Галина Ермошина

Е. А. Рябцев. 113 прелестниц Пушкина

Соперник Пригова

Е. А. Рябцев. 113 прелестниц Пушкина. Ростов-на-Дону: Феникс. 1999. — 512 с.

Тема книги исчерпывающе ясна из названия. Причем Рябцев — не столько автор, сколько составитель компиляции фрагментов из воспоминаний, дневников, писем, исследований (серьезных и вздорных), даже романов. Но какие-то связки сочинять ему все же приходилось. И они прекрасно демонстрируют, что автор массовой литературы должен быть плотью от плоти тех, для кого он пишет, роскошь быть непонятным ему недоступна. Поэтому книга Рябцева — как и любая другая подобная — энциклопедия определенных стилей.

Романтические клише: “И ветры любви, как встревоженные кони, нянчили поэта в порыве вдохновений и дерзаний, взлетов, устремлений и познаний”. Патетика: “И никакими усилиями пушкинистов не передать биение двух сердец, их тепло и чувства, жизнь и смерть, как никакими усилиями не сотворим мы раннее утро, не сымитируем восход, росу, былинку...” Сентиментальность: “Жалко было его... Как обрубленное дерево... Несдержанный, быстро взрывается и тут же отходит... Наверное, сохло что-то в его сердце или голове...” Школьное сочинение: “Пушкин выразил все обуревающие его чувства в элегии “Погасло дневное светило”. Красоты стиля графомана: “Он возмужал, стал многокрылым любовником”; “Они оба на мгновенье ощутили тепло рук, прикосновенье взглядов, на сердце вмятины от слов.” Мораль: “Страшно оступиться на пороге женитьбы, за которым открываются желанные просторы — жизнь с любимым человеком”. Бульварный роман: “Страстность его чувств, какая-то сексуальная агрессия, чувственность самца, видимо, нравились женщинам”. Медицинские соображения: “Амалия Ризнич находилась еще на втором или третьем месяце беременности . Физическая близость была возможна”. Псевдонаучная имитация желания исследователя дойти до самой сути, отбросив несущественное: “Но главное не в хронологии, а в том, каковы были “интимные игры” поэта с девушками, каким образом Пушкин реализовывал свое новое кредо “цинического волокиты”. Пособие по технике секса: “Именно такую практику применял с тригорскими девственницами сексуально горячий Пушкин”. Любовный роман: “Долли хотелось кричать и бесноваться от гордости за любимого поэта”. Отождествление с героем и сопереживание ему: “Искренне переживаешь за поэта, когда думаешь, что письма его читались красавицей из тщеславия, а ласки свои, которых так нетерпеливо жаждал поэт, она расточала другому”. Немного психоанализа: “У Александра... воспитанного няней и не знавшего материнской руки, инстинктивное влечение к матери обращало его подсознательную сексуальность на женщин “бальзаковского возраста”. “Стремление к объединению “чувства и чувственности” в “либидо” Пушкина происходило болезненно и выражалось в смутной тревоге, усталости, стремлении к общению с молодыми девушками, вплоть до сексуального”. Даже попытки имитации молодежной речи: “Он прикалывался к Аграфене Закревской”. А больше всего — попыток приблизить книгу к читателю с помощью бытового жаргона: “И осенью 1828 года у поэта появляется, как все гениальное — предельно простая идея: надо малость развеяться”, “В мае Пушкин отчаливает в столицу”, “В середине мая, не поладив с тещей, поэт зарулил с женой в Петербург”.

Массовая литература просто обязана пользоваться структурами мифологии, древней и современной. Великий поэт должен быть великим и в сексуальной области (наскальные рисунки изображали мужчин более высокого ранга с более крупными фаллосами). “Поэт не мог пройти мимо красивых женщин, не заметив их и не покуролесив с ними.” Поэт просто обязан вдохновляться именно женщинами. Гений должен быть противоречив. “Поэт, при несколько потребительском отношении к женщине, воспевал это прекрасное создание в своих стихах.” Но, несмотря на разгульную жизнь, душа поэта должна быть нежной. “Под покровом своего постоянного цинизма и матерщины поэт старался скрыть переживания, тоску и грустные мысли.” А где герой, там и враг. А. Раевский “по-иезуитски направлял на Пушкина ревнивые подозрения мужа... Именно Раевский направил сексуальную энергию поэта в сторону легкомысленной Воронцовой...”

Массовая литература не может позволить себе заставить читателя задуматься. И Рябцев однозначен там, где все недостоверно. Он, например, без колебаний связывает то или иное стихотворение с определенной женщиной. Он знает, о чем Пушкин думал в постели. “Обнимая в постели очередную жертву, поэт представлял на ее месте Карамзину.”

Причем, Рябцев не хуже других “пушкиноведов”. “Любовь как проникновение в духовный облик другого существа, — отмечал известный пушкиновед Л. Гроссман, — глубоко сочувственное овладение этим сложным миром, полное слияние с ним и радость общего бытия в единстве переживаний — такое чувство было чуждо Пушкину. Любви в этом смысле он, вероятно, никогда не знал...” Рябцев, во всяком случае, чувствует родственную душу — и через 6 страниц повторяет в своей книге совершенно те же слова, только уже без кавычек и упоминания Гроссмана.

Полемизировать с книгой по поводу точности приводимых фактов и логичности выводов, разумеется, бессмысленно. Скорее всего, Рябцев понимает ценность своей работы и относится к ней именно как к халтуре. Много фрагментов повторяется по нескольку раз. Некогда согласовывать части предложения. “Этот почтовый роман создан сочетанием холодного рассудка соблазнителя и стихающей страстью влюбленного.”

“Этот дар ее особенно проявился в предсказании судьбы супругов Пушкина.” Некогда даже вычесть одно число из другого: “Почти целый месяц боролась Наталья Николаевна с болезнью... 26 ноября 1863 года она скончалась... Александра Николаевна пережила свою сестру почти на двадцать лет и умерла в августе 1891 года.” Порой текст просто комичен: “Поэт вспыхнул. Что-то поднялось в нем и не опустилось. Что-то выпорхнуло из него и не вернулось.”

Тем показательнее, что нашлись люди, принявшие это всерьез.

Ростовская “Новая городская газета” опубликовала письмо губернатору области, призывающее дать Рябцеву премию “за весомый вклад в Пушкиниану”, “приобрести эту уникальную книгу для изучения в вузах, средних специальных учебных заведениях и старших классах средних школ”, подумать о создании пьесы по книге... Подписи трех членов Союза писателей России, двух профессоров (докторов филологических и экономических наук соответственно), двух профсоюзных деятелей, полковника в отставке, директора Ростовской школы искусств, кинорежиссера, композитора... Газета и областная организация Союза писателей стыдят эту братию, но, похоже, она и того не заслуживает.

Похоже, что Д. А. Пригов — с его пушкинским циклом — все-таки реалист.

Был Пушкин-революционер, теперь — циник и похабник. Мифы, вполне стоящие друг друга.

Показательно, что культовым персонажем оказался поэт. Во Франции такая книга выглядела бы как “Женщины Наполеона”. Все же литературоцентризм еще не покинул Россию.

С другой стороны, фрагменты воспоминаний, дневников, писем помогут все же как-то представить пушкинское время тому, кто серьезных книг читать не будет. А содержащийся там замечательный русский язык ХIХ века никакому Рябцеву не испортить.

С третьей стороны, Рябцев все же не увлекается описаниями постельных сцен и не занимается доказательствами того, что Пушкин спал со всеми, кем был увлечен. И из 113 заявленных прелестниц в книге описано только 48. Так что простор остается.

Галина Ермошина