когда тень ровно под головой
в Стамбуле утро, у нас покой
меня знают, и где-то мой телефон
хотя и не мой, но…
ты улетела в Афины под новый год
пусть он и старый и больше врёт
и не знает, как старый Иосиф других путей
чем длиньше узда, тем громче “Гэй-ей!”…
ты позвонила, откуда мне ещё никто не звонил
где-то рядом бухта, в груди своей сжимает пыл
и аэропорт как старинный порт
там где некогда сочиняя свой детектив
она ложилась спать, обуздав мотив
времени, качки, ветра и перемен
и врезалась веревка в надутость вен
рук пересохших, словно пустыня, в ночь без дождя
пока акулы пели песни ему нельзя
было спать, и ты не спишь, да и я не сплю
третий час брежу о том, как себя терплю
никогда не видев “Пера Палас”, да и сам Стамбул
был бы рад, как и всем до меня, не ломавшим стен
наблюдающих ртами, как парит краснокрылый Хасан
в объятья обмана, с синей чашечкой, вот капкан
так капкан расстояния до тебя и я где-то в нём
и меня не отыщешь, в сотню дней, словно с тем огнём
что не светит, но тянется, как побег от старого пня
что от дуба остался, но для меня
он намного ближе и ценнее, чем золотая цепь
да и кот ваш где-то прячется, вспоминая медь
голоса старухи, что давно потеряла нить
и только треплет нервы тебе, не давая жить
(а ему, т.е. мне, дружить-тужить голову кружить)
да сказывать песни и складывать про запас
две монеты, одну на вечер, другую на глаз
Полифема, что давно лежит в пещере, устав лежать
да и камень давно откатили, прошло три дня
вставать пора говорить воскрес, вспоминать себя
и дела свои, что людям несут добро
хочется сказать ещё милость, но всплывает — но!
и тройка рвёт с места, унося в ночь и во все глаза
несётся в метель, позабыв весь опыт и пыл, и солит слеза
и рифма солит, как старый Иосиф, который в Стамбуле жил
в отеле “Пера Палас”, может, с кем дружил
может, знал чеканщика, может, курил ганджу
я всего этого не знаю и не тужу
и не ведаю, кто стоит рядом ты или свет
которого ночью нет и тебя с ним нет
всё просто, не надо открывать глаза
и карты к чёрту, в казенный дом одного туза
в дом которого я уже не пойду относить слова
я устал это делать, и ты, как всегда права
и звонишь из Стамбула утром под самый сон
что так любит Милорад, коверкать трон
королей, людей, мёртвых и всех живых
он немного стар и не видит вых —
Од не пишет, не любит в глине жаренных голубей
не встает с левой, не обувает рыбу, не ходит смотреть Бродвей
не учит английский и греческий, а просто спит
видит сны и пишет, как их хранит
с самого детства, может он дурак
шут, скоморох, дебил, блаженный и идиот
что когда ложится — опускает монету в рот
и думает плыть против течения своих снов
дабы осталась пара лет жизни, и весь улов
отдает как мальчик, что позже перелетит Босфор
чтобы сгнить над синей чашечкой своих снов
про утку в яблоках и про зеркальце и дыру
что всё скрывает меня, я читаю и я тону
в твоих словах, что из Стамбула доносит сон
я сплю или вправду разрывается телефон
и ты в далёкой дали, всего час назад
или два или три и несётся над
крышами, мирами, смыслами, мной и тобой
самолёт и эта дикая песня и гонит зной
и губы трескаются, и хочется пить
воду чистую, просто воду или лучше плыть
плыть и пить, пить и плыть куда-то туда
где ты рядом и вся эта млечная ерунда
ничего не значит, и не о чём мне не говорит
где я не знаю, как ходят в шахматы, как играть гамбит
где искать сокровища, остров, карту и мишуру
я не вешаю там, т.е. здесь, где не знаю, и куда плыву
куда хочется плыть и быть, быть и плыть
и не думать про Константинополь, и туда звонить
я не хочу, видеть край земли и ты не проси
меня искать его и сама меня не вози
в эту даль, когда я усну, и буду крепко спать
говорить с тобой во сне и себя ругать
за то, что никогда не видел знаменитый Стамбул
откуда ночью дул тёплый ветер, он точно дул
не палил ядрами, как январский вечерний, сшибая с ног
во все дула паля с корабля в мой простой челнок
что несёт меня, и словам нет конца морского пути
если я вру, когда говорю правду, вдвойне прости
я правда не умею играть в игры, уворачиваясь от пуль
или от лезвия ножа или просто от жирных дуль
хотя к чёрту перечисления и разговоры зане
утром ты позвонила из Стамбула. Ты позвонила мне
из “Частного сектора”
ещё стоит успеть
найти того кто помнит
кленовый майский рассвет
полосатый от брошенных теней домов
в котором дети и я среди них
в половине десятого в полосе света
греюсь на белом камне у дома
(наблюдая крупы вдыхая клеверную пыль)
уже весь в обеденном молоке с малиной
то желание замес
молочного с малиновым
(и только цвет назначен быть)
но невозможно
по цвету возвратиться
и осы выели все ягоды
изнутри и только цвет
назначен быть возможным
(русско-казахская граница, октябрь 2009)
