Об авторе | Изабелла Юрьевна Бочкарёва (1943, Москва) — художник, дизайнер,
модельер, поэт, переводчик со шведского. Участница
многочисленных выставок живописи, графики, кукол, украшений и одежды.
Живописные, графические и декоративно-прикладные работы находятся в частных
коллекциях России, Польши, Франции, Англии, США. Большую часть года живет в
деревне Красная Горка на границе Москов-ской и Тверской области. Долгие годы
прожила здесь с мужем — поэтом, переводчиком, драматургом, учеником Аркадия
Штейнберга Владимиром Георгиевичем Тихомировым (12.07.1943 — 19.04.2011). Эта
публикация — первое обширное знакомство читателей с той, кого немногие любители
поэзии знают как Изабо.
*
* *
Между Крещеньем и Рождеством —
оттепель. Спали с открытым окном.
Сильно тянуло сырью и дымом —
голые ёлки на мусорке жгли,
птицы кричали, снега поползли,
день вырастал и окрепшей спиной
приподнимал небеса над землёй.
* * *
Комар гудит, и поезд, и пароход.
Колёса стучат среди розовых круглых вод.
Комар отстал, и пароход замолчал.
В леса уходя, поезд ещё покричал.
Небось устанет, найдёт
прошлогодний стог,
или в лесу, где посуше, сообразит костерок.
Что ж всё бежать мимо мёртвых платформ, городов,
запертых зорь, занавешенных утр, погашенных слов,
шамкающих болот, комаров да сов?
* * *
В хлеву коза
под сенной крышей.
Во чреве козы
козлёнок дышит.
Рыжий петух
с изумрудным хвостом
спит. Хозяйка войдёт,
фонариком осветит,
пахнет пирогом да стиркой.
Дом и двор многооко
уставились в ночь.
Высь обсыпана рожью.
Торжественно.
Рождественно.
* * *
Молодые всё знают сами.
Но женщины средних лет
идут за наукой к старым,
перенимают свет,
подхватывают свет.
Как ласточки знают,
когда улетать, прилетать,
так старые знают,
когда копать и сажать.
Птицы вернутся весной,
а дом уже нежилой.
* * *
С удовольствием ставя неправильное ударенье,
поддерживаю разговор с деревенской старухой.
Завтра её не станет, разговор этот — может, последний,
и древнее оканье не прозвучит в округе.
С тети Пашиным «жэншина» (прямо «жэнь-шень»),
с тети Шуриным «знаешь ея»,
с тети Аниным «эна куды»
исчезнет и мык коровий.
И то — донесли сами не зная что,
сами не зная откуда — из ушедшей под воду Корчёвы,
из затопленной Нерли...
А что значит «Нерль»? На каком языке?
Тяжелы ведёрки с водой и тазы с бельём,
сено на вилах, буханки в заплечном мешке,
дорога, липнущая к сапогам;
долга, тяжела
зимняя ночь — как заживо спишь в гробу.
* * *
Не мама ли на землю пролила
морозный этот день, молочный свет
из кувшина немецкого фаянса?
Он был такой глубокой белизны,
что мне казался полным молока,
хотя в нём бабушка хранила манку.
А мама, не состарившись, ушла
их рук моих — к родителям своим.
Последний месяц пред уходом
она была прозрачно-голубой
и от страданий превращалась в свет,
освобождаясь от земных составов.
* * *
Сколько сил потратил тракторист,
чтобы выбить жизнь из змеи.
Не знаю, что меня поразило больше:
злоба механизатора с ломом в чёрном мазуте?
Неистребимость жизни в маленьком чёрном уже?
* * *
Краденое, — бабы говорят, —
как цыганка, тащишь всё подряд,
девку сглазишь, сына уведёшь,
с мужиками выпьешь — запоёшь.
Блажь полезет мужику в башку,
а на что мечтанье мужику?
Всё-то клянчишь по чужим садам,
в доме глазом шаришь по углам.
У тебя, знать, ноженьки легки
и в земле не вязнут каблуки,
не обумши ходишь по росе,
не болеешь, как другие все.
Ноша у тебя не тяжела —
завязала в узел да пошла.
Краденое быстро проживёшь.
А чего на старость припасёшь?
* * *
Памяти Б.А. Слуцкого
Долог состав, но в один вагон
сгрудился странный люд:
не так беззащитно перед проводником
или контролёром. Курят тайком,
смотрят газеты, булки жуют, фанту пьют.
А я в пустом вагоне — одна.
Здесь не топят, зато — тишина,
Воздух немного похож на воздух.
От пуганых и пугающих роздых.
* * *
Сидела бы да смотрела,
слушала бы, вдыхала,
и всё-то было бы мало.
На крыльце на ступенях,
как блаженный младеня
у избы на коленях.
На север: дорога, ручей,
вётлы и соловей.
На запад: дорога, вётлы,
закаты, иволги, дятлы.
На восток и на юг:
черёмухи, яблони, луг,
коршун-жаворонки (общежитие),
светила бездумный ход.
Всё это из года в год
не первый десяток лет.
Событий в природе нет.
Природа сама — событие.
* * *
Кончается мой любимый эльфийский месяц,
из веток и почек сплетённые кружева,
клочки разноцветной дымки, сумбурное бормотанье
бегущей воды. Простор закроет листва.
Дрёма голубых долин, розовые ладони
древнего солнца, извивы рек и дорог —
словно долгие пряди волос во сне распустила богиня,
словно пряжу просохнуть развесил улыбчивый бог.
Зажгли костёр. Вечерняя жертва курится:
сизым дымят сырые останки зимы.
Люди ушли. Столб дымовой неподвижен
в невнятице полусвета и полутьмы.
* * *
С утра в субботу губы так красны.
Всю ночь мне снились сны. Какие сны!
Из бусинок старинного стекла
Соткалась дымка, дали облекла.
Цветной туман, шуршанье, лёгкий звон.
А сколько сил ушло на этот сон!
Там действенное, жаркое сошлось
с податливым и тёмным... Да
небось,
тебе ещё и не такое снится?
Когда всё это в яви повторится?
* * *
Памяти Б.П. Свешникова
Три минуты разговора с соседом
среди зверобоя и розоватой дрёмы,
и он опять поволок слегу — чинить забор,
а я пошла за дикой геранькой.
И долго потом мне за мольбертом казалось:
под июльским солнцем
полыхнул голубым
холодный нож.
* * *
Такой красивой нищеты
нигде на свете нет:
под окнами растут мечты,
а на грядах — обед.
Здесь ужин ходит под водой
и чешуёй блестит,
а завтрак белою струёй
в подойники бежит.
И сам Создатель молодой
бывает здесь в гостях:
падучей — в августе — звездой,
или стрелою огневой,
или торжественной дугой
в пречистых небесах.
* * *
Наталии Булгаковой
Всё нараспашку, налегке, всё жарко,
всё некогда кладовку разобрать,
пустую сдать стеклопосуду,
в постели переждать простуду
и отношенья выяснять
с морщинами, болезнями, годами,
с мужчинами, вампирами, дельцами
et cetera... Я целую строфу
перечисляю скучное... Да тьфу!
Оставим скуку женщинам нормальным
с их опытом безвыходно-печальным...
Опять заело, Господи, прости!
Ну как в болоте — с места не сгрести.
Я говорю: ура, мы некрасивы,
нам в этом мире всё равно не жить.
Мы и не жили. Сквозь его массивы —
всё поскорей, всё только б на лету
остановить цыганку-красоту.
* * *
Просится быть воспетым,
чтобы не кануть в Лету.
В Лете вода черна
и никакого дна.
Ни рыбы, ни рыбака.
Отравленная река.
В Лету спускают отходы
водочные заводы.
* * *
Мёртвый лежит на дороге.
Зачем-то его убили,
бросили и забыли.
Мимо идёт народ,
и в голову не берёт,
что было оно живое,
весёлое, молодое,
и звали его сосною.
* * *
На слюдяной лёд
луна олово льёт.
Ни лук, ни чеснок не взойдёт.
Стоном стонет журавль у колодца:
никто, никто не вернётся.
