Сергей Федякин. “Свое” и “чужое”: Заметки о литературе, вышедшей из книжного шкафа. — День литературы, 1999, март.
Еще один “наезд” на “постмодернизм”, еще одно покушение на его эстетику с негодными средствами. От таких покушений хочется постмодернизм, даже не питая к нему особенно нежных чувств, защищать, поскольку он находится все-таки в пределах культуры, в то время как атакуют его с позиций “натуры”, возгоняя пафос по существу антикультурный.
Статья Федякина интересна только тем, что типична и чрезвычайно наивна, здесь и автор, и вся тщета его аргументации — нараспашку.
Начало статьи ужасно пафосное: “Год 1991-й. Он словно ножом рассек прошлое и будущее русской литературы”. Останавливаешься и начинаешь тупо соображать: сначала он рассек прошлое, а потом будущее, или сделал это одномоментно? Или все-таки он, как и положено было выразиться, отсек прошлое от будущего? Но и этак выражаться тоже как-то мудрено. И где же в таком случае оказалось настоящее? Но не будем придираться — ведь даже из названия статьи понятно, что Федякин книжные шкафы не жалует. Может, у него их и нет. Где же научиться правильно писать по-русски? К тому же к концу абзаца выясняется, что 1991 год вовсе и ни при чем, и “начать нужно сразу с послевоенного времени”. Тогда появилась “самая страшная болезнь прозы <...>: гибельная тяга к “эпопейности” и стремление следовать классическим образцам”. Называются имена Симонова и Гроссмана (“насквозь вторичны”), а противопоставляется им “лучшая проза 60—70-х: и “деревенская”, и “военная”, и “лирическая”, и даже “городская”, которая опиралась на рассказ, повесть или очерк. Опять начинаешь тупо соображать: а какая же еще была проза, кроме той, что названа? Разве что “секретарская”, которую автору “Дня” грех хаять. А он, собственно, и не хает...
Однако согласитесь — постмодернизм, наследующий Симонову и Гроссману, — не слабо запущено.
Короче говоря, вот суть “концепции” (пардон, “книжное” слово) Федякина: то, что первично — хорошо, а то, что вторично — плохо. Постмодернизм — это плохо, потому что он не знает “ни воображения, ни слова, ни художественного (пусть даже крошечного) мира. Все — слепки с чужого”.
Но не дай вам бог спросить Федякина прямо, что есть “свое”, а что есть “чужое”. Потому что ответа не воспоследует, а придется вам прочитать и попробовать перевести на язык логики что-нибудь вроде вот такого пассажа: “Для того, кто взялся за перо — традиция сжимается в одну лишь точку, в ней пульсирует. Это — точка соприкосновения ручки и бумаги”. Федякин у нас поэт, и, видно, не учился он на филфаке в советские времена: там занудно и скучно, но в общем ясно объясняли, что такое “традиции и новаторство”. А вот как насчет языка, которым пользуются одновременно все писатели? Он “свой” или “чужой”? Не надо ли писателю, чтобы угодить Федякину и быть “первичным”, “первозданным”, изобрести “свой” язык? Ах, не надо, и вообще дело не в том, что используется, а в том, как используется? Да ведь и постмодернист использует культуру, как всякий нормальный человек использует язык. Отличие одного человека от другого (и “самость”) в том, как он использует язык — это проблема неповторимой композиции общеизвестных элементов. Пусть-ка Федякин докажет нам, что компонирование — не творчество и что итогом этого процесса не является нечто новое и небывалое.
Хотя — о чем это мы? У критика заботы вовсе не теоретические: “разруха после нашествия этой литературной саранчи достигла величин невероятных”. У критика просто жилищные и продовольственные проблемы: он считает литературу тесной квартирой и небездонной кормушкой. А ежели в ней поселяется энное количество прожорливых постмодернистов, то не хватает места и пищи писателям, которые не “сочиняют”, а “рождают”. Представить себе иное устройство культуры — когда места хватает всем и прописка не обязательна — он просто не может. Между тем Виктору Пелевину или Вяч. Курицыну давно уже никакие кв. метры не нужны — убыли в виртуальную реальность. И не слыхал я, чтобы писателей-самобытников лишали родовспоможения в “Нашем современнике” или в том же “Дне литературы”.
Формальным же поводом для появления статьи Федякина было желание критика скупо похвалить Олега Павлова, Алексея Варламова, Антона Уткина и Дмитрия Галковского — за неполную, но “подлинность”.
