Павел и Клавдия:
Дневники супруги русского священника. — Тула: Гриф и К.,
2012.
«Павел Устинов — Виктору Дмитриеву
27 сентября 1910 г.
Здравствуй, дорогой товарищ! Спешу с тобой поделиться своими
впечатлениями, насколько только даст мне то свободное время. Ну вот я и
поступил в Академию. И уже полтора месяца прошло с тех пор, как я покинул свой
город. А между тем кажется, что точно целый год прошел с тех пор, как я уехал
из Владимира».
«13 марта 1914 г.
Ура! Получила письмо из Академии!
“Добрый день, Клавдюша!
Сегодня Вы мне приснились: юная, живая, чистая — точно свежее
дыхание весеннего ветерка… Проснулся, и на душе так легко. А небо чистое,
голубое, солнышко приветливо светит. И вспомнилось, что сегодня начало весны. И
еще больше обрадовался. После обеда сходил погулять — полюбоваться, как
солнышко пригревает своими лучами холодную землю, как ручейки журчат о
пробуждении жизни, как птички радуются наступающей весне”».
«25 апреля 1914 г.
…Придя домой, получила от Павла письмо.
“Сердце у меня что-то заболело и заныло, Клавдюша, и я решил
бросить на время кандидатское сочинение и побеседовать с тобой. Ах, родная моя!
Сколько жизни влила ты в меня своим последним письмом! И главное, эта близость,
это родное «ты», эта полнота и сила чувства…” Ты, как солнышко, согреваешь
меня!»
«8 января 1915 г.
Прихожу сегодня из гимназии домой — письмо от Павла. Люблю
читать его письма!
В конце письма он пишет: “До нашей любви им (людям) не
добраться — оно наше! А что же сейчас творится в нашем «святая святых»? Сегодня
в нем мрачно! Смотри, у жертвенника стоит человек и приносит на алтарь чувства
свои. Смотри, его лицо грустно, и надо бы ждать от него покаянного вопля, но он
сдерживает скорбь свою, он зажигает «светильники» во святая святых…”»
Эти цитаты — словно выдержки из «романа в письмах». Но
переписка Павла и «Клавдюши» — отнюдь не вымысел. Авторы их — реальные лица:
ученик Московской духовной академии Павел Устинов и его возлюбленная Клавдия,
владимирская гимназистка. Письма и дневники вошли в документальную книгу,
которая так и называется — «Павел и Клавдия. Дневники супруги русского
священника, безвинно казненного в 1937 году, а также его и прочие письма».
Можно сказать, что автор книги «Павел и Клавдия» — сама российская жизнь ХХ
века.
История создания книги «Павел и Клавдия», выдержавшей уже
второе издание (первое состоялось в 2008 году), рассказана в предисловии Ольги
Стронгиной, одной из составителей сборника. Ольга Стронгина — внучка Павла и
Клавдии Устиновых. Внучка свидетельствует, что ее бабушка вела дневник более
полувека, а письма своего супруга хранила до самой смерти и отдала потомкам.
Стронгина передала бабушкино наследие в архив Всероссийского общества
«Мемориал», и член этого общества, знавший лично Павла, Сергей Щеглов
посоветовал подготовить дневники и письма Устиновых к печати. Да и помог в
этом, в частности, озаглавив тетради дневника Клавдии Ивановны строками из ее
же записей и придав им вид глав.
Структура исходного материала такова, что книгу «Павел и
Кладия» нельзя рассматривать как цельное произведение в жанре нон-фикшн. Но в
этой реальной истории есть и повороты, которые сделали бы честь роману. Отец
Клавдии Ивановны был незаконнорожденным сыном помещика Акиньфова, а работал при
Владимирском городском драмтеатре садовником. Его жена, мать Клавдии, трудилась
там же «кем-то вроде завхоза». Детство их восьмерых детей прошло за кулисами.
Отсюда у Клавдии — ранняя начитанность драматургией и взрослые (подслушанные в
разговорах артистов) суждения о литературе, за что ее бранили в школе и
гимназии, полагая, что сочинения за девочку пишет кто-то из старших. Подростком
Клавдия с подачи подружки посетила непонятное для нее сборище на чьей-то квартире,
а потом имела неприятный разговор с жандармским ротмистром, ибо там собирались
«неблагонадежные». Когда Павел решил жениться на Клавдии, отец написал ему
решительно: «Я никак не согласен разрешить тебе жениться на твоей знакомой
барышне, и от меня не жди родительского благословения и не считай меня своим
отцом». Павел Устинов верно рассудил, что его строгий отец против брака из-за
бедности и «сомнительного» происхождения невесты. Хотя и сам Сергей Устинов по
происхождению был отнюдь не аристократом, а выкупил бакалейную лавку и упорным
трудом разбогател. Павел написал отцу горячее письмо с мольбой понять его,
принять Клавдию, а сам обещал молиться о смягчении родитель-ского сердца. В это
же время Клавдия записывает в дневник сомнения — что-то с Павлом, не отказался
ли он от своего предложения под нажимом отца… Треволнения закончились
счастливо, отец молча уступил, влюбленные соединились в 1915 году и прожили в
браке до 1937 года.
Книга собрана из дневниковых записей отца Павла и его
супруги, из их писем друг другу, близким людям и родне. Радует эпистолярный
стиль всех писем — не зря иные цитаты так похожи на отрывки из художественных
произведений!.. От нынешних записей в блогах или сетевой переписки эти
неспешные, богатые образными оборотами и «отвлеченными» описаниями тексты
выгодно отличаются, и хочется верить, что культура писания писем, присущая
старой русской интеллигенции, не вымрет окончательно…
Часто письма «вставлены» в текст дневника Клавдии Ивановны —
основы издания, иногда приведены сами по себе. Переписку «расцвечивают» стихи
отца Павла, матушки Клавдии и влюбленных в юную Клавдию кавалеров. Все
стихотворения имеют не художественную ценность, но глубокий гуманный смысл
искреннего выражения чувств:
«П. Устинов — жене
24 апреля 1922 г.
Кончен долгий мой путь.
И спешу я на грудь
К своей милой и юной подруге:
Лишь она может внять,
Мою душу понять,
Мою скорбь, и тоску, и недуги».
Лирическое стихотворение доказывает, что и священнику ничто
человеческое не чуждо. Среди его писем и дневниковых записей есть и такие,
которые мы бы назвали «эротическими». Но они соседствуют с письмами, где Павел
терпеливо и деликатно просвещает Клавдию в христианстве, составляя для нее круг
религиозно-философского чтения (Тареев, Бердяев и др.) и уповая, что она примет
не «материалистическое», а «идеалистическое» мировоззрение. Для отца Павла
идеализм — не только вера в божественное сотворение мира, но и основа,
способная привести к благим общественным преобразованиям посредством изменения
человека к лучшему.
Составители книги «Павел и Клавдия» надеялись, что она явится
ценным историческим источником. Это не совсем так. Во-первых, печатное издание
неполно — но это явно не вина составителей. В ряде мест возникают лакуны. Так,
«на самом интересном месте», после письма Павла Устинова жене от 2 октября 1917
года, следует пометка в скобках «Далее часть тетрадей не сохранилась». Случайно
ли они утрачены в кошмаре революции, или намеренно уничтожены матушкой
Клавдией, сейчас уже сказать невозможно. Похожая пометка после записки отца
Павла супруге от 19 мая 1920 года — «Почти два месяца нет записей. Уничтожены?
— Ред.». Доведены записи в рассматриваемой книге до 6 мая 1929 года, хотя
Стронгина указывает, что в заметках Клавдии Ивановны отразилось и «сталинское
правление с чудовищными репрессиями». Было бы логично, чтобы книга «Дневники
супруги русского священника, безвинно казненного в 1937 году…» доходила до этой
трагической даты. Вероятно, расстрела отца Павла касаются упомянутые Стронгиной
архивные документы. Возможно, на что косвенно указывает титульный лист «Книга
1», состоится продолжение издания записок Клавдии Устиновой и «сопутствующих»
материалов.
Во-вторых, дневники и письма, составившие этот сборник,
ориентированы не «наружу», не в большой мир государственных переворотов, а
«внутрь», в маленький мир узкого круга людей — семьи либо друзей. Авторы
дневников явно стремились сохранить память о делах семейных. И не «для
истории», а для детей и внуков. В дневниках и письмах отражаются все
общественные потрясения — Первая мировая война, тревога и отчаяние, которые она
вызывает у обывателей, гибель на фронте близких, смена настро-ений в социуме,
изменение положения священника после революции и Гражданской войны — но суть не
в них. Отец Павел не снял сан, за что и поплатился. По воспоминаниям жены,
сразу после революции он «служил в Вятке в кооперации». Но «21 мая ст. стиля
(долгое время после смены календаря Павел и Клавдия пользуются юлианской
датировкой, словно бы выражая протест новым веяниям. — Е.С.) Павел был
посвящен в священники во Владимирском соборе… и был назначен священником в село
Богослово» — и с тех пор его работа связана с духовным окормлением граждан,
которым оно нужно все меньше. Гонения на священника и его семью прописаны
несколькими фразами: «24 августа 1920 года. Из хорошей, просторной квартиры,
предназначенной для священника, нас выселили в крестьянскую избу, а прежний дом
занял военный комиссариат». Упомянут антирелигиозный диспут в декабре 1920
года, на который пригласили священника, чтобы посмеяться над его «заблуждениями»
— а вышло, что отец Павел разгромил докладчика, ссылаясь, в том числе, на
данные новейших европейских естественных наук, и аудитория встала на его
сторону.
Клавдия не заостряет внимание на их выселении из дома,
собственном незаконченном историко-филологическом образовании, своем сокращении
со службы (в 1927 году), да и известия об арестах других священнослужителей
принимает хоть и со страхом, но и с упованием, что на все воля Божья. Для нее
большей трагедией был перенесенный ими с Павлом в 1920 году сыпной тиф. Матери
семейства не так важны глобальные процессы, как их влияние на ее дом и
домочадцев — продукты и вещи по карточкам, как накормить и одеть семью?.. А
главное — как сохранить чистоту помыслов и веру в Бога?..
Семья почти все 20-е годы живет спокойно. Сын Устиновых Миша
в школе — староста класса, несмотря на то что верит в Бога с колыбели и в 1923
году пишет «реферат» «Бог и большевики» с мудрой мыслью: «Если бы не Бог, вас
бы не было на земле».
Лишь в 1929 году появляется тревожная запись: «Нашу семью
лишили права голоса, мы, что называется, лишенцы». Но до самого страшного
остается еще восемь лет… Пока мы не знаем, что предшествовало гибели отца
Павла. Но явно он не отрекся от веры.
Если «Павел и Клавдия» и источник, то не исторический, а
антропософский — о том, какими были русские священники 30-х годов и каким был
один из очагов противостояния духовному насилию.
