Илья Толстой, Светлана Светана-Толстая. Пути и судьбы. Из семейной хроники. — М.: Икар, 1998. — 200 с. 1000 экз.
Неизменно доброжелательный ко всем и со всеми (со студентами, как и с коллегами) ровный и готовый выслушать, если надо — помочь, Илья Владимирович Толстой никогда не говорил, что он не только доцент (впоследствии профессор) факультета журналистики МГУ, но и автор книги “Свет Ясной Поляны”, изданной в 1986 году. Однако вышедшей через двенадцать лет новой книги он уже не увидел. На многие годы (так, что жизни не хватило) растянулась работа над ней: материалы, связанные с жизнью большинства потомков Л. Н. Толстого, были закрыты не только для исследователей, но и для родственников. Главный сюжет книги — судьба Ильи Львовича (второго сына писателя) и его семьи. Он-то, Илья Львович, уехал в Америку еще до революции. Впоследствии случилось так, что и почти вся его семья оказалась разбросанной по свету; единственно Анна Ильинична Толстая (внучка Льва Николаевича) оставалась в Москве (жена литературоведа П. С. Попова, она в 30-е годы дружила с М. А. Булгаковым)... “Благодаря стараниям Анны Ильиничны, — пишет в предисловии С. В. Светана, — ...два брата, Илья и Владимир, вернулись после войны на родину. Ее первый урок — как жить в советской России, как выжить и не потерять себя — стал главным”. Теперь нам нетрудно себе представить, что стоит за этими словами: Илья и Владимир Толстые впервые приехали в СССР из Югославии в 1946 году. (Получим ли мы когда-нибудь ответы на вопросы: что привело их, родившихся в Югославии, в Россию именно сорок шестого года? От какой жизни они уехали и знали ли, куда и в какое время стремятся?..) Во всяком случае, оказались отрезанными друг от друга целые семейные кланы; в печати был наложен запрет на имя Александры Львовны Толстой (“в лучшем случае редактор-цензор вместо имени вписывал “младшую дочь”, — говорится в предисловии); впервые свою родную тетку Илья Владимирович увидел лишь в 1991 году; для нее же самой, Веры Ильиничны, родные братья остались — после ее отъезда из России — навсегда невидимыми...
В этом смысле правы авторы книги: “Судьба этой большой семьи во многом общая с судьбами тысяч семей в России и семей, оказавшихся после революции и гражданской войны вне Родины”. Так было, например, и с М. А. Булгаковым, который после 1918 года никогда больше не встретился с двумя своими братьями: была только переписка...
Так кто же он был, Илья Львович Толстой? — задают вопрос авторы книги. Автор воспоминаний о своем великом отце, друг Бунина и Куприна... Однако “именно о нем было меньше всего известно после его отъезда в Америку... Изучая немногочисленные архивные материалы, хотелось понять: кто был он — помещик, журналист, литератор? О его американской жизни в семье известно было мало, с сыновьями после революции ему так и не удалось встретиться, никто из детей его не хоронил и на могиле не был”.
Книга построена на документах — в основном это семейная переписка. Своего рода “скрепами” служат авторские комментарии к письмам, в которых как бы достраиваются линии сюжета жизни (в письмах неизбежно намечаемые лишь пунктиром). В таком жанре выстроить сюжет книги кажется мне делом в высшей степени сложным. Авторы писали не роман, а семейную хронику; герои книги — реальные люди, чья личная жизнь должна теперь стать собственностью множества читателей. Письма не были рассчитаны на это; от автора такой книги требуется очень большая сдержанность и еще больший такт, чтобы ни у кого из нас не возникло чувства, что мы невольно оказываемся там, куда нас не приглашали герои книги, становимся соглядатаями чужих личных драм...
Мне кажется, эту самую трудную задачу авторы решили. Так, лишь почти невидимыми стежками, как бы с изнанки книги, намечены личные драмы Ильи Львовича — не только не очень-то умелого в хозяйственных делах “помещика — литератора — журналиста”, но и творческой личности, артистической натуры, в чем-то так и не реализовавшейся; отца все увеличивавшегося семейства, а вместе с тем человека, всю жизнь искавшего себя, в том числе и в личных привязанностях... Он уехал в Америку в 1916 г. и уже не вернулся в Россию. Последние годы жизни (умер в 1933 году) провел в основанной им русской деревне Чураевке (Коннектикут, США).
Но, говорят, как бы ни жил человек, важнее, как он умирает. Книга и начинается с истории того, как умирал Илья Львович. Его слова, его размышления в последние дни как-то соотносятся с приводимым в книге письмом к нему Льва Толстого, напоминавшего еще юному сыну: “...Одинаково ложное понятие... что жизнь есть юдоль плача, как и то понятие... что жизнь есть место увеселения. Жизнь есть место служения...” Как бы ни жил Илья Львович, но, умирая, он говорил сестре Александре: “Ты за меня не бойся, я не боюсь смерти. Я готов, я все время был к ней готов”.
Конечно, тень Толстого проходит через всю историю распавшейся после его смерти семьи, как это произошло с Ростовыми в “Войне и мире”. Только то был уже ХХ век, и летом 1917 года над могилой Толстого многочисленные посетители с красными бантами пели “Марсельезу”. (Удивительным образом факты, приводимые в книге, соотносятся в сознании читателя с тем, что мы видели и на своем веку, в нашей причудливой действительности: например, в 70-х годах в Тарусе школьников принимали в пионеры... на том откосе над Окой, где хотела быть и не была похоронена Марина Цветаева!) Ясная Поляна как-то постепенно и сама собой становилась общественной собственностью, Лев Толстой — “нашим всеобщим дедушкой”, по словам Татьяны Львовны. Но настоящим потомкам Толстого только предстояло еще пережить страшный слом судьбы.
От ощущения необходимости февральской революции (в чем семья Толстого не отличалась от большей части русской интеллигенции), через некоторые, поначалу лишь смутные сомнения — к недоумению и затем неприятию — так можно определить этот путь.
Начиная с этого момента, вторым главным героем книги становится Володя Толстой — внук писателя. Его судьба, в чем-то сходная с не написанными тогда еще героями Булгакова и Пастернака, не просто поражает — представляется эпической. Чего стоит, например, приводимый в воспоминаниях героя эпизод, когда осенью 1917 года какой-то социал-демократ, попросивший Владимира собрать для него крестьян на митинг, начал призывать мужиков к погрому помещиков и начать с самого Владимира. В результате оратору пришлось — с помощью все того же Владимира Толстого — скрываться от гнева людей, едва не растерзавших “демократа” (чем не “Дубровский” нашего времени?).
Правда, в скором времени тот оратор освободил Владимира Толстого из калужского ЧК и, тоже в знак благодарности за спасенную жизнь, помог устроиться грузчиком на продовольственный склад. Все же в скором времени грузчик-граф был арестован. За что? За графское происхождение и учебу в кадетском корпусе.
Трудно пересчитать все последующие аресты Владимира. Но невозможно забыть его рассказ о том, как во время одного из них его, ведя, как потом выяснилось, на суд, четыре раза расстреливали: для острастки, для виду. “За четыре репетиции расстрела я многое пережил и передумал... Я смирился с мыслью, что должен умереть, а умирать надо с достоинством, спокойно”, — просто пишет об этом В. И. Толстой.
На этот раз спас Владимира Ванька Горохов — знакомый крестьянский парень из ближней деревни, ставший теперь членом революционного суда. Но сколько раз может человек выжить только благодаря чуду? “...я знал уже, что все равно нам не дадут спокойно жить и работать”, — пишет В. И. Толстой.
Так внукам Толстого не нашлось места в новой России. Дальнейшие пути привели их (Владимира и старшего Андрея) в добровольческую армию. Ее судьба нам известна. Книга заканчивается видением парохода, отплывающего от берегов России, — сюжет хроники размыкается многоточием. Однако читателю ясно, что сюжет жизни героя имел продолжение: ведь книгу и задумывал, и собирал материалы для нее много лет спустя его сын.
Жаль только, что издана книга, как сейчас принято говорить, “интеллигентным” тиражом: 1000 экземпляров. Как посмотреть: для “некоммерческой” литературы это, наверное, много; для читателей — мало.
