|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
«...И снова жить хочу»
Сергей Морозов. Устная речь. Избранные стихотворения. М.: Виртуальная библиотека, 2018.
Поэт Сергей Морозов (1946–1985) прожил короткую и потаённую жизнь, из которой ушёл по своей воле. О нём мало что известно, и тем отраднее, что наконец-то издана книга его стихов и можно понять, чем он жил, о чём думал, что угнетало его, а что поддерживало.
Я был немного знаком с Сергеем. В семидесятые годы мы учились в педагогическом институте на Пироговке и ходили в институтское литобъединение, которым руководил сангвинический, доброжелательный Всеволод Алексеевич Сурганов. Назову некоторых участников наших тогдашних бурных заседаний: Сергей Костырко, Леонид Бахнов, Вадим Егоров, Татьяна Реброва, Вадим Делоне; туда заглядывали Владимир Бережков, Владимир Батшев, Виктор Луферов... Взъерошенные, амбициозные мальчишки и девчонки в пух и прах критиковали опусы друг друга, долго не расходились после обсуждения, шли в общежитие на Усачёвку и там продолжали горячечно читать стихи и спорить.
Сергей (он учился на вечернем отделении) выделялся среди нас подчёркнутым спокойствием, выверенной отстранённостью. Он всегда держал дистанцию и неохотно участвовал в наших спорах. Помню твёрдый взгляд его светлых, каких-то «льдистых» глаз, его замкнутое, холодноватое лицо. Он словно предвидел своё невесёлое будущее — армейскую службу в конвойных войсках, работу в милиции Норильска, одиночество и неустроенность грядущей жизни...
Бездумною службой унижен,
ни злобы, ни лжи не боюсь.
А правда яснее и ближе
за то, что один остаюсь...
Книга его стихов, вышедшая спустя долгие годы после трагической гибели Сергея, свидетельствует, что рядом с нами жил настоящий поэт со своим голосом, с углублённым и несомненно поэтическим восприятием мира, со своей нелёгкой судьбой. Нет никаких сомнений, что, продлись его жизнь, Сергей Морозов стал бы заметным явлением в отечественной поэзии. Впрочем, и «Устная речь» — книга не столько прошлого, сколько настоящего. Стихи её живы, их не тронуло время, в них слышна устная речь поэта.
Простая истина, что буду пережит
стихами, мыслями своими,
сегодня в дом войдёт и взгляд отяжелит
и медленное примет имя...
В его стихах сквозь все трагические ноты, сквозь одиночество, сквозь неприятие многого, что его окружало в «постылой эпохе»,всегда брезжит надежда, удивление и благоговение перед миром. И это не поэтический ход, не дань приветствовавшемуся в те времена задорному бодряческому оптимизму, а выношенное, хочется сказать — выстраданное, отношение к летящей жизни. «Обратимся к устной речи! В ней, к пределам не спеша, назначенью не переча и к любой готова встрече, утро празднует душа». Праздники редки и кратки, тем они подлиннее и дороже, тем ярче этот неземной свет, брезжащий в сумерках невесёлых будней, проступающий сквозь стихотворные строки, наделяющий жизнь скупым, но надёжным теплом. «Окно, растворённое в сад, настигшее счастье сирени — кистями уткнуться в колени, а возле подруги грустят и видят в окне голубом мережку на скатерти белой, перо и рисунок несмелый, и хлеб, и кувшин с молоком».Буквально чувствуешь, как светится эта ажурная мережка, как отражаются в оконном стекле кисти сирени, да и силуэт человека, вглядывающегося в этот пейзаж-натюрморт, тоже мерцает в тени.
Да что там, даже в мрачных стихах «вышкаря-бедолаги»—постового на смотровой лагерной вышке — чувствуется скрытая усмешка, подлинный стоицизм и человеческое достоинство: «Где сапоги ещё такие поношу, в шинели, что в дому родном укроюсь, разлуку наперёд по суткам распишу, водою ледяной, не дрогнувши, умоюсь?»
Не увидевший при жизни ни одной своей полноценной публикации, избегавший шумных поэтических сборищ, Сергей Морозов ни на йоту не поступился собой, своей внутренней независимостью и свободой. Он с достоинством принимал своё почти добровольное изгойство и пытался найти в нём утешение и надежду: «Ну вот и снова жить хочу и умирать не смею, и теплю чуткую свечу один, как с дочкой, с нею...»
Стихи этой книги нуждаются в чутком и внимательном читателе. При всей их сдержанности и потаённости в них дышит страстное желание рассказать о красоте бытия, о том, что каждое, пусть даже и будничное, мгновенье — часть грандиозного замысла, оно исполнено высшего смысла и заслуживает своего воплощения в слове.
Надеюсь, такие читатели у этой книги найдутся.
Сведений о жизни Сергея до крайности мало, поэтому мне хочется, немного отступив от рецензионного канона, рассказать о тех встречах, которые случились у нас годы спустя после институтского литобъединения.
В 1985 году я работал в редакции одного литературного еженедельника, и кто-то из знакомых попросил меня помочь мыкающемуся без работы Сергею. Мы с ним много лет не виделись, но я сразу узнал его — та же сдержанность, замкнутость, только льдистый взгляд слегка потеплел. В общем, удалось пристроить его внештатно в отдел литературной хроники. Я сомневался, что эта работа ему понравится: надо ходить на писательские собрания, всяческие официозные мероприятия и «освещать» их в репортёрских заметках. К моему удивлению, Сергей охотно взялся за дело, да так преуспел в нём, что вскоре речь зашла о зачислении его в штат. Я был искренне рад и всячески уговаривал его не отказываться от этого предложения. К тому времени мы как бы подружились, если это слово здесь применимо. Во всяком случае, несколько доверительных разговоров у нас состоялось. Он обещал подумать. Через пару дней зашёл ко мне и сказал, что решил отказаться и от места, и от внештатной работы. Словно извиняясь, подарил мне книжечку о боярыне Морозовой, пошутив, что он с ней в родстве. И сотрудникам отдела тоже подарил по книжечке.
А вскоре его не стало.
Геннадий Калашников
|
