальное не чудо...

* * *

Полотенце, полотенце,
Я воспеть хочу тебя —
Внука яблочное тельце
Ты укутало, любя!

* * *

Мы вставляем зубы,
Пьём минеральную воду,
А небесные трубы
Всё слышней в плохую погоду.
На вечер Вознесенского
Пришли мы такие старые,
А спросить с кого
За эту усталость?
Но с первых звуков
Родного голоса
Отлетели муки.
Здравствуй, молодость!
Ты была хрущёвскою
И прошла с оглядкою,
Но стихи московские
Списаны в тетрадку.
“Небом единым
жив человек!”
И руки голубиные
Устремились вверх.

* * *

Ахматова молчала по средам,
а мне бы хоть по утрам,
ну где-нибудь до обеда,
но проблемы и тут и там,
ведь нелепо писать в записке:
“Даша, купи сосиски!”
И прочесть не сумеет кошка
“Я тебе предлагаю крошки”.
Да и звуки родимой речи
я люблю, как цветы.
С ними легче, немного легче
с утра и до темноты...

* * *

Осень тёплая, сухая,
Где-то старость есть такая,
Я её к себе зову
И заранее люблю...

* * *

В зеркале лучший читатель —
Сказал нам поэт Рубинштейн.
Где же лучший издатель?
Нихт ферштейн...

* * *

Нищенка, как кузнечик,
сидела на корточках,
думаю о ней весь вечер:
эти ручки скорченные...
Я-то лежу, читаю об Ахматовой,
А она где спряталась?
Господин двадцатый век,
Сколько тебе нужно жертв?!

* * *

А хлеб чужой мне не был горек.
Я для детей его брала.
Как птичка Божия...

* * *

Облупилась стена в туалете:
там женщина, как на портрете,
машет кому-то цветком.
Кому — облупится потом...

* * *

Чёрные ботинки в зелёной траве,
кому-то вы долго служили
и вот стали совсем не нужны,
как я.
Но дождик прошёл,
и выполз червь дождевой,
прислонился, как родной —
цве’та ноги человека...

* * *

Серёжка Токарчук, Серёжка Токарчук,
С чего ты это вдруг?
А помнишь: астры поздние
Мы на крыльцо подбросили
Тебе на день рождения,
В ту осень, в воскресение?
Коза их, правда, съела,
Но разве в этом дело...
Ты преподал однажды мне
Науку целоваться,
Твой донжуанский список не
Хотел перерываться,
Но сам ушёл ты вдруг,
Серёжка Токарчук...

* * *

Вечер осенний —
Инокиня Ксения.
Я её знавала
В бытность Тамарой.
Жили в общежитии —
Это не проходит!
Двери открыты —
В монастырь уходят...

* * *

Неистощимы жизнь и благодать,
пока вода и воздух существуют,
пока земля не мачеха, но мать,
и пусть страна кукушкою кукует,
подбрасывая тех птенцов своих,
которые и нам нужны всечасно,
в Лос-Анджелес, Берлин или Париж,
неистощима жизнь и не напрасна.

* * *

Ванька-мокрый опылился
От герани белой,
Алый цвет как испарился,
Стал какой-то блёклый.
Так невеста затмевает
Всех своей любовью.
Так бывает, так бывает:
Свет сильнее крови.

* * *

Дочь-холерик, Боже мой!
Что ты делаешь со мной...
Как тебя мне уберечь
От губительных наречий:
“Быстро”, “сильно” и “навек”,
Самый близкий человек!

* * *

Мы ещё боимся родителей,
И уже боимся невесток.
Нашему поколению выпало
Незавидное место —
Между двумя жерновами
Поколений сильных людей.
Вот почему мы завяли.
Но, может, слабость нежней?

Мужу

Бессонница — плохой советчик.
В глазах: один рисунок штор,
В ушах бубнит автоответчик:
“Прошу, не говорите вздор”.
И я кричу: “Не вздор всё это” —
Твои причуды хороши,
В них много солнечного света,
Столь нужного мне для души.
Когда душою я мелею:
Внутри тоска, в глазах темно,
Ты просто так сказать умеешь:
“Что не писали мы давно?”
И как ни странно, это кстати,
И я, не поднимая глаз,
Встаю тихонечко с кровати...
А через час готов рассказ!
В рассказе тоже много боли,
Но есть спасительный финал,
В котором отразился, что ли,
Тот, кто и нас с тобой создал.

* * *

Ворованные деньги не идут впрок,
Мы это увидим — дайте срок.
Ворованные идеи уплывут вбок.
Глубина — это сколько даёт Бог.

* * *

Гениальное изобретение человечества:
Тазы, Их величества!
Когда с потолка льёт день за днём,
Осознаёшь весь объём
Осадков, осевших на крыше,
Посланных свыше.
И наказание нам — оттуда.
О, тазы, гениальная посуда
Во времена испытаний,
Прибавления знаний...

* * *

— Щук поленницы морозили
Наши предки зимой.
— Мифологема золотого века!..

* * *

Имя девушки сына
Спешу внести
В свои молитвы.

* * *

Снег идёт
На длинных ногах,
Перебиваемых птицами...

* * *

Старая-старая тахта,
А совсем не скрипит.
И мне бы не надо.

* * *

Шиповник расцвёл в октябре,
Рядом же – куст с плодами.
Вечные стрекоза и муравей!

* * *

Пуговица моя висит
На ниточке, как культура,
Без которой страна — дура...

* * *

Птицы в четыре утра
Говорят шёпотом:
Тише, пусть бескрылые спят!

* * *

Фотографии — как приливы
Молодости,
Когда все живы...

* * *

Дала подруга цветок могучий,
Сказала: “К деньгам”.
Засох на корню, торчат колючки...

* * *

Был год, как год:
Прибавилось друзей,
Но также и врагов.
Да седина видней...
Прибавилось морщин,
Но также и картин.
Убавилось зубов —
Прибавилось забот.
Прибавилось стихов,
А также — женихов
Для дочерей моих
(точней — один жених!).
Чего ещё желать?
Чтобы отец и мать
Держались на плаву!
Снегурочка, ау!
Наш дом ты не нашла?
Подарков детям нет...
— Я в монастырь ушла
Молюсь за белый свет.
1/Х-99
Пермь