|
|
|
Елена Ушакова
Мелодией и словом
Об авторе | Елена Всеволодовна Невзглядова, филолог, автор книг по теории стихотворной речи: “Звук и смысл” (1998) и “О стихе” (2005). Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Лауреат премии “Северная Пальмира” (1999). Как поэт выступает под псевдонимом Елена Ушакова. Выпустила книги стихов: “Ночное солнце” (1991), “Метель” (2000), “В потаённом регистре” (2006). Стихи публиковались в журналах: “Звезда”, “Новый мир”, “Знамя”, “Нева”, “Арион”, “Синтаксис” и др. изданиях. Живет в Петербурге.
* * *
Не умею водить машину,
Английским совсем не владею,
Не знаю историю, про Екатерину
Толком рассказать не сумею,
Плохо плаваю, не готовлю,
Кирхен не для меня и кюхен,
Киндеру взрослому прекословлю,
Он в ответ огрызается глухо.
Не люблю философию, сутулюсь,
К людям требовательна не в меру,
Готова мгновенно под пулю
Ставить жизнь и любовь, к барьеру.
И хотя любопытна, но ленива,
Даже в Ясной Поляне не бывала,
Низшим чином довольствуясь на диво,
Не мечтаю достать до генерала.
Верю на слово незнакомым людям,
Но не верю Достоевскому, придира;
Сколько вымысла нелепого! — не судим!
Исключенье — его ирония, сатира.
Как же быть, что же делать, Удача?
А — как прежде, шепчет, как прежде:
Не жалея и, конечно, не плача,
Доверять своей судьбе и надежде.
* * *
Памяти А.П. Чудакова
Мне легче городов представить разрушенье,
Внезапный взрыв в час утренний, час ранний
И гибель тысячную при землетрясенье,
Чем смерть, исчезновение сознанья.
…И бегство из Москвы в Чебачинск дальний, ссыльный,
И детство в нём внимательный филолог
Запомнил и достал из каждой крохи пыльной
Смысл драгоценный, острый, как осколок.
Вот Витька Сидоров, вот Боб с ножом с кармане…
Для самого себя, противясь лени,
Живёт не нужное, не прикладное знанье.
Ложится мгла на старые ступени.
Он помнил все стихи и знал, как варят мыло,
Бытописанье обернулось песнью,
Стихом, поэзией, и всё, что в жизни было,
Казалось праздником, а не болезнью.
Скажи, в какую тьму, в какую бездну канул
В обломках памяти такой богатой
Весь этот мир, когда он головой о камень,
Упав, ударился?.. Спросить бы надо,
Да некого, а Тот, кто дал инициалы
Одни и те же Чехову и другу-
Исследователю, с небес полоской алой
Глядит равно на наш вопрос и муку.
* * *
Вот случай. На профессорскую дачу
N. как-то затащил нас. У ворот
Раздался угрожающий собачий
Лай, мы назад шагнули, он — вперёд.
Задвижка подалась легко и просто,
Но шесть собак готовились к прыжку.
В одних трусах, босой, большого роста
N. шёл на них, крича “кукареку”
Комически-дурашливо, и словно
Незримым излучением храним,
Как бы в броне, а мы беспрекословно
Шли по тропинке узенькой за ним.
Вы б видели, как дружным полукругом
Собачий рой отскакивал назад!
Приятель наш… Но почему-то другом
Не хочется назвать. А он бы рад.
Избыток сил, возможности лихие
Мишень живую ищут. И найдут.
И встреться на пути его чужие,
Безжалостен и скор он будет тут.
Как та сосна у нашего колодца —
Затмит рябину, дуб и бузину,
Они умрут, она лишь разрастётся
И кисточки раскинет в ширину.
Кому-то в дар дана такая сила,
Такая мощь, опаснее огня.
Как помнится, и я её просила,
Отдать готова царство за коня,
А нынче почему-то не готова
Рукоплескать и радоваться ей.
Не потому ль мелодией и словом,
То есть иначе, действовал Орфей?
* * *
Твой свитер колюч, чернокож,
не кожа, конечно, а шерсть,
и чёрен, как перья вороны…
На мавра, на мавра похож!
На ревность его, так и есть,
на участь сестры-Дездемоны!
А мой был послушной овцой
и родственницей облаков
крутых, кучевых, нежно-белой
тишайшей подругой, женой,
любительницей твоих снов
дневных и ручной Филомелой!
Он ночью на полке твоей
пропах сигаретным дымком,
ещё не надела — влезаю,
а сердцу уже горячей
становится, чувствую дом,
отечества запах вдыхаю.
И если у зверя душа
была, трепетала она
и в шерсти лохматой и в лапах;
у вещи она не спеша
заводится, тайной полна…
Что, если душа её — запах?
* * *
Где есть инверсия — там веселее фраза,
Дыша волнением, пришла издалека,
Что может лучше и правдивее рассказа
Быть, где в смущенье спотыкается строка?
Люблю инверсию не только в стихотворном
Столбце, затиснутую в тесноту рядов.
Как в пререканиях кларнета и валторны,
Душа в ней слышится, обходится без слов.
Смотри, как синие с лиловыми люпины,
Прямостоящие в тени корявых лип,
Не все солдатиками ровно держат спины,
Как выразителен их вежливый изгиб.
Когда старательный редактор их захочет
Из текста выщипать, как глупая коза,
Останови его руки привычный росчерк,
Скажи, доверчиво взглянув ему в глаза:
“Бог с ней, с грамматикой, следим за сочетаньем,
Перемещением как будто облаков,
Не разметавшихся, а связанных с заданьем —
Постройкой шаткою художественных снов.
Ведь если мыслью мы склоняемся к работе,
Речь дальновидная навстречу нам бежит
Неровно, сбивчиво… и кажется, в расчёте
На дружелюбную поддержку аонид”.
* * *
А первым словом, послужившим входом
В язык голландский, слово rampen было.
Его звучание как бы под сводом
Высокой церкви пело и парило.
Торжественная служба или праздник
В старинном замке, на террасе где-то,
И музыка, и свет, мерцая, дразнит…
Чтоб чувствовать, не надо быть поэтом.
Но с удивленьем тут же я узнала:
De rampen означает беды, горе.
Как будто цвет тюльпанов ярко-алый
Стал чёрным при задёрнувшейся шторе.
И я подумала: как для голландца
Звучит, к примеру, слово “радость”? — только
Не музыкой в сопровожденье танца,
Не легкостью мазурки или польки!
Пожалуй, первый слог к прыжку, к порыву,
Стремится, светит радостью привета,
Но на втором он глохнет — нашу иву
Так клонит, так пугаются запрета.
Фонетика, ты верная служанка!
И тайны держишь глубоко в секрете,
Что может обнаружить иностранка
Там, где припрятаны оттенки эти
Необъяснимые? — не объяснить улыбку
Тому, кто глаз смеющихся не видел…
И как не впасть в нелепую ошибку:
Обрадовал, обдул, обвил, обидел!
* * *
Слова предсмертные прославленных людей
Способны мужество подмешивать к печали.
Суворов завещал Хвостову-графу: пей,
Но не пиши стихов (потомки рассказали).
Но, смерть почувствовав, успел Веспасиан,
О нас не думая, оставить изреченье.
Как будто лучшему из лучших способ дан
Словами кроткими присвоить ощущенье
Такое лёгкое в неотвратимый час:
“Увы, мне кажется, я превращаюсь в Бога”!
Есть, есть счастливая среди предсмертных фраз,
Печальны в ней лишь первые два слога.
Санкт-Петербург
|
|
