В.а. Недзвецкий, Е.а. Недзвецкий

Послесловие спустя полвека

“Сказительница” этой истории — наша покойная мать Ирина Даниловна Недзвецкая (1903—1965), дочь русских крестьян Данилы Степановича и Марии Николаевны (в девичестве — Тюпич) Карасевых из села Новый Ропск, до революции Новозыбковского уезда Черниговской губернии, а ныне Климовского района Брянской области.

Тринадцатый ребенок своих родителей, выходивших и поставивших на ноги четверых сыновей и столько же дочерей, она, при поддержке старших братьев, закончила педагогический техникум, много позднее заочно и учительский институт и долгие годы преподавала в сельских селах Брянщины свой любимый предмет — русский язык и литературу. Война, оккупация, голод, страх за детей необратимо подорвали ее здоровье, и последние двадцать лет она, все заметней угасая, самоотверженно отдавала себя родным и близким.

Свой рассказ-быль о сестре Анне-Гале мама закончила таким обращением к нам, ее собственным сыновьям: “В жилах далеких вам людей течет кровь, родственная вашей. Мне кажется, эти люди должны быть мужественны и талантливы. Ищите их!”

Скажем сразу: разыскать следы наших кавказских родственников в конце концов удалось, но, увы, к тому времени, а произошло это лишь в конце семидесятых годов, в живых уже не было ни тети Гали, ни Бей-Султана, ни троих из их сыновей. Что же произошло?

Но сначала уточним некоторые детали маминого рассказа.

Галей его героиню предпочитали звать в родительском доме; крещена она была Анной, каковой, очевидно, значилась и в метриках. Отсюда двоякость ее именования: для Бей-Султана она “Анютк”, для домашних — Галя.

Бей-Султан Мархиев (такой была его фамилия) называется рассказчицей и ее односельчанами “черкесом”, как в глубинной России нередко именовали всех выходцев с Кавказа. На самом деле он, судя по его довоенному кавказскому адресу, сохранившемуся в маминых записках, — скорее всего, ингуш или житель автономной Чечено-Ингушской Республики. Его смелое, исполненное достоинства поведение в совершенно необычной для него среде и своеобразная защита, с апелляциями к пророку Мухаммеду, самому Аллаху и русскому царю, неприкосновенности личности и права на любовь между разноверцами выдает в нем человека не только родовитого, но и образованного, действительно достойного того глубокого чувства, какое испытала к нему юная и чистосердечная русская девушка.

А что Анна-Галя была именно такой, видно уже по ее нравственным страданиям накануне ее “побега” из дома, неслучайно совпавшим со Страстной пятницей и хорошо замеченным даже малолетней сестренкой.

Наша мама родилась в 1903 году, в момент главного события ее истории ей семь-восемь лет. Следовательно, произошло оно в 1910 или 1911 годах. В качестве мужа и жены Бей-Султан и Анна-Галя, отныне носящая уже имя Патьмат (в честь любимой дочери пророка — Пфатьмы), приехали в Новый Ропск два года спустя, то есть в 1912 или 1913 году. Вторично Галя-Патьмат навестила родителей, на этот раз с младшим из своих сыновей Мовликом, через двенадцать лет, то есть в году 1924-м или 1925-м.

Чугунным катком катящаяся по стране “сплошная коллективизация” рубежа 20—30-х годов, массовые сталинские репрессии 30-х не способствовали общению даже соседей по лестничной клетке, не говоря уже о разделенных тысячами километров разноплеменных жителях СССР. А потом пришла война…

В ту пору подростки-несмышленыши, мы не раз спрашивали маму о дальнейшей судьбе ее сестры, зятя и наших двоюродных братьев на Кавказе. И не догадывались, почему она в ответ глубоко вздыхала и говорила о возможной гибели всех Мархиевых в результате предвоенного землетрясения — но почему-то не на Кавказе, а в какой-то из наших среднеазиатских республик.

Эта уклончивость имела вескую причину: мама боялась за нас. Она понимала, что зимой 1944 года семья Мархиевых вместе со всеми жителями Чечено-Ингушской АССР была депортирована из родных мест в Казахстан, где, как мы узнаем через тридцать с лишним лет, была выгружена из телячьего вагона едва ли не в голую заснеженную степь.

Быть может, Божьим участием в Гале-Патьмат объяснимо то, что она, любящая и любимая, хотя и несомненно тосковавшая по родине (недаром предчувствовал это ее отец), не дожила до семейной катастрофы, умерев еще на Кавказе. Бей-Султану же, однажды попавшему в пургу и жестоко обмороженному, вернуться на родину судьба отказала. Как и его старшим сыновьям, которые в 1941 году были призваны в армию, воевали, имели множество наград, но после победы были отправлены также в Казахстан. Откуда в 1957 году на Кавказ вернулся только младший из детей Мархиевых — Мовлик.

От него и его близких нам и удалось узнать так не похожую на светлый финал маминого рассказа дальнейшую историю семьи, созданной Бей-Султаном Мархиевым и нашей тетей Галей Карасевой.

Предлагая все это повествование вниманию широкого читателя, мы исходили из ощущения, что в контексте современной России оно обретает явно больший, чем только внутрисемейный, интерес. Почему, в самом деле, мы не умеем сегодня разрешать межнациональные и межконфессиональные конфликты так, как это сделали столь несхожие в традициях, обычаях и менталитете русский крестьянин Данила Карасев и молодой горский мусульманин Бей-Султан Мархиев, не позволившие себе и малейшего неуважения к вере друг друга? И не в духовной ли и нравственной развитости сторон тут все дело?

Той, что у русского крестьянина-труженика вырабатывалась прежде всего в процессе его общеполезного труда и родственного отношения к земле-кормилице, к домашним животным, всей окружающей природе и, конечно, ко всякому работящему человеку, какой бы нации он ни был. Той, которую рассмотрели в крестьянской жизни и раскрыли в своих поэмах (“Мороз, Красный нос”, “Кому на Руси жить хорошо”) и очерках (“Крестьянин и крестьянский труд”, “Власть земли”) Николай Некрасов и Глеб Успенский, а в ХХ веке русская “деревенская” проза.

Той, которой отличались и коренные земледельцы села Новый Ропск Данила Карасев и его жена Мария, о чьем труде в маминых записках сказано: “Если бы всю массу работы, которую вынесла за свою жизнь моя мать, можно было показать на экране тысячам зрителей, это произвело бы ошеломляющее впечатление. Главное, что этот труд был беспрерывным, ежедневным, ежечасным на протяжении без малого девяноста лет. Ни одного выходного дня за всю жизнь!”

Да и сама их родина — древнее российское село Новый Ропск, где до революции устраивались огромные ярмарки и по сей день стоит многоглавый православный собор, уже своим местоположением на стыке России одновременно и с Украиной и с Белоруссией и давними отхожими промыслами (сапожничеством и шаповальством) развивало у своих жителей национальную терпимость и уважительность.

Не внешняя и не поверхностно усвоенная книжная, а органическая духовная культура потомственного русского крестьянина-земледельца — вот что, как нам кажется, помогло нашим деду и бабушке счастливо разрешить в рамках своей семьи одну из самых непростых коллизий человечества.