НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Эх!..

Евгений Штейнер. Долгое размыкание. М.: Совпадение, 2020.

Господин Евгений Штейнер, японист, доктор искусствоведения, с научными интересами в спектре от Хокусая до советской детской книги 1920 годов, резидент американских, японских, английских, израильских и каких только не университетов, — большой пижон. Написал, как сам предупреждает, книгу о метафизике жизненного поражения, но смотрите, как выглядит поражение по профессору Штейнеру. Сегодня он читает лекцию в Лондоне, завтра дегустирует вино в Провансе, потом решает-таки войти в жюри в Москве, потом приходит пора помедитировать в Нью-Йорке. Везде — самые светские рауты, изысканная кухня, утонченное общение и — почта и телефон ломятся от сообщений воздыхательниц. «Летел из Тель-Авива через Ригу. <…> Неделя в Париже прошла мирно. Город — чудесен. П., временами, — обворожительна. Зовет в Париж насовсем или хотя бы на каждый уикэнд. Н. улетела в Яро­славль в япон­ской рубашечке, а я — в Ярославскую область с З., собирать грибы и спать в баньке. В пнд — сумасбродная эскапада в Стамбул в поисках Константинополя и еще кое-чего». Вам процитировать еще абзац или пойдемте сразу устроим ему темную?¹

Так выстроена и книга, отсылающая все же к лытдыбрам и «Десяти фактам обо мне» благословенной эпохи рефлексировавшего ЖЖ, а не к голому нарциссизму чек-инов и селфи времен ФБ. Наследует она и штейнеровским «Письмам из пространства» (М.: НЛО, 2006)² , но жанр похудел — от «читать дальше под катом» к скорописи Твиттера.

О чем же твиты после симпозиума, гастрономических изысков за трубкой с вишневым табаком и старым бренди? Как и велит жанр дзуйхицу, обо всем, от сиюминутного до вечного. Жанры переменчивы, как настроение. Травелог, разумеется (у герра Штейнера platinum/diamond карточки всех авиалиний, видимо, столько летает) — и ностальгическое москвоведение (вот здесь, около Музея Цветаевой, когда-то был его дом, осталось посаженное с отцом дерево), дневник чтения (Аниты Брукнер, например) и мемуар, мысли и отчеты о раутах (штейнеровский сенакль — весь культурно-академический мир, Дональд Кин и Вуди Аллен), любовные истории (некоторая Патечка в роли Беатриче и еще с несколько дюжин барышень) и current music, горести (об упадке культуры, пола, одежды) и случаи (с иранцем в Павловом Посаде по-японски поболтали), страницы на английском и выражения на японском, abstracts докладов и рецензии на музеи, еврейская жизнь и лытдыбр япониста, записи снов и целое эссе про Леонарда Коэна.

Снобическое самолюбование, тончайший интеллектуализм и патина меланхолии? Да, Штейнер-сан странствует-пространствует под этим знаком. Ведь «Долгое размыкание» — это размыкание пространства. Которого хочется, когда не хочется уже почти ничего: «Смешно. Не уверен, что я этого хочу. Угрюмо забыться и за­снуть. Как я давно уже говорю: уехать в путешествие. Но не так, как обычно, а надолго. Видеть красивые места и т.д. Спокойно сидеть на лавочке с видом на Везувий. Интересно, почему из меня Везувий выскочил? — наверно потому, что меня тянет развалиться на лавочке там, где может взорваться». Размыкание же пространства — это, прежде всего, размыкание самого себя, сброс надоедливо привычного (то самое остранение), сброс настроек опять же. Когда ты один перед портретом Рембрандта в музее, или сидишь на красивом холме, или стоишь в одиночестве перед пирамидами (верблюды и их погонщики не в счет), ты сам себе камертон — и в тональности, и в темпе-ритме-звучности твоего душевного отклика. К тому же, чем больше ездишь, чувствуешь и знаешь, тем больше всякое путешествие превращается в memory trip (по волнам моей памяти). Нередко реальность, зафиксированная сетчаткой и камерой, оказывается бледнее, чем картинка воображения.

Одинокое путешествие при этом — отнюдь не только время в пути от пункта А до Б, включая визовый и таможенный контроль. Это, конечно, и новые книги, беседы, выставки, новые вкусы и ощущения, находки в себе и те же женщины.

Как и бонвиваны и жуиры эпохи тонких поэтических ощущений Хэйан, Евгений Штейнер подвержен меланхолическим атакам, наблюдениям и жизни. «Автор этой книги не боится быть не только должником, но и банкротом». Жизнь удалась, собственно, еще весьма себе продолжается и вызывает зависть у многих, но та ли это была жизнь? Да и тот ли это я? «Тоска, или, скорее, беспокойство — когда что-то надо делать (по работе), но не делаешь, ибо понимаешь, что что-то надо делать со своей жизнью. Хочется куда-то бежать — а куда? Хочется где-то сосредоточенно посидеть, а где? И на чем, собственно, сосредоточиться? Посидеть с трубкой и пере­ждать, пока все пройдет, и снова приняться за бухгалтерские книги чужого имения. Проживание не своей жизни».

Ответов даже многомудрейший Штейнер не дает. Но вот почему я присоединился бы к желающим поквитаться с ним за постоянные перелеты по лучшим городам планеты, изыски сибаритства и куртуазные успехи — он и у критиков хлеб отнимает, так далеко саморефлексия зашла. Все карты раскрывает! Хочешь бросить умное, что и женщины — это тоже книга странствий, так он дальше сам обмолвится. Думаешь умное из наших японистских областей привлечь, о «трагическом герое» и «благородстве поражения» как константе японской культуры имени Айвана Морриса? Так Штейнер-сэнсэй не только его поминает, так еще и «урэи», «поэтику горести» с красивым иероглифом — элемент «осень» над элементом «сердце». Впрочем, на теме сей он не фиксируется, приходя к тому, что не всегда надобен Марк Аврелий, все горечи мира можно обозначить всеохватным «Эх…».

Эх, одним словом. В таком случае, хотя бы похвастаюсь. Что в книге есть и про меня. Возможно, и про вас. Про всех нас и все это — уж точно.

Александр Чанцев

1  Подобное не отечественное эпикурейство пополам с восточной мудростью и ноткой европейской покойности напомнило мне книгу прекрасного стилиста из Франции — «Рок-н-ролл, гастрономия и другие боевые искусства» Андрея Лебедева. См. наш реверанс: Чанцев А. Книжная полка // Новый мир. 2016. № 4.

2  См.: Чанцев А.: Доминанта несовпадения // Букник. 2006. 14 августа (http://booknik.ru/ today/fiction/dominanta-nesovpadeniya/).