Александр Снегирев

Д.Р

От автора | Меня всегда интересовали детали. Пустяки, на которые не обращают внимания. Например, руки выразительнее, чем лицо. Обувь выразительнее костюма. Случайное сорное слово больше характеризует человека, чем долгая речь. Я люблю вглядываться в людей и стараюсь избегать пафоса и идеологии. Меня интересуют парадоксы. Фактически я документирую парадоксы.

У Костяна сегодня день рождения. Двадцать шесть лет. Дел невпроворот. Надо съездить на “Белорусскую” за рецептом для бабушки, зайти в ОВИР (или как он теперь называется?) — получить загранпаспорт и еще забежать на рынок, купить продукты. Вечером друзья придут отмечать.

Первое поздравление Костян получил с астрологического сайта. В прошлом году он заказал у них годовой гороскоп, оплатив его эсэмэской, и теперь читает стандартный стишок про море счастья и отсутствие ненастья, а в прицепе — бесплатный гороскоп на две недели. Костян попробовал вникнуть в перспективы своего будущего. Из спальни вышла сонная Катя.

— Привет.

— Доброе утро…

“Будьте осторожны в принятии решений, возможны преграды в пути…”

В ванной включилась вода.

“Сатурн поставит вас перед выбором…”

Катя подошла со спины:

— У меня задержка.

— Задержка…

— Уже пятый день… Ой, с днем рождения! — Катя поцеловала Костяна в шею.

Недавно они занимались любовью, выпив бутылку вина. Катя в приступе экстаза воскликнула: “Я хочу, чтобы ты кончил в меня!”. Костян даже приостановился и переспросил. “Да, да! У меня не сегодня-завтра начнутся месячные, не останавливайся!..” Ну, он и кончил… А месячные так и не начались... Вот так подарочек ко дню рождения!..

Впрочем, паниковать еще рано. Костян старается вести себя спокойно, по-мужски. В конце концов они уже два года вместе, типа любят друг друга, Катя в принципе хочет ребенка… Не сейчас, правда, позже, как-нибудь потом… эх…

На улице холодно. Даже не холодно, а промозгло. Под ногами черная липкая грязь. Москва. Конец декабря.

Звонит телефон. Мать.

— Мы с Володей тебя поздравляем. — Володя — это Костянов отец.

— Спасибо, мам…

— Лекарства бабушке купил?

— Сейчас еду за рецептом…

Костян терпеливо выслушивает материнские поздравления и указания, что-то отвечает, наконец напоминает про квартиру:

— Мам, в понедельник я позвоню в агентство, пора сдавать.

— Понедельник неудачный день, давай через неделю.

Мать суеверна. Кроме того, она патологически не способна принимать решения. Она, например, никогда не знает, что съесть утром — яичницу, йогурт или вообще не завтракать. Вот уже два месяца, как решено сдать завещанную ему умершей теткой однушку, и все никак. Ключи и свидетельство о собственности хранятся у матери.

— Если понедельник неудачный, давай во вторник.

— Во вторник я иду к врачу.

— Ты что, весь день будешь у врача? — начинает злиться Костян.

— Не знаю, я не могу бегать, как солдат!

— Передай мне документы и ключи, я сам буду ее показывать. Ведь мне квартиру завещали!

— Куда ты все время торопишься?!

— Я не тороплюсь, просто с деньгами плохо, надоело одалживать!

— Сам виноват! Уже не маленький, устройся на нормальную работу! — попрекает мать.

Костян телевизионный сценарист. То густо, то пусто.

— Слушай, давай не будем обсуждать. Я занимаюсь любимым делом, у меня неплохо получается. Трудные периоды у всех бывают.

— Пошел бы в аспирантуру, преподавал бы сейчас.

— Я просто хочу сдать свою квартиру. В конце концов, я ее хозяин… — Он собирает остатки терпения.

— Что-то ты расхозяйничался больно!

Костян с трудом сдерживает бешенство. Молчит несколько секунд, ждет, пока волна отхлынет.

— Значит, так, — по слогам говорит он. — В понедельник я звоню в агентство и зову риэлтора. Будь добра, передай мне ключи и документы.

В трубке тишина. Он отключается.

Родителям самим не хватает на жизнь. Сдача квартиры всем принесет пользу, но мать упирается. Она боится мошенников, недобросовестных съемщиков и черт знает чего еще. Лишь бы не принимать решения. А еще она любит власть. Власть над Костяном. Он жалеет ее, выслушивает нотации, исправно навещает, помогает, когда может, деньгами. Даже купил родителям маленькую немецкую машину. Теперь же, когда у него трудное время, мать не хочет пойти навстречу… “Может, наврать, что я расстался с Катей? — думает он. — Типа, мне некуда податься. Тогда мать даст ключи. А если скажет: возвращайся домой, сынок, живи с нами? Только этого не хватало…”

На Ленинградском проспекте возле метро стоят нескончаемые ряды торговцев сувенирами-крысами. Какую-то долю секунды Костян удивляется такому наплыву игрушечных грызунов, но тут же вспоминает: ведь наступает год Крысы, а значит, горожане, за неимением ничего лучшего, скорее всего, подарят своим близким крысу на присоске, крысу сидячую или крысу на батарейках. Грызуны имеются самые разнообразные, многие переодеты в узнаваемых персонажей. Вот крыса-президент, крыса-мент, крыса-проститутка. Есть даже крыса-зебра. Крысы на батарейках двигаются, машут “руками”, переступают “ногами” и произносят “С Новым годом, детка” механическим голосом.

Торговцы со своими столиками расположились под стеной помпезного сталинского дома, обложенного бугристым камнем. Костян с детства знает, что этот камень немцы привезли в 41-м, чтобы поставить памятник Гитлеру, но наступление сорвалось, и запасы камня использовали в сталинском строительстве. Домов с таким камнем в городе много. Видимо, памятник предполагался огромный. Или Костян что-то путает… Задумавшись, он чуть не споткнулся о нищенку, стоящую коленями на картонке и бьющую поклоны.

— Извините…

Всего в нескольких метрах от стены дома вдоль мостовой установлен хлипкий забор из сетки, отгораживающий строительные работы. Расширяют проезжую часть проспекта. Гремят бурильные и долбильные машины, обдавая клубами черной, вонючей гари торопящихся пешеходов.

Костян спешит, лавирует, обгоняя неторопливых. Попав под очередное теплое облако, выпущенное прямо в него желтым экскаватором, Костян отскакивает к “гитлеровским” камням и тут же попадает под встречный поток пешеходов. В сущности, мало кто из них опаздывает, но все почему-то бегут. Костяна толкают, обругивают. Правым каблуком он наступает на перекатывающийся скользкий и упругий комок.

— Фу!.. Черт!.. Твою мать! — ругается Костян с отвращением. Крыса! Серая, истрепанная колбаса с розовыми, торчащими вверх лапками и длинным хвостом. То есть самая настоящая крыса, только дохлая.

Смесь жалости и омерзения поднимается в Костяне. Он вертится, заглядывает за спину, задрав ногу, пытается разглядеть — не испачкан ли каблук. К счастью, подошва гладкая, будь она рифленая, наверняка бы что-нибудь осталось в протекторе. Выковыривай потом дома руками! Костян зачем-то оглядывается на людей и вокруг. Видел ли кто, как он облажался и наступил на крысу? С каждым может случиться! Он же не специально... Человеческие глаза ему не попались, все идут, опустив голову. Зато он встретился взглядом с множеством искусственных глаз-бусинок. Игрушечные крысы глядят, не отрываясь. В этих глазах нет упрека, на свою погибшую настоящую, а не игрушечную сестру им плевать.

Сверху падает пласт снега. Существенная часть попадает Костяну за шиворот. Хорошо еще, не гигантская сосулька! Каждую зиму по городу ходит слух про сосульки-убийцы, которые, сорвавшись с крыш, пронзают незадачливых пешеходов насквозь. Костян одергивает пальто, поводит лопатками, лезет рукой за шиворот, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Задирает голову. С крыши смотрит таджик-киргиз в оранжевом комбинезоне, машет руками и кричит. Нашел время снег счищать! Ругаться глупо, Костян бурчит что-то под нос.

Прямо перед ним арка — спокойное место для перекура. Костян затягивается сигаретой, осматривается. Пространство под сводом занято панно, исполненным красками по фанере. Тема военная. В наивной манере добросовестно изображена карта европейской части России, а также Восточной и Центральной Европы. Все исчерчено крупными красными стрелками. В нижнем правом углу панно зеленеет танк. Сверху большими буквами приписано: “Героический боевой путь маршала”. Сам маршал представлен в виде бронзовой щекастой головы в папахе, выступающей из увесистой плиты того же материала. Плита привинчена к стене из “гитлеровских” камней. Кроме головы на плите имеется пояснительная надпись со званиями и регалиями маршала-танкиста. Тяжеленная бандура. Если со стены сорвется — пришибет наверняка. Даже если только на ногу рухнет, без ноги на всю жизнь останешься.

Под мемориальной плитой, не боясь ее ни капельки, стоит понурая старушка с несколькими гроздьями маленьких крыс в руках. Старушка переминается с ноги на ногу. Пальто у нее старомодное, сиреневое с меховым воротником. Видать, хваткие торговцы не пускают на бойкое место, вот и приходится кантоваться в арке в компании с бронзовой головой.

Звонок.

— Але… привет, дорогая… спасибо… вечером жду. — Старинная знакомая позвонила поздравить.

Оживившись после разговора, Костян ныряет обратно в человеческий поток. Перескочив черные лужи, поскользнувшись на ступеньках подземного перехода и перейдя по доскам траншеи, выкопанные для канализационных труб, он оказывается на другой стороне проспекта. Вот и поворот на улицу, где в поликлинике назначена встреча с Галиной, бабушкиным врачом.

Приходится ждать, у Галины прием, а прием — это святое, прием прерывать нельзя. Галина психотерапевт. Или психолог. Или и то и другое вместе. Короче, сейчас кто-то изливает ей душу за сто долларов в час. Костян сидит в холле и слушает, как толстая врачиха отчитывает регистраторшу за то, что та записала к ней одну беременную на время, занятое другой беременной. Возвращаются мысли о ребенке: “Я ведь совсем не готов… надо делать аборт. На ранней стадии это не опасно. Все эти крики, плач, бессонные ночи, стирка пеленок… Или теперь пеленки не стирают? Точно, теперь же подгузники, но все равно… Я не готов к воспитанию, тратить все свободное время и прочая херня. А потом вырастет и начнется: чтобы парень не загремел в армию, чтобы девка не залетела от первого встречного, чтоб не сел на наркоту и домой возвращался не поздно...”.

Когда через четверть часа Галина вышла из кабинета, между ней и Костяном разыгралась пантомима. Он приветственно кивнул, привстав, Галина лицом показала, что все помнит, взяла у регистраторши бланк, что-то написала и поставила печать.

— Ну, как она себя чувствует? По-прежнему галлюцинации? — поинтересовалась Галина здоровьем бабушки, протягивая Костяну рецепт.

— Вроде в последнее время получше. Капли помогают.

— Долго их принимать нельзя, побочные эффекты. Возможен инсульт...

Костян обещает через месяц рассказать Галине о бабушкином состоянии. На старости лет у нее всерьез поехала крыша. Родителям, ухаживающим за бабушкой, предложили сдать ее в дурдом, но мама отказалась. Жалко бабушку.

В рецепте написано некое вымышленное женское имя. Галина не помнит, как зовут бабушку. Впрочем, какая разница. Костян благодарит, прощается. Вспомнив в дверях о приближающихся праздниках, кричит Галине:

— С наступающим!

— Вас также.

Он размышляет о бабушкиной болезни. Что же делать, если прием лекарства придется прекратить? Инсульт — это или смерть или паралич. Смерть… нехорошо, конечно, но смерть стала бы облегчением… для всех… а вот паралич… Без лекарства бабушка снова станет агрессивной, будет уходить из дома, кричать… Интересно, передается ли это по наследству? Галина говорила, что подтвержденных случаев нет, и все же… Вдруг он тоже свихнется на склоне лет, перестанет узнавать родственников, начнет метаться бесцельно по улице, будет ронять пищу, не донося до рта. Он уже сейчас иногда чаем обливается по рассеянности. Жизнь быстро промелькнет, не успеешь оглянуться, и ты уже шизофреник, в маразме…

Проходя на обратном пути мимо арки, Костян старается не смотреть в сторону мертвой крысы, но взгляд с неодолимой силой так и тянется туда сам. Он видит кое-что новенькое, на что не обратил внимания в первый раз. Из-под длинного хвоста распускается букетик внутренностей. Потроха брызнули под чьим-то весом… Уж не под его ли?! Хотя вряд ли, он бы заметил... Игрушечные крысы по-прежнему бесстрастны, бронзовый маршал с круглыми щеками смотрит в пустоту, красные стрелы окружений и прорывов по-прежнему остры.

Войдя в метро, Костян понимает, что забыл деньги. Настолько его новость про возможную Катину беременность поразила. В кармане только пятирублевая монета, по пути сюда он использовал последнюю поездку на проездном.

К счастью, в кармане обнаружилась пластиковая карточка, а вот и банкомат. Костян набирает четыре цифры кода, на экране появляется надпись “неправильный код”. Набирает снова. Та же фигня. Третий раз повторять не хочется, после третьего банкомат заберет карточку, и ищи ее потом, свищи. Получается, он забыл не только наличные, но и пин-код собственной карточки. Костян звонит домой. Где-то в документах должна лежать банковская памятка с кодом.

Катя подходит не сразу. Он раздражается. Ему еще столько надо успеть, у него, в конце концов, день рождения, а она не подходит! Да еще и залетела... Несмотря на подробные указания, Катя не может найти никакой бумажки с кодом. Нелепица! Бред! Он всю жизнь помнил код своей карточки, но этим летом она потерялась. Он завел новую, хорошенько запомнил код и, следуя инструкции, уничтожил бумажку, на которой код был напечатан. Однако через неделю, когда понадобились деньги, обнаружилось, что кода он не помнит. Положился на память, а память подвела. Пришлось снова идти в банк, получать новый код. Было это меньше месяца назад. Костян запомнил код так тщательно, как только мог, пользуясь системой ассоциаций типа “второй год первой мировой войны и год, когда мне исполнилось десять”. Памятку не уничтожил, а спрятал среди документов. Теперь ясно, что ассоциации его ни к черту не годятся, а код запропастился невесть куда.

Нелепость ситуации поражает Костяна, он покрывается испариной. Как же без денег войти в метро? Упрашивать контролершу? Они все как одна злобные и вредные. Удавятся, но бесплатно не пропустят. Еще ментов вызовут… Костян вспомнил, как на пятый день рождения мама подарила ему рубль мелочью, он спрятал монетки в кармашек. Однажды мама встречалась с подружкой у метро, а маленький Костян копошился неподалеку в свежевскопанной клумбе. Ему пришла отличная идея зарыть клад. Он выгреб из кармана монетки вместе с хлебными крошками и катышками шерсти и высыпал в ямку. Оглянувшись, чтобы никто не подглядел, заровнял ямку. Тут мама его поманила, и они вошли в метро. У турникета мама попросила у Костяна пятачок. Знала, что он монетки с собой таскает. Костян гордо рассказал про клад, ожидая похвалы. Вместо этого мама обрушила на него град упреков и обвинений в глупости. Оказалось, что она забыла кошелек. Мама потребовала, чтобы Костян показал ей, где зарыты монетки. Он заревел благим матом и повел ее к клумбе… Тут-то и обнаружилась ужаснейшая вещь: клумб было несколько, и все они утраивались и расплывались от слез. Волоча Костяна за руку, мама вошла в метро и упросила крикливую тетку-дежурную пропустить их бесплатно. С тех пор он очень боится остаться без денег перед турникетом.

Костян принимается с новым усердием рыться в карманах пальто, джинсов, олимпийки. Рецепты, пропуск на работу, телефон, паспорт… Вот! Есть Бог на свете! Как же он раньше не заметил. Между страницами паспорта затаились три слипшихся новеньких червонца.

Лицо Костяна засияло счастьем. Он испытал ощущение настоящего чуда. Пустяковое чудо, но как приятно! А особенно в день рождения. Он даже посмотрел по сторонам, желая поделиться радостью с другими. Гордо купил билетик на одну поездку, прикинув, что оставшихся тринадцати рублей плюс пятирублевой монеты хватит на маршрутку до ОВИРа.

Спустился в переход. Два людских потока разделяют мраморные колонны. Один поток течет под землю, другой на поверхность. К одной из колонн прислонился молодой парень. Моложе Костяна лет на пять. Белобрысый такой и без рук. Вообще нет у парня рук. Ни правой, ни левой. По плечо.

Костян, не сбавляя хода, читает какие-то слова на фанерке, висящей у парня на шее. Просьба помочь на протезы. Парень будто на берегу бурной речки из идущих. Возле него люди даже ускоряются. Неприятный он. Культи отталкивающие, как старушечьи сиськи. Костян сует руку в карман, нащупывает десятку… Стоп. Он уже проскочил мимо парня. Возвращаться глупо. Костян делает еще пару шагов и… поворачивает.

Он видит маленького мальчика, которого сначала не заметил. Совсем еще мелкий, со школьным рюкзачком за спиной. Стоит напротив безрукого, внимательно разглядывает его и хрустит чипсами.

Костян кладет банкноту в сумочку, стоящую у ног калеки.

— Желаю вам здоровья, — тихо говорит парень.

— И вам тоже, — комкается Костян и ловит взгляд любознательного школьника. В глазах ребенка ничего нет, но Костяну кажется, что мальчик посмеивается над его неловким ответом.

“Сглупил я… здоровья пожелал… Вот бред, ничего умнее не придумал! — сокрушается Костян. — Удачи бы пожелал, а то здоровья! Он обиделся, небось. Решил, что насмешка. Какое тут здоровье, когда рук нет… Ну и дебил же я… Хоть пойти и извиниться… Нет, этот мелкий смеяться станет… Ой, а денег-то у меня больше нет. Теперь совсем нет! Блин! Как же я теперь на маршрутку сяду… Придется от метро пешком переться”…

Из громкоговорителей на эскалаторе звучит тревожный мужской голос: “В целях пресечения нарушений правопорядка сообщайте о скоплении подозрительных личностей, попрошайках и лицах в пачкающей одежде”... Про безрукого надо сообщать или нет? Костян рассматривает наклейки на лампах, факелами торчащих между механическими лестницами. “Готическая вечеринка”… “Панки в городе”… “Остановим исламизацию России! Смерть…” Часть наклейки сорвана, и, кого должна постичь смерть, москвичи и гости столицы должны догадаться сами. Мужской голос становится восторженным и с выражением читает стихотворение про солнечный зимний денек, покрытые инеем березовые веточки и снежок, хрустящий под ногами.

В вагоне Костян подвешивает себя за руку к поручню и, скучая, рассматривает рекламу какой-то книжки. Слоган гласит: “Как обрести истинную церковь, двухэтапная гибель Америки, Россия — последнее пристанище Бога на Земле”…

На следующей станции в дверь заглядывает старушонка потерянного вида.

— Я на этом поезде проеду до станции… — старушка смотрит в скомканную бумажку, читает: — “Новая Слободская”?.. — и поднимает глаза на мужика, стоящего к ней ближе всего. Тот бурчит что-то неопределенное, остальные молчат. Старушка мнет в пальцах бумажку с адресом. Костян молчит вместе со всеми, старушка, как назло, больше никого не спрашивает, а как-то невнятно озирается. Вот кошелка! Костян собрался уже сказать старушке, что ей надо проехать одну остановку, затем пересесть и проехать еще одну, и станция называется “Новослободская”, но двери захлопываются, и поезд отъезжает.

Так всегда, только решаешься стряхнуть с себя это городское оцепенение, безразличие к происходящему рядом — и на тебе, поздно. Костян успокаивает себя тем, что спросили не его, что он, в принципе, может вообще не париться. Сама виновата, название станции правильно произнести не может, да еще и выбрала идиота неместного, который города не знает… Только теперь Костян обращает внимание на план метрополитена, перечеркнутый свастикой. Свастика нарисована черным маркером, линии слабые, блекловатые, нажим плохой, спешил автор. Костян рассматривает черный знак, наползший на цветные линии московской подземки. Ему начинает казаться, что и цветные линии сплетаются не просто так, а со смыслом, образуют другой магический символ. Мы ездим по этому лабиринту целыми жизнями, переходим с красной ветки на зеленую, с зеленой на желтую, и нет выхода. Мы подчинены власти этого знака. Свастику сотрут уборщицы, а этот знак никуда не денется...

От метро Костян тащится на своих двоих. Хлюпает носом. Сильно течет, а салфетки нет. Утирается рукой. Течет. Втягивает изо всех сил. Чувствует соленое во рту, смотрит на руку… бурые, засохшие полосы на тыльной стороне ладони. Кровь! Приехали! Кровь из носа прямо на улице! Некрасиво…

Задрав голову и прикрыв ладонью нос, Костян останавливается у столба. Что делать? Получается, что у него по носу размазана кровь. В таком виде только паспорт получать… Тем временем кровотечение остановилось. Наверное, от мороза. Костян увидел фотолабораторию и заглянул внутрь. Здесь должно быть зеркало.

Нос оказался испачкан несильно, Костян потер послюнявленным пальцем возле ноздри, поскреб ногтем. Улыбнулся своему отражению. Теперь и за паспортом можно.

ОВИР переименовали ФМС. На полу грязный линолеум с заломленными углами, вдоль стен — старые сейфы, выставленные из кабинетов за ненадобно-стью. Как верные солдаты, по привычке стоящие под стенами казармы, из которой их выперли. Очередь в несколько человек. Костян садится в кресло с обтрепанной обивкой, принимается терпеливо ждать. Родители еще в детстве научили его ждать в госучреждениях. Просто ждать. Не надо скандалить, жаловаться на проволочки. Жди и рано или поздно получишь свое. Родительский навык оказался весьма кстати, когда дамочка, выдающая паспорта, вышла из кабинета, заперла дверь и отправилась пить чай, покачивая увесистыми окороками зада. Мужчина из очереди, похожий на седого енота, принялся возмущаться. Результата это, естественно, не принесло.

Костян же сидит спокойно и получает удовольствие от разглядывания очереди. Вот дама в норковой накидке кокетливо просит у мужчины с портфелем чистый лист бумаги. Она забыла написать заявление. Вот пенсионерка в брюках и в короткой оранжевой дубленке. Каждая морщина пенсионеркиного лица тщательно натерта тональным кремом, как натирают гуталином любимые поношенные туфли, набрякшие веки подведены тушью, ссохшиеся губы ярко накрашены. Вот седая круглолицая дама в длиннополой шубе уговаривает внука по телефону, чтобы тот явился за паспортом лично. Так, мол, требует закон. То, что разговор идет с внуком, понятно по особенным заботливым интонациям дамы, по упоминанию слов “университет” и “сессия” и вопросу: “Ты сегодня сырники ел?”, — который она повторила несколько раз.

Напившись наконец чаю, паспортистка возвращается. Седой енот, пыхтя от возмущения, лезет в кабинет следом за ней. Его вышвыривает крик: “Заходить строго по вызову! Вы что, читать не умеете?!”.

Мало-помалу очередь все-таки двигается. Хоть окон в закутке, в котором они сидят, нет, чувствуется наступление вечера. Промозглость усиливается.

Оказавшись в кабинете, Костян громко здоровается, усаживается на стул и называет свою фамилию. Пока дамочка ищет паспорт, он осматривается. Стеллажи с картотеками, бумажный портрет президента.

— Не судимы? — прерывает его мысли служащая.

— Нет.

— Что-то я вас найти не могу.

— Я к вам приходил на той неделе, вы должны были мой старый паспорт аннулировать.

— А, вспомнила! — дамочка роется в другом ящике.

Летом вместе с банковской карточкой Костян потерял и загранпаспорт. Дело было в Италии и превратилось в настоящее приключение. Ведь он умудрился потерять не только свой паспорт и карточку, но и паспорт Кати. Опасаясь итальянских карманников, она отдала ему документы на сохранение, а он все скопом посеял во Флоренции. Его даже не обокрали, позор. Выбраться из чужой страны без паспорта дело хлопотное. Пришлось совершить путешествие в Рим. Российское консульство находится в роскошном особняке, в который дипломаты привнесли неповторимую атмосферу советской поликлиники. По мраморной лестнице палаццо-поликлиники вверх-вниз метался консул и, не стесняясь посетителей, обвинял подчиненных в мелком взяточничестве. Войдя в кабинет помощника консула, Костян первым делом больно стукнулся мизинцем ноги в шлепанце об автомобильный аккумулятор, стоящий на полу при входе. В Москве лет двадцать тому назад аккумуляторы заносили на зиму в квартиру: на морозе они разряжались, а новый было не достать. В Риме нет ни морозов, ни дефицита аккумуляторов, зачем помощнику консула понадобилось переть этакую тяжесть в свой рабочий кабинет — загадка.

Помощник консула, суетливый толстяк, ахая и охая, извинился и пригласил их с Катей сесть за стол, оказавшийся школьной партой из детства. Выслушав историю пропажи документов, толстяк поверил Кате, блондинке со славянским лицом, но позволил себе усомниться в истории Костяна. Его внешность вызвала у дипломата недоверие.

— Нужно подтверждение личности вашего мужа. Мы тут выдадим документ, а к нам потом какой-нибудь Басаев приедет… — сказал толстяк Кате, косясь на Костяна. Костян тяжело вздохнул, мизинец болел, а со стены с подозрением смотрели бумажные иконки и портрет президента. Костян почувствовал себя преступником.

К счастью, друзья Костяна переслали помощнику консула копию его российского паспорта. Репутация честного гражданина была восстановлена, и за умеренную плату им выдали временные документы. К слову, Катя вела себя мужественно и ни разу не упрекнула Костяна за рассеянность.

Оформление нового паспорта по возвращении на Родину превратилось в целое предприятие. Костяну еще нет двадцати восьми, он не служил в армии. Это означает, что Костян военнообязанный, а значит, требуется некая справка из военкомата. В военкомате сказали, что армии Костян нужен, как собаке пятая нога, что никаких справок они не дают, и что из-за таких дур, которые сидят в ОВИРе или как их теперь там называют, в стране бардак. Костян снова явился в ФМС, передав слова военкома самым дипломатичным образом. Паспортистка с задницей в виде двух окороков долго советовалась с начальником и наконец приняла анкету. На этом история не закончилась. Выдавая новый паспорт, чиновники обязаны аннулировать утерянный. А сделать это сразу они забыли. Вот Костян и приходит сюда уже во второй раз. Паспорт-то был уже неделю назад готов, но тогда его не выдали. А теперь, когда старый аннулирован, должны выдать.

Все идет как по маслу, Костян получает новенькую красную корочку, расписывается… видит собственный палец, испачканный засохшей кровью… На прощанье поздравляет жопастую паспортистку с наступающим Новым годом. Она удивленно поднимает глаза.

— И вас также... — Видимо, он первый, кто ее сегодня поздравил.

Настроение заметно улучшилось. Пешая получасовая прогулка до дома не кажется утомительной. “Ребенок, пожалуй, даже здорово. Если будет мальчик, я с удовольствием поиграю с ним в железную дорогу, а если девочка, накуплю ей кукол и всяких бантов и нарядов”.

Дома он делится всеми этими мыслями с Катей, между делом демонстрируя новенький паспорт. Катю мысли о ребенке, наоборот, не воодушевляют. У нее как раз интересное предложение по работе, и беременность совсем некстати. Разглядывая его фотографию в паспорте, Катя скептически говорит:

— А ты нормально не мог сфотографироваться?

— В смысле? — недоумевает Костян.

— Ты же на арабского террориста похож, в посольствах таких не любят. Могут визу не дать.

— Как?.. Почему?.. — он вырывает у нее из рук паспорт. Всматривается. И правда, щеки щетинистые, взгляд недобрый, подбородок торчит вперед, вместо рубашки и галстука какая-то черная футболка… Похожим образом он выглядел, когда в Риме в консульство заявился. Такая внешность у обывателей доверия не вызывает.

— Что же ты мне не сказала, когда я фотографировался?!

— Мне и в голову не могло прийти, что ты так вырядишься! Как будто вчера родился! — фыркнула Катя и заперлась в ванной.

Костян разозлился. Ей хорошо! Она-то уже новый паспорт получила! Из-за военкомата ее не трепали, на фотографии она, как кинозвезда… На хрена нужна такая жизнь! Из-за внешности одни проблемы. Его принимают не за того. Тихий интеллигент кажется опасным головорезом. А все потому, что ребенком он ненавидел красные шерстяные штаны…

Связь здесь самая прямая. Когда зимой на маленького Костяна пытались натянуть красные штаны, он орал благим матом. И цвет его раздражал, и колючесть. Тогда папа придумал хитрость — показал Костяну картинку из книжки про Крымскую войну. Там турецкие солдаты в красных шароварах входили победным маршем в разрушенный Севастополь. Детская фантазия не выдержала, Костян потребовал подать штаны, напялил их, заправил в валеночки и ощутил себя грозным янычаром. Через пару лет родители столкнулись с новой проблемой: как переключить своего первенца на любые другие штаны — красные уже едва прикрывали коленки.

Штаны давно превратились в тряпку и истлели, но их суть, сущность проникла в Костяна навсегда. Он стал походить на янычара уже в любом наряде или даже совсем голым. Европейские визы ему выдают неохотно, по сто раз перепроверяя биографию, регистрацию и место работы.

Никто не догадывается, что под зловещей внешностью скрываются многочисленные страхи, которые его изводят. Например, страх русского бунта, страх того, что однажды очередная толпа матросов ворвется в правительственное учреждение и придется уносить ноги, а европейцы увидят фотографию в паспорте и развернут… Или железный занавес снова захлопнется, а с его физиономией даже политического убежища не попросишь. Не поверят, что человек культурный, образованный. Скажут, катись обратно, в свою дикую Азию. Но я же свой, ребята, постойте… Жуть так и накатывает. Если же отсюда не выпустят, волей-неволей придется стать борцом за свободу. А с детьми это неудобно, дети могут заболеть, их могут взять в заложники… В общем, не время пока ребенка заводить.

Взяв из Катиного кошелька деньги, Костян вышел из квартиры. В последнее время приходится жить за счет подруги.

Рынок расположен в пятнадцати минутах ходьбы. В рыбном отделе одна из продавщиц заговорщически подмигивает. Костян приближается.

— Черной икры не желаем?

Теперь на продажу черной икры наложен запрет, купить эти переливающиеся золотой слизью зерна можно только нелегально, но продавщица его знает. Пару раз, получив хорошие гонорары, Костян брал у нее по полкило. Тщательно пробовал, давил икринки пальцами, козыряя знаниями, почерпнутыми в старой кулинарной книге. В общем, продавщица считает Костяна своим. Он улыбается:

— Желаем, но я на мели.

Продавщица одаривает его взглядом проститутки, которая умеет ждать.

— Будут деньги — приходи.

Через полчаса, увешанный тяжелыми пакетами, Костян выходит на тротуар ловить такси. Пешком он все не дотащит. Интересно, соберет ли день рождения box-office? Костян попросил друзей дарить ему только деньги. Все равно сколько, хоть сотню. С подарками никогда не знаешь, что делать, а с деньгами вопросов не возникает. Это особенно актуально сейчас, когда кэша не хватает. Отобьется ли д.р.? Окупятся ли вина, коньяки, морепродукты, овощи, фрукты, торт? И будет ли прибыль? “Если выйдет в ноль, и то хорошо, а если в плюс, считай успешный проект”, — размышляет Костян кинопродюсерскими категориями.

У ворот рынка усатый милиционер кормит объедками свору бездомных псов. Псы виляют хвостами. Костян поднимает руку. Останавливается пожилой носатый дядька на “форде”. По пути дядька умудряется завести с Костяном свойскую беседу. Опять сыграла роль внешность, шофер-армянин принял Костяна за своего. Едет нарочно неторопливо и за пять минут успевает рассказать о величии своего народа.

— Мы потомки Ноя! Еще Петр Первый армян в Россию призвал, потому что они строители хорошие. А во время войны сколько маршалов было армян! Баграмян — раз!..

На Баграмяне список обрывается. Дядька нарочно притормаживает, пропускает другие машины, пешеходов, голубей, бегающих по дороге. Ему еще есть что рассказать.

— Когда в Карабахе началось, армянские танки почти до Баку дошли. Но из Москвы позвонили и сказали “хватит”…

В кармане звонит телефон. Костян достает его с трудом, сняв с рук впившиеся в кожу ручки пакетов. На экране определился номер школьного приятеля, которого он не видел лет пять. В последнюю встречу они выпили, и тот полез на Костяна с кулаками. Психика неуравновешенная, мать в горах погибла. Однако Костяново милосердие тоже имеет предел; какая встреча без выпивки, а в драку его не тянет. Костян сбрасывает звонок и сует телефон обратно в карман.

— Вот здесь остановите, пожалуйста.

Обменявшись с носатым дядькой поздравлениями, Костян, шелестя пакетами, выбирается из машины.

— А я тебе только что звонила, напомнить, чтобы ты сметану купил, — первым делом говорит Катя.

— Странно, я не слышал. — Костян ставит на пол пакеты, ищет телефон. Нигде нет. То есть вообще нигде… — Твою мать, в машине, наверное, выпал! — он в отчаянии.

“Все из-за этого идиота, школьного приятеля, после его звонка телефон исчез… И этот еще, со своим великим армянским народом! Баграмян — раз, бля!.. Трепач, отвлек меня!.. Стоп, остановись… Нехорошо так думать о людях. Никто не виноват, что я телефон потерял… Господи, прости меня на эти мерзкие мысли. Помоги мне найти телефон! Я же неплохой парень! За что?.. Как же я поздравления принимать буду?! Наверняка кто-то захочет адрес уточнить… Сколько номеров не удастся восстановить, да и сам аппарат денег стоит…”

А может, покончить все разом? Мысль о самоубийстве рождается спокойно, без драматизма, сухая арифметика. И дело не в телефоне. Просто уже понятно, что ничего кардинально нового в жизни не предвидится. Надоело бодаться с родичами, силиться заработать, трястись из-за неправильной фотографии в паспорте… Как можно рожать ребенка в этом нелепом мире?.. Сейчас на каждого новорожденного пособие выделяют, а что толку? Деньги разлетятся, а окружающий абсурд никуда не денется… Костян спускается во двор. Может, телефон валяется на тротуаре в том месте, где он вышел из машины.

“У парня вместо рук бабушкины сиськи, а он живет. Не прыгнет под поезд, стоит — попрошайничает. Он ведь даже подтереться не может, а живет. А ведь жизнь — довольно бестолковое занятие. Особенно когда ничего интересного не происходит. Вот я хожу по одним и тем же улицам, вижу одни и те же лица. Расстраиваюсь, когда нет денег, радуюсь, когда есть. Иду вразнос от такой фигни как потеря телефона! У этого рук нет, а он… Самое страшное, что решиться на самоубийство я тоже не могу. Наверное, материнская нерешительность передалась. Гены — часть этого е..ного замкнутого круга”, — Костян подходит к воротам.

“Кончать с собой, конечно, глупо… Просто надо встряхнуться… куда-нибудь съездить… повидать новые места, закрутить роман… — Костяну становится совсем грустно от собственного ничтожества: все, что ему пришло в голову, — сбежать подальше и завести интрижку! — Это и есть новизна?! Единственный шанс обновить собственную жизнь, соскрести с нее ржавчину? Фантазия так же банальна, как и реальность. Сплошные штампы. Может, все-таки взять себя в руки и вены попилить? Хоть что-то новенькое…”

Телефона, конечно, нигде нет. Костян поворачивает домой.

“А если ребенок родится уродом, инвалидом? Что, если родится без рук или с двумя лицами, как у филиппинской девочки из телевизора? Что, если сын вырастет маньяком, а дочь мрачной фригидиной? Что, если моим ребенком не захотят дружить другие дети, будут его чмарить? Что, если он вырастет подонком и сдаст меня на старости лет в психушку?”

Вернувшись в квартиру, он набирает свой собственный номер с домашнего. Гудки. Проблеск надежды. Значит, водитель не вор. Вор бы сразу отключил. Ждет минуту, не меньше. Никто не отвечает… Все-таки вор… Костян уже было положил трубку, но тут раздался знакомый голос армянского патриота:

— Это вы у меня свой телефон забыли?

— Да… я… как здорово…

— Выходите, сейчас подъеду.

Костян словно на крыльях. Мрачные мысли как ветром сдуло. Снова чудо! Уже второе за день! Ни разу он не терял телефон и не обретал его снова в столь краткий срок. Прихватив первое, что попалось на глаза, бутылку водки, Костян спешит на улицу. Не дожидается лифта, бежит по лестнице. А вдруг армянин передумает и уедет.

Все же мир прекрасен! Люди добрые! Снова хочется жить, хочется ребенка...

“Форд” уже ждет его.

— Не надо, не надо, — отказывается от водки армянин.

— Берите. Сам такую пью, — Костян кладет бутылку на сиденье. — С наступающим!

На экране высвечивается несколько непринятых звонков от друзей. Костян решает для себя окончательно: “Никакого аборта, будем рожать. Из любого можно вырастить приличного человека, в конце концов гены у меня с Катей не самые плохие. Двоюродный брат отца, правда, уголовник, да и со стороны Катиной мамы не все ясно — она детдомовская. Но ничего, мы ведь не монстры, симпатичные, интеллигентные люди”.

Дома на Костяна набрасывается радостная Катя.

— Начались!

— Что?

— Месячные начались! Ура! — Она обнимает его, целует, кружится. Костян стоит в коридоре, неловко отвечая на ласки.

— Садись, отдохни. Я начну готовить! Скоро все придут! — щебечет Катя, подпрыгивая от радости. — Ой, совсем забыла! Я же тебе подарочек купила! Пока символический. Вот! — Катя впихивает Костяну в руки что-то серое, мягкое. Крыса. Игрушка-сувенир. Знакомые глаза-бусинки пристально смотрят. Катя чмокает Костяна и спешит на кухню.

Костян плюхается в кресло. “Н-да-а… А я ведь уже обрадовался… Думал Валентиной назвать, если вдруг девочка…”