Б.З. Букчина, И.К. Сазонова, Л.К. Чельцова. Орфографический словарь русского языка. М.: АСТ–ПРЕСС, 2000. — 1296 с.
Чуть только СМИ известили читателей и слушателей, что Орфографическая комиссия при Отделении языка и литературы РАН обсуждает готовый проект нового упорядочения правописания, как появились отклики. И хотя откликнувшиеся не видели проекта, а располагали лишь набором отрывочных сведений, это не помешало некоторым из них назвать его даже не подготовленной реформой орфографии, а реформой языка. А известная писательница призвала заколотить дверь академического Института русского языка, где “сидят эти придурки”. Это напомнило мне историю, как в 1917 году одна молодая писательница негодовала, узнав, что министр просвещения Временного правительства распорядился в школах ввести в действие реформу правописания (а это была именно реформа), подготовленную академической орфографической комиссией. Писательница в газетной статье “Тяп да ляп будет корапь” уличила реформу в потакании лодырям и предрекала не токмо отлучение молодого поколения от великой культуры XIX века, но и почему-то грядущую болгаризацию русского языка. Через 37 лет она столь же пылко обрушилась на проект новой реформы орфографии, повторив свои прежние аргументы за исключением предсказания болгаризации языка. Но теперь она защищала то правописание, которое существовало после 1917 года. Ни реформа орфографии, ни упорядочение ее ничего с языком сделать не могут. Орфография не может существовать без письменности, письменность — без языка, а язык может существовать без письма и, следовательно, без орфографии.
На планете и сейчас сотни бесписьменных языков. Язык первичен, письмо вторично, а правописание третично. Даже смена письма никак не влияет на язык. Сотни лет турки писали по-турецки, используя арабские буквы. Писали и читали, как и положено в арабском письме, справа налево. В конце 20-х годов прошлого века волей президента Кемаля Ататюрка Турция перешла на латиницу и турки начали писать и читать турецкие тексты слева направо. Произошло ли что-нибудь в их языке от этого? Ничего. Ни в фонетике, ни в грамматике, ни в лексике. Языку не было ни холодно, ни жарко. Чего нельзя сказать о его носителях: одним пришлось переучиваться письму, другим, которых реформа застала на пороге школы, — постигать звучание арабских букв, чтобы иметь возможность читать книги, набранные арабским шрифтом (всех книг не переиздать), старые газеты и журналы. Узбекский поэт Хамза напечатал в начале ХХ века свой первый сборник стихов арабским шрифтом (грамотные узбеки использовали арабский алфавит). В двадцатые годы, по указанию Москвы, узбеки (азербайджанцы, казахи, киргизы, туркмены) стали использовать латиницу. И Хамзу печатали латиницей. В середине тридцатых годов по инициативе Москвы тюркоязычные народы СССР перешли на русский алфавит. И Хамзу переиздали кириллицей. Во всех этих языках от двойной смены письма ничего не произошло. А потому не пострадали и тексты Хамзы.
Опыт учит, что сколько-нибудь серьезные изменения в орфографии вызывают сердитые отклики, а то и агрессивно-враждебное противодействие. И всякий раз под флагом защиты языка. Протестуют орфографически грамотные люди. Кому охота вдруг оказаться не совсем грамотным и переучиваться? Но не все возражают по этой причине. Психологи говорят, что у очень начитанных людей во внутренней речи слова зачастую появляются в своем письменном виде. Оттого всякое изменение письменного облика слова воспринимается такими людьми как покушение на само слово. Александр Блок никак не обзывал авторов орфографической реформы 1917 года, он лишь печально полагал, что без “ятя” “и лес не лес, и хлеб не хлеб”. А когда Корней Чуковский известил Илью Репина (жившего уже в Финляндии), что закончил редактирование его мемуаров “Далекое-близкое”, и попросил разрешения издать, художник дал согласие с условием: книга должна увидеть свет в старой орфографии. Чуковский обратился к Луначарскому. Тот отказал. Узнав это, Репин написал: “Вот когда умру, тогда и издавайте по новой”. Цепкая зрительная память живописца не принимала нового обличья знакомых слов.
Могут спросить: “А не поторопились ли авторы и издательство с выходом словаря: ведь после утверждения новых правил он частично устареет?”. Во-первых, улита обсуждения придет к финишу нескоро. Правилам предстоит встреча с научной и учительской аудиторией. Потом — доработка с учетом замечаний и пожеланий. Затем, видимо, как это было со сводом правил 1956 года, потребуется благословение трех организаций: РАН, Академии образования и Министерства образования. Во-вторых, авторы словаря сами члены орфографической комиссии. Они хорошо знают, что принималось единогласно, а что вызывало споры “и к размышлению влекло”. Словарь соблюдает одно из таких бесспорных правил: правило написания сложных прилагательных. Это правило было сформулировано и научно обосновано еще тридцать лет назад. Оно заменило не выдержавшее испытания орфографической практикой правило, находившееся в своде 1956 года. Там предлагали писать эти прилагательные слитно, если внутри словосочетаний, на основе которых они созданы, существует подчинительная связь (Восточная Европа — восточноевропейский). А если внутри порождающего словосочетания связь сочинительная, пиши через дефис (ликерный и водочный — ликерно-водочный). Пишущие должны были ломать голову над установлением типа связи между словами. Новое правило формализовано: есть у первого компонента сложного прилагательного суффиксы -н-, -ск-, -ов-, -ян-, -чат-, -ист- — пиши через дефис (ликерно-водочный), нет суффикса — пиши слитно (ликероводочный). Если первый компонент — основа причастия, пиши через дефис (колюще-режущий). Если в первом компоненте основа на -ик, -лог, -граф, пиши через дефис (химико-технологический, биолого-почвенный, этнографо-археологический). Этим правилом пользовались и в академическом “Орфографическом словаре русского языка”, выдержавшем больше тридцати изданий. Но пользовались непоследовательно. Например, в 29-м издании (1991 года) стояло западноевропейский, восточноевропейский, восточнославянский. В словаре трех авторов эти и подобные им случаи приведены в соответствии с правилом: западно-европейский, восточно-европейский, восточно-славянский. Правда, новое правило имеет шлейф исключений, как и старое, которое тоже было неуниверсально, но менее удобно.
К словарю приложены таблицы склонения существительных, прилагательных, местоимений, числительных, спряжения глаголов, образования причастий и деепричастий. Это очень полезная новинка. В отличие от прежних орфографических словарей, этот словарь сообщает написание форм родительного падежа множественного числа существительных: гуситы — гуситов, турки — турок. Словарь отражает движение орфографической мысли. Он содержит, помимо орфографической информации, акцентную и грамматическую информации о более ста тысяч слов.
Теперь несколько критических замечаний. Словарь почему-то избегает таких форм, как забвенье, мышленье, стремленье и т.д. (показаны только забвение, мышление, величие, стремление...). Показав топорище, словарь не дает топорище. Вызывает сомнение пластун-казак: все пластуны были казаками, но не все казаки были пластунами (т.е. казаки — родовое название, а пластуны — видовое, поэтому точнее казак-пластун). Написание угрофинский соответствует правилу, принятому авторами, а финно-угорский нет (по правилу следует писать финноугорский, т.к. первый компонент лишен суффикса). В словаре есть англо-американский, афро-американский и латиноамериканский. Первые два слова соответствуют правилу написания сложных прилагательных, а третье — нет. В словаре есть англо-американцы, латиноамериканцы, но нет афроамериканцев. Кстати, написание первого существительного нарушает правило написания существительных, соотносительных с прилагательными типа англо-американский, афро-американский, то есть, должно было стоять англоамериканцы. Словарь приводит курлычу, курлычат и курлыкаю, курлыкают; машу, машут и махаю, махают; мурлычу, мурлычут и мурлыкаю, мурлыкают, но не показывает кудахтаю, кудахтают рядом с кудахчу, кудахчут; мяучу, мяучат рядом с мяукаю, мяукают, т.е., у одних глаголов показаны написания существующих разговорных форм, а у других нет. У слова патриархия не одно, а два ударения. И оба равноправны. Слово пергамент пояснено как имеющее два значения: 1) особо обработанная кожа животных и 2) древняя рукопись на таком носителе. А слово пергамен представлено как синоним ко второму значению пергамента. Это неточно. Все, что сказано в словаре о пергаменте, следует отнести к пергамену, а пергамент — это плотная бумага, не пропускающая жир.
Словарь не бежит впереди орфографического паровоза, сиречь прогресса. Он твердо следует пока не отмененным правилам 1956 года, внося лишь проверенные орфографической практикой необходимые уточнения и расширяя зоны показа трудных случаев (например, написания с одним и двумя н). В ближайшие годы он верой и правдой будет служить пишущим.
