Об авторе | Антон Павлович Бахарев родился в 1980 году в Губахе Пермской области. Учился в Таганрогском пединституте. Книги стихов «Живи сюда», «Рилика», «Квантовая пена» (Пермь, 2011, 2013, 2018), «Нежный человек» (Эксмо, 2020). Предыдущие публикации в «Знамени»: «Огонь к огню» (2010, № 2); «Св. картофель» (2014, № 7); «Грунтовые воды» (2016, № 8). Живёт в Перми.

Антон Бахарев

На фоне северного алого

* * *

По крашеным доскам, линолеуму, паркету,

По ржавой лестнице, по рубероиду, по парапету,

По хрустящим листьям, по древесной коре,

По выщербленному асфальту и мокрой траве,

По жгучему снегу, по расплавленному гудрону,

По вшитым в ортопедический коврик макаронам,

По натёртой брусчатке, по хвойной лыжне, по скалам,

По рельсам и шпалам, по рельсам и шпалам,

По глине с соломой, по угольному шлаку,

По коровьим лепёшкам, по скусанному с ногтей шеллаку,

По пружинам болот, по гравитационным пескам,

По магнитным рекам, по абрикосовым лепесткам,

По вишнёвым косточкам, по шиферу, по гнилым грушам,

По виноградным улиткам, полуледяным лужам,

По ракушечным россыпям, по выбеленным костям,

По крапиве, по углям, по стёклам и по гвоздям,

По холодному кафелю, донному илу,

По сухому песку, утекающему в могилу,

По пластмассовой лаве, по водопроводной трубе,

По брусничному мху, по муравьиной тропе

Прошли мои ноги, ни одного следа

Нигде не оставив, но доставив меня сюда.

* * *

Беды ли, радости — запомнится навсегда

среднее, нечаянное, какая-то ерунда

осени наподобие: глиняная дорога,

ветер промозглый, Господи, окрестности Таганрога,

длинный коровник поодаль, поля как степи;

крохотные улитки, прилепившиеся на стебли

мёртвых растений, травяные шары мышей,

пасмурная перспектива с терриконами слепышей.

Может, ещё увидишь, вписываясь в поворот,

свору сторожевую, усевшуюся у ворот;

лай донесётся; остро, будто бы на прощанье,

в ноздри шарахнет силосом — и горестное мычанье

чёрно-коричневой особи из массы других похожих,

словно сирена, оповестит отсутствующих прохожих

о наступающем холоде, о приближении декабря,

об ощущении времени, образно говоря.

* * *

Уйти по рельсам в степи — до села

четвёртого, не меньше (сладость тёрна

с боярышником, шарик из стекла

и «мацанка», которая не пёрла) —

туда, где дым ботвы и плач собак,

и кур бельё на чёрных огородах:

как дома — но уже слегка не так...

Куда ведёшь, железная дорога!

Борзым юнцом, дающим пешкаря

на длинах, где с тоски стучат колёса

(не то что сердце), неужели я

был там, и скорый поезд нёсся

без остановок — так, что пассажир,

качая, может быть, стопой босою,

едва ли успевал весь этот мир,

мелькнувший вдруг за лесополосою,

увидеть — а тем более меня,

идущего подобно метроному

по шпалам и которому полдня,

огромные полдня ещё до дому!

* * *

Эти, в деревню вхожие исподтишка, с изнанки,

В детстве страшней казались, чем немецкие танки.

Танки пойдут в лобовую, рыча и не пряча рыла,

Эти же — под лопатку с выдохом сунут вилы.

Так мы подозревали, от больших до малых,

Но никогда их не видели, я даже не рисовал их.

Зато приезжая утром, входя на крылечко,

Мы находили замок накинутым на колечко.

В самом же доме всё оставалось, как прежде:

В красном углу, в инструменте, в погребе и в одежде.

Кто мог из леса ночью прийти? Вряд ли покойник.

Мертвец не положит ножика на подоконник.

Мне вечерами в окнах мерещились бледные лица

Тех, кто пугал меня больше мёртвых и фрицев.

И вот я представляю теперь, взрослый дядя,

Что стою снаружи избы, в эту комнату глядя.

Там светло и натоплено, здесь тьма и морось,

И сто прожитых лет с настоящею жизнью порознь.

Я неделю бежал, я держался края болота,

Я смотрел из тайги, как снуёт краснопёрая рота.

Гражданина начальника сделал истинным гражданином,

Он навек в лоно Родины лёг, напустивший в штанину.

С судьбой слоновьей, с душой мышиной,

Среди нас только маялся, а не жил он.

Так сопел, круша фарфоровые планиды,

Так потел. Благодари же за волю, гнида.

Никто из наших зла никому не сделал,

Это навет, невезение, случай, любовь, система.

Да и что тут сказать, если дело сошьют даже Богу,

Невзначай проводившему бабку через дорогу.

... Где ж ты, Боже, мне осталось форсировать реку.

И найти человека. И снова стать человеком.

* * *

От морковного рассвета до свекольного заката

День невзрачен, как диета, и безрадостен, как вата.

У зимы характер хуже моего — мы не поладим.

На больничном держат душу в переполненной палате.

Обусловлена ландшафтом, но к пейзажу безразлична,

Замордованной лошадкой пробегает электричка.

И выносит из оврага ледобуры-автоматы

Рыболовная ватага, как погибшие солдаты.

Лавандыш

На мелкоречье рыбки-ландыши, подводным ветром наклонённые,

Как стая придорожных вандышей, с их головами-колокольцами,

Стучатся в ноги мне, беззвучные, бессмысленные, безответные,

Биологическое марево, филологическая блажь...

В некрепкой паутине облака трепещет птица и срывается,

И поднимает над деревьями, соря чешуйками соцветия,

Растение с живыми жабрами, малька с оборванными нитями,

С изогнутыми цветоножками — несёт в букет небесный свой!

* * *

Медленный, бледный день.

Гуглил с утра мигрень.

Как-то добрался до приготовления кобры.

К вечеру вышел во двор,

Сбоку сосновый бор:

Выбеленные кроны, стволы цвета охры.

Взял их на карандаш

Вместе с ходьбой мамаш,

Редких папаш и бабушек скандинавских;

Псов бездомных бега,

В ухе у них серьга —

Если ты не собака, ходи без опаски.

Жёлтый автобус, пар,

Дядька, как самовар,

Веники, мёд, хурма с шерстяными носками,

Жёлтые же фонари...

И до зари, до зари —

Тьма и тягучий гул на промёрзшей Каме.

* * *

Нравится, как зажигается спичка,

Как гудит отходящая электричка,

Очень нравится скособоченный

Чёрный снег на весенней обочине,

Нравится — неконтролируемо, до крика —

Первая, вторая и поздняя земляника;

Нравится шествовать по светлому бору,

Но это на севере — на юге нравятся помидоры

С грядки, ещё — черешня с дерева,

Арбуз — ложкой, кузнечиковое стерео,

Звёздные и виноградные гроздья,

И как комбайн скашивает колосья;

Нравятся волны ночного моря,

Ранняя осень, домик на косогоре,

Нравится оттепель в октябре, похожая

На святую, слёзы выплакавшую, прохожую:

Улыбнётся мимоходом — случайно, слепо —

И пронизывает нездешним светом.

* * *

Вдоль Ораловской дороги небеса сосновоноги

и хромы. Их строй неплотен — от обочин до болотин.

Там, звеня колоколами, меч на плуг перековали,

но потом, что было дома, сдали в пункт металлолома.

И остались разве только из деревьев синеоких

в землю выползшие гвозди да отбеленные кости.

По Ораловской дороге из добоговой эпохи

небеса, ступая в сфагнум, возвращаются, как фатум.

Матерясь, им резать ноги, деловиты и убоги,

перебравшись через реки, приезжают дровосеки.

И ложатся в небовозы в ранге брёвен с целлюлозой

гроз и зноя кубометры, перевязанные ветром.

Остаются пни и бездна мёртвых звёзд, что бесполезна.

Виртуальное пространство. В чистом виде государство.

* * *

Так ледовиты эти выдохи,

Как будто Арктика — за Ныробом.

И кроме вдоха нету выбора,

И кроме выдоха нет выхода.

Сомнительный, как это мнение,

Как вообще любые выводы,

Висит в воде утиный выводок,

Перебираемый течением.

И берег, вымытый, как палуба

На теплоходе, вставшем на зиму,

Не уголок уже, но азимут —

На фоне северного алого.