Анна Кузнецова

Александр Бараш. Счастливое детство. — М.: Новое литературное обозрение, 2006.

Работа по восстановлению детской и юношеской памяти (+ взрослые коммента-рии к тем событиям) — наиприятнейшая: dasein-анализ, которым лечат истериков, так полюбился писателям, что потерял свое прикладное значение.

Проза, получившаяся таким образом, — приятная проза: необязательная, непритязательная, не требующая ни формы, ни содержания, сама собой оправданная. Вот почему ее уже целый корпус, вот почему сегодняшняя мемуаристика стоит на грани с графоманией и приближается к статусу чтива. Читать такие вещи более или менее приятно — в зависимости от масштаба личности, литмастерства и узнаваемости реалий или ощущений. Под вопросом лишь культурный смысл…

Книга прозы театрального режиссера, в прошлом году освоившего еще и кинорежиссуру, действительно “пестрит жанрами”, как сообщает автор в комментарии. Здесь и драматические диалоги в стихах и прозе, и литературоведческие эссе, и детские воспоминания. Принцип структурной потребности, породившей такое жанровое богатство, объясняет одна дневниковая запись: “Мое супер-эго формировалось чрезвычайно медленно. Лет в шестнадцать я едва не загремел в колонию за воровство. Стоило мне остаться в квартире одному, и я впадал в панику: на меня обрушивалась звенящая пустота. Сырое тесто будущего лежало передо мной, и я понятия не имел, что с ним делать. В моем сознании на месте структурного принципа зияла дыра. Из нее тянуло нездешним холодком. Лишь приступив к режиссерским штудиям, я открыл для себя Форму. Элементы формы”. Борьба с энтропией, победа формы — почему-то более интересный дневниковый сюжет, чем детское счастье слияния с бесформенным потоком жизни и ностальгия по безответственности бессознательного бытия. Тонкая графика А.Е. Смирнова ведет параллельный сюжет в этом экзистенциальном разговоре о форме.

Ирина Глинка, внучка философа Глинки-Волжского, создает автобиографию по законам работы памяти: зарисовки, связанные то образной рифмой, то движением внутреннего сюжета, ломают и путают временную канву. Эти воспоминания оправданы тем, что их персонажи — известные люди, поэтому, какими бы ни были претензии к автору, — читать все равно интересно. А претензии есть: автор видит в людях то, что хочет видеть, нивелируя прочее. И настаивает, что люди таковы, какими он их видит. Средствами стиля, конечно. Портреты получаются выразительными, но вызывают недоверие читателя, который ищет в тексте живых людей.

Дети и звери спасают скрипку, после смерти мастера разлученную со своим смычком. Музыка снова обретает жизнь, возрождая в мире доброту и жалость к живому. Автор этой сказки, профессор Киевской консерватории Нина Андрос (псевдоним, скорее всего, издательский), хотела бы, чтобы книги, вытесненные из жизни детей компьютерными играми, снова обрели былую роль. Потому и пишет. В книге Владимира Мирзоева есть такая запись: “Говорят, мы напрасно пытаемся приохотить наших детей к чтению книг. Выяснилось, что в сером веществе следующего за нами поколения отсутствует некий важный фермент, отвечающий за трансформацию печатных знаков в иллюзорный пластический образ. То есть дети скользят глазами по буквам, цепляют их смысл, но, увы, не видят картинок: ни цветных, ни даже черно-белых. Не исключено, что этот феномен как-то связан с агрессивной визуальностью ТВ, которая оказалась еще одним протезом нашего больного воображения”. Может, это правда, и ничего тут не поделать?

Беллетризованная история жизни и смерти испанской королевы, объявленной безумной и заточенной в дом умалишенных, рассказана от имени королевского шута, который до самого конца был при своей госпоже. Почему именно эта эпоха так привлекает автора, историка по образованию, и почему расследование “почти документальное”, объясняют “Приложения”, где проводятся параллели между Инквизицией и новыми модификациями “охранки”: НКВД, Гестапо, КГБ.

Неурожайный на молодых прозаиков год или еще какие-то причины сказались на результатах конкурса в прошлом году — но премированы, по-моему, все, кто составил связное повествование. Вот, например, повесть Анны Ремез, получившая специальный приз “Голос поколения”: ни голоса нет, ни поколенческого высказывания — ничего, что могло бы оправдать полное отсутствие художественности.

Крупная проза “Дебюта” также не слишком порадовала: забавнику Дмитрию Фалееву не о чем писать, кроме как о донжуанском списке своего героя; прихотливо оформленную пустоту Марии Ботевой зачем-то предваряет, убивая напрочь, потрясающий абзац из Платонова; Марина Кошкина строит свою прозу на контрасте стилистических красивостей (“Солнце умерло для того, чтобы воскреснуть следующим утром”) и фактуры “чернушного” сюжета — прием наивный, результат слабый. Чуть дидактичная проза Ильмиры Болотян, наделенной вкусом, на этом фоне смотрится наиболее выгодно.

Стихотворный сборник получился поинтересней — в том числе и за счет включения “недебютовских” кадров: феерический Павел Лукьянов, представленный теперь, когда ему тридцать, большой подборкой, в финал когда-то не попал.

Данила Давыдов, чьим предисловием традиционно открывается сборник, опять попытался дать определение некоему типу поэзии, который “пожалуй, становится центральным”, и опять неудачно: “поэтика лирического оксюморона” (раньше было — “новой искренности”).

Улов другого куратора молодых — ежегодного “Форума молодых писателей России”, проходящего в Липках, — в основном военные рассказы, сильные самой фактурой, и стихи традиционных форм, изредка верлибры. Все достаточно ровного, хорошего уровня — спасибо составителям, одного из которых нет больше с нами…

Удивляет здесь только жанр “представлений” (предисловия к каждой из публикаций, вроде бы предполагающие, что опытный литератор представит читателям юного) — например, молодой филолог Анна Трушкина, представляющая изобретательную прозу Екатерины Канайкиной, сама нуждается в представлении.

Конкурс “Действующие лица”, итоги которого публикует данное периодическое издание вот уже третий раз, за три года существования перестал быть новым, стал именитым и престижным, что сказывается на нем, увы, не самым лучшим образом. В решение судей все сильнее вторгается понимание, что выбор должен быть прежде всего политически грамотным, а потом уже эстетически обусловленным. Потому что пьеса Константина Костенко “Гитлер и Гитлер”, получившая первую премию, по всем параметрам уступает пьесе Олега Богаева “Марьино поле”, занявшей второе место, — гораздо более фактурной, с развитым сюжетом и сценическим действием. Гитлер в фантасмагории Богаева тоже присутствует, но похождения трех столетних старух из заброшенной деревни мотивируют его появление на сегодняшней сцене гораздо сильнее, чем возрождение нацистской идеологии за пределами театральных сцен. Хотя бы потому, что разворачивается еще и в эстетическом плане.

После выхода в 2005 году антологии “120 поэтов русскоязычного Израиля” кураторы большого коллектива русскоязычных поэтов, сложившегося в Израиле, решили выпускать ежегодник, чтобы “представлять в динамике картину литературного процесса”.

Книга получилась интересной, несмотря на неровность, естественную при стремлении к тому, чтобы поэтов было непременно больше ста. Самое интересное в ней — справки об авторах. Их можно читать подряд, как книгу в книге. Из стихотворных текстов больше всех запомнились “Фронтовые хроники Гило” Ефима Гаммера.

В умении строить пейзажную лирику по драматургическим законам Михаил Дынкин не уступает ни Александру Еременко, ни раннему Маяковскому: “В синем плаще утонувшей реки / тихо лежала звезда. / Каялся ветер, гася маяки. / Траурно шли поезда. // Над всем этим бредом стоял костер / наших ослепших слов. / Качались сосны, и дьявол тер / лес голосами сов”. Или: “Весь обтянутый мертвой кожей, / недовольный вокруг и всем, / голый месяц с зеленой рожей / в суматоху прохожих сел”... Работая в той эстетической области, где вкус молчит, поэт берет на себя большой риск и большую ответственность за образы вроде “ослепших слов”, за северянинское жеманство иных стихов. Впрочем, он и сам это понимает: к концу книги футуристический изыск уступает человеческим драмам: “…Это ты, выпускающий пар / изо рта, откололся от неба, / и в прабабкино кресло упал, / и поехало кресло по снегу”…

“…По стеклам хлещет дождь обыкновенный, / Какой-то смысл приобретая вдруг” — строчка одного из лучших в книге стихотворений показалась мне объяснением эстетического бесстрашия другого, чем у Дынкина, рода: Игорь Кузнецов работает в пределах обыкновенности. Его философско-поэтический поиск исключает излишний артистизм и требует поэтической дисциплины. Впрочем, природный дар побеждает, чаще всего — в пейзажной лирике: “И в небо березы бежали / Верхушками тоньше ресниц”.

У поэта много привязанностей: фольклор, от которого в его стихах параллелизмы, повторы и телесный низ; Серебряный век с его балаганчиками и жеманством… Лучшее возникает там, где поэт вдруг возьмет и осердится на собственное поэтическое дружелюбие:

Это скорее роман, а не “эпическая басня”. Мужчина, по профессии врач, переживает кризис среднего возраста со всеми входящими и выходящими: изменяет жене, покидает семью, уезжает в Германию, возвращается, уверенный, что сорокалетняя жена никуда от него не делась… Множество второстепенных персонажей, диалоги, ситуации, характеры, детали — по мере чтения как-то совершенно забываешь, что написано все это то белым, то вольным стихом.

Первая книга поэта, живущего в Нью-Йорке. Бахыт Кенжеев, написавший к ней аннотацию, считает северянинскую линию, которую продолжает поэт, полузабытой. Мне же попадается пугающе много новых книг именно этой линии… Впрочем, эта — одна из лучших. “Северянинскость” преодолевается в ней тем, что жизнь чаще трагедийна, чем умилительна, и живое в поэте побеждает культурное: “…Стреляли, бросали в стопки, / топили, как скот, людей — / работала салотопка / у Бабченец целый день. / И дымом мои родные, / крестившиеся в огне, / кричали над Украиной / на идише: “Бога нет!””.

Сборник стихотворений, каких сегодня много: автор, культурный и образованный человек, рассказывает о том, что его волнует, впечатляет или увлекает (например, руны), на некоем рифмо-ритмическом эсперанто. Такую книгу не стыдно оставить детям или подарить знакомым.

Стихи и поэмы харьковского поэта, то неловкие, то почти виртуозные, оставляют сложное впечатление своей неровностью. Наиболее уязвимы эротические стихи.

Духовные стихи. Три поэмы, вынесенные в особый раздел, несколько отвлеченны и чересчур пафосны, а вот покаянные стихи впечатляют. Точно передано изумление, с которым всякий поэт обнаруживает поэтическую суть мира:

Стихи элегантные, камерные, вполне самодостаточные — не обращенные к аудитории, но и не аутичные, с множеством образных находок.

Три остроумных рассказа написаны, наоборот, экономно и сосредоточены на сюжетной коллизии. Неожиданный перепад манер в стиховой и прозаической частях книги показывает большой диапазон авторских возможностей.

Эти стихи могут с равной долей вероятности принадлежать юной девушке с прилежанием к версификации и зрелой даме с большим опытом оной. Если это автор начинающий, хочется пожелать ему дальнейшего развития творческих способностей.

Первая книга поэта. Часть стихов — переживание исторического пути народа Израиля. Лучшее в книге — живые стихи, посвященные сыну и матери.

Переводами с польского на русский, и не только поэтическими, Наталья Горбаневская занималась еще до своего ареста и эмиграции — так, знаменитая “История эстетики” В. Татаркевича готовилась в конце 60-х именно в ее переводе. Двуязычная книга — краткий отчет о “польско-горбаневском сотрудничестве”, предисловием к ней дано оригинальное стихотворение Н.Г., посвященное Чеславу Милошу: “И тогда я влюбилась в чужие стихи, / шелестящие так, что другие кривлялись: “Шипенье…”/ И оттуда, наверное, многие проистекли / Для меня и несчастья и счастья. Теперь я // присяжной переводчик, профессионал, / по ночам шелестящий страницами Даля, / поверяющий щебет по русским забытым словам / и бормочущий вслух, как над книгой гадальной”…

Воспоминания о свержении в 1991 году правящей партии, написанная шестерыми нерядовыми участниками событий: Е. Савостьяновым, И. Харичевым, И. Боганцевой, А. Соколовым, С. Юшенковым и А. Музыкантским. Разные: деловитые, пафосные, бесхитростные, остроумные: “Когда враги врываются в здание, в нем часто случается пожар. Почему-то каждый раз гореть начинает бухгалтерия и касса” (А. Соколов). Прилагаются документы, в основном распоряжения московского правительства, и фотографии, в основном CNN.

Эта монография, обучающая извлекать информацию, впервые вышла в Нью-Йорке как закрытый отчет в 1947 году, когда в США еще не умели получать ценные политические сведения, анализируя документы и официальную прессу. Как раз в 1947 году и возникло ЦРУ, занимавшееся поначалу именно этим.

Как всякая классика, эта книга, вышедшая в России в 1958 году с предисловием, шельмующим иностранных лазутчиков, на какое-то время устарела и казалась наивной; а теперь, в эпоху появления новейших информационных технологий, снова выглядит живой и актуальной. См., например, “WWW-обозрение Владимира Губайловского” в №12 “Нового мира” за 2006 год: “Что же такое внес Интернет в политическую жизнь, что Шмидт (исполнительный директор компании Google. — А.К.) считает необходимым предупредить о новой эпохе британских консерваторов? Шмидт сказал, что скоро появятся программы, которые (…) постоянно собирают и анализируют информацию, потому что они ее не забывают. И фактически у каждого пользователя на любого политика по любому вопросу будет подробное досье. И не надо ничего подслушивать и подсматривать — все это содержится в выпусках новостей. (…) На “Яндексе” появилась служба “Цитаты в новостях”. Она позволяет узнать, что говорил конкретный персонаж по конкретному поводу. Например, что президент Путин говорил о своем преемнике. Оказывается, много любопытного успел наговорить… Глубина поиска цитат уже составляет несколько лет. Всего отобрано около трех миллионов высказываний шестиста тысяч персонажей. И это только начало. Интернет-компании только нащупывают формы.

Может ли государство закрыть доступ к каналам информации и обратной связи? Да, может. Но захочет ли? И не потому, что оно такое хорошее и демократичное, а потому, что сегодня ограничение интернет-доступа — это форма жесткой самоизоляции, покруче Великой китайской стены”.

Фрагменты писем императрицы Николаю II, избранные из третьего тома “Переписки Николая и Александры Романовых 1914—1915 годов” (М., Петроград: Государственное Издательство, 1923), предваренные проникновенным предисловием анонимного составителя, сначала слагаются в подобие сентиментального романа (главы “Жена”, “Императрица”, “Мать”, “Верующий человек”), который иногда неловко читать. Последняя глава “Сестра милосердия” действительно соответствует цели издания — представить канонизированную императрицу как человеческий идеал.

Тема научных размышлений участников сборника — аспекты случайности. От ее имитации, составившей основу творческого метода Антуана Ватто (Ю. Белова), до углубленной разработки ее проблематики у близкого к экзистенциализму Г. Газданова (С. Кибальник).

Незаметная работа составителя — самое главное в деле просвещения. Массовое увлечение поэзией, например, Марины Цветаевой — целиком заслуга составителей ее лучших подборок и сборников. Когда простодушный читатель получает в руки ПСС, он, как правило, теряется в потоке неоконченных и проходных стихотворений, вариантов, повторов — и представление о поэте составляет превратное... Меткая характеристика, данная Блоку Анной Ахматовой, — “человек-эпоха” — подвигла Андрея Михайловича Туркова на составительскую работу: его “блоковский сборник” — мозаика хронологически выстроенных стихотворений и фрагментов прозы поэта (писем, дневников, статей), в которых наиболее ясно просматриваются факты его жизненного пути.

Антология, посвященная освоению образа Дон Кихота русской культурой. Ранняя история изложена в предисловии. Открывается антология обзором словарно-энциклопедических статей, посвященных образу, и представляет собой хронологически выстроенную подборку разнородных и разножанровых стихотворных и прозаических фрагментов, где этот образ встречается в характерном для эпохи употреблении. “Помогать нищим из своего кармана, это дело другое; но ходить за сим в чужой карман никогда не будет моим промыслом. Если бы служба состояла из сих мелких частных чувствительностей, то я не гожусь для службы. Дело другое поправить несправедливость, вступиться за слабого против сильного. Тут я поспорю с самим Дон Кихотом и готов принять тебя моим Санхою <…>”. М. Сперанский. Письмо к дочери. Тобольск, 1 Генваря 1821.

Тридцатилетний юбилей поэтического альманаха, публикующего также работы художников, с 1977 года выходившего как “Перекрестки”, а с 1983 года, в котором он поменял название, возглавляемого Валентиной Синкевич, говорящей о своей работе так: “Встречи” вот уже много лет приносят мне большое удовлетворение, не связанное ни с какими материальными благами, скорее — наоборот”.

Приятно было обнаружить в юбилейном номере публикацию томского поэта Александра Цыганкова, чьи стихи стали для меня открытием прошлого года.

Редакция благодарит за предоставленные книги Книжную лавку при Литературном институте им А.М. Горького (ООО “Старый Свет”: Москва, Тверской бульвар, д. 25; 202-86-08; vn@ropnet.ru); магазин “Русское зарубежье” (Нижняя Радищевская, д. 2; 915-11-45; 915-27-97; inikitina@rp-net.ru)