Из книги «Солнечное утро». Стихи. Тимур Кибиров
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Тимур Юрьевич Кибиров (р. 1955) — поэт, автор более двадцати поэтиче­ских книг, лауреат многих отечественных и международных премий, в том числе премии «Поэт» (2006). Постоянный автор «Знамени». Предыдущая публикация в «Знамени» — №1, 2017. Живет в Москве.



Тимур Кибиров

Из книги «Солнечное утро»

 

* * *

 

Вопрос «Куда ж я денусь?» постепенно

Теряет риторические свойства,

День ото дня всё более насущным

И остро актуальным становясь.

Действительно — Куда?..

 

                              Мне будущей зимой

Шестьдесят шесть исполнится.

Нелепость цифры этой

Даже в размер не помещается и нарушает

Старинный лад и портит эвфонию.

 

Куда, куда мы удалимся? — вот

В чём вопрос, вот то, что занимает

Меня в последнее (sic!) время.

                                 Правда, днём

Обычно я бываю отвлечён

Заботами быстротекущей жизни,

Пустыми хлопотами, суетой суетствий

И всяческою мутотой, но ночью…

 

А ещё чаще утром — солнечным, безлюдным —

Пока ты спишь ещё, а мы с собакой

Заходим в лесопарк, встаёт вопрос

Животрепещущий, словно листва осины…

 

Осины эти, надобно сказать,

И клёны с липами, и даже мрачный ельник

Прозрачно намекают на ответ.


* * *

Вот таким вот, наверно, и будет

То радостное утро,

До коего советует покоиться

Милому праху

Карамзин.

 

Вот точно таким —

Солнечным и прохладным.

Синим и золотым.


* * *

Пел я, играл я, дудел я в дуду,

Бил каблучками по тонкому льду,

Хмелем храним и гормоном влеком,

Гоголем, фертом, дурак дураком,

Кубарем и кувырком!

Ради коленца и ради словца

На небесех не жалел я Отца!

Пляс до упаду, до колик умора!

Яйца совсем не мешали танцору,

Ладно игралось, и складно вралось,

Всё вытанцовывалось!

 

Страх за ушко поднимал я на смех,

Такт отбивал, отчебучивал ритм.

Тут подошла государыня Смерть

Смотрит и говорит:

 

«Коли такой ты затейник и врун,

Ну-ка соври что-нибудь!

Коли такой ты певец и игрун,

Спой-ка, спляши обо мне»

 

Что я отвечу осклабленной тьме?

 

Ну подскажи мне,

Разымчивый хмель,

Ну подскажи,

Неуёмный гормон,

Ну подскажи,

Мой язык-помело,

Что мне и как мне

О смерти сыграть?

Как мне её уболтать?


* * *

Ехал на ярмарку ухарь-купец.

С ярмарки едет банкрот и мертвец.

 

Если поменьше бы он баловал,

Дольше б, наверное, поторговал.

Только какой в этом смысл?

 

Впрочем, нет смысла и в этом вопросе…

Во поле бродит безносая осень.

Мокнет и грязью становится прах.

Ветер поёт в придорожных кустах.


Сказка

 

К ночи улеглась метель,

Теплится лучина.

Мать качает колыбель,

Усыпляет сына:

 

«Спи, младенец, баю-бай…

Тише, сынку, тише!

Едет Ёханды-Бабай

Воровать детишек.

 

Волчье солнышко ему

Кажет путь-дорогу

Через Потьму, Чухлому

К нашему порогу.

 

По скрипучим по снегам

По лесам дремучим

Звёздной ночью скачет к нам

Хан Бабай могучий.

 

Взор его огнём горит,

И сверкают зубы,

И тяжёлый пар валит

От бараньей шубы!

 

Одесную — ёшкин кот.

Слева — ёксель-моксель,

Бог японский их ведёт

По замёрзшей Мокше,

 

По ледовой по Оби,

По мерзлотам вечным,

Чтобы мучить и губить

Встречных-поперечных.

 

Но не зря в углу у нас

Конная икона!

Светлый витязь всякий час

Держит оборону.

 

В ясном нимбе грозный лик,

Только Враг нагрянет,

Конный — прыг! И в тот же миг

Перед люлькой встанет!

 

Вострой сабелькой взмахнёт,

Дрогнет Вражья сила!

Супостатов перебьёт

Рыцарь сизокрылый!

 

Рухнет с глинобитных ног

Хан Бабай голимый!

И подох японский бог!

Смерть панмонголизму!..

 

Спи, младенец, баю-бай,

Засыпай навеки.

Никогда не раскрывай

Сомкнутые веки».

 

Мать безумная поёт.

Теплится лампадка.

В колыбельке ёшкин кот

Почивает сладко.


* * *

Батюшки светы и матушки тьмы!

Пьёт Вальсингам за здоровье Чумы!

Я же ладошкой прикрою бокал,

Чтобы он не наливал.

 

Хватит с меня упоений уже

И нисхождений с ума —

Десять запретов и девять блаженств,

Батюшки светы и тьма.

 

Так я стою, как дурак, и пою

Бездны на самом краю.

Батюшки светы и матушки тьмы

Слушают песню мою.


* * *

Покойный друг цитировал Ларису

Рубальскую: «Плесните колдовства!»

И доплескался…  Я справляю тризну,

                 Ищу слова.

 

Подыскиваю рифмы, чтоб загладить,

Чтоб запоздало все долги воздать,

Чтоб заарканить вздыбленную память

               И обуздать…

 

Тогда и вправду колдовством являлись

И вермут белый, и портвейн «Агдам»,

И брезжил свет, и дали открывались

               Нам, соплякам…

 

О чём ещё?.. Мы в школьном «Альтаире»

Играли оба…  Друг мой был ритмист,

А я басист… Напрасно в этом мире

              Ищу я смысл —

 

Ведь твой скелет под пуховой землёю

Который год покоится, гния,

Утешенный, как пишет Блок, весною

              Небытия, Олег, небытия.

 

Но, как пишу я, за весною лето —

Назло пишу — Господне настаёт!

И хор ликует: Где твоя победа?!

И дали открываются, и вот

Труба сигналит преставленье света,

            И пакибытия заря встаёт.


* * *

Когда совьются небеса,

И растворятся гробы,

И взглянет Бог в твои глаза…

Ну вот как можно такое писать?

Это уж какое-то прям бесстыдство…

Этакий перевёрнутый эпатаж —

Мне, мол, начхать на нынешние литературные приличия,

Я, мол, все эти ваши новации, херации и конвенции

Видал и вертел.

 

Мол, артист в силе

И впал в немыслимую простоту.

 

Но какое эти мои выкрутасы будут иметь значение,

Когда действительно совьются небеса,

И растворятся гробы,

И взглянет Бог в глаза?


* * *

Пробьют куранты полночь.

Не станет больше сил.

Я всё себе припомню,

Что так легко забыл.

 

И дочки Мнемозины,

Чтоб маме не мешать,

Лежащего мужчину

Не станут защищать.

 

Не прилетит на помощь

Мой шестикрылый босс.

Лишь фотки из альбома

Набросятся гурьбой.

 

И все и вся нагрянут

Из памяти моей.

Девятым кругом станет

Элизиум теней.

 

И на одре замру я

И вмёрзну в этот лёд,

Которым наказует

Забывчивых Господь.


* * *

                                       …Возьмём

сосуд прекрасный дельфтского фарфора,

Ну или плошку гжельского фаянса.

Тончайшей кисточкой добавим чёрных чёрточек

К нетленной белизне и синеве

И — кисточкой потолще — алый круг!

Вот вам февральский вечер

На опушке Битцы


* * *

Снегурку растлевает похотливый

Сопливый и слюнявый берендей.

Март не идёт России. Некрасиво

Становится на Родине моей.

Промокший лес похож на пепелище.

Грязь ледяная выше голенища.

Великопостной скуки маета.

В Мытищах ищут-свищут дезертиры,

Разграбившие зимние квартиры.

На Женский день нет денег ни черта.

 

Как в дневнике отметил Император,

Кругом измена, трусость и обман.

И месит глину гусеничный трактор,

И курит у окна похмельный автор,

И низко-низко стелется туман.


Романс Рахманинова

 

Ты сказала: «Взгляни, о взгляни же! Такого заката

Не бывало доселе! Над кронами лип, над опорами ЛЭП,

Над антеннами пятиэтажек расплавлены пурпур и злато!

В свете этого жалобы глупы и ропот нелеп!

 

О, на фоне таком все претензии столь смехотворны,

Столь ничтожны обиды, и так непомерна печаль,

И настолько наглядна тщета, и прощенье настолько бесспорно,

Что не жаль ничего нам, всего нам мучительно жаль!

 

О взгляни и запомни, взгляни, и замри, и запомни,

Как порфира и злато темнеют, как окна горят

В этом доме напротив, как сердце людское бездомно!

О запомни, молю, эту кухню и этот закат!»

 

Ты сказала: «Взгляни!», я безмолвно взглянул и безмолвно

Закурил и подумал: «О да!» и промолвил: «Ну да…»

И добавил: «Трындец как красиво! Трындец как красиво и больно,

И, должно быть, такого не будет уже никогда.

 

Никогда, никогда, о мой ангел, сей миг, сей какой-то там сумрак

Не вернётся сюда, та-та-та, не вернётся сюда!

И какая-то птица, наверное, голубь, а может быть, вовсе не голубь

Не промчится в закат мимо нашего, Лена, окна,

Мимо нашего, Лена, окна…


* * *

Субботний вечер. На экране

То Хотиненко, то Швыдкой.

Дымится нескафе в стакане.

Шкворчит глазунья с колбасой.

 

Но чу! Прокаркал вран зловещий!

И взвыл в дуброве ветр ночной!

И глас воззвал!.. Такие вещи

Подчас случаются со мной.

 

Отколе он, сей стон далёкий?

Куда сей зов манит меня?

Надвинь поглубже треуголку,

Седлай хрипящего коня!

Пусть епанча, крылам подобно,

Шумит и бьётся за спиной!

Лети на голос сей загробный,

На песнь погибели родной!

 

Земля и твердь во мгле глубокой.

Луна сокрыла бледный лик.

И чёрный всадник одинокой

Тык-дык, тык-дык, тык-дык, тык-дык.


* * *

Джейн, подруженька нежная, годы проходят…

                   Годы проходят…

 

Да чего там «проходят» — прошли… Обернёшься назад —

Анфилада уходит во мглу и теряется в сумраке,

А вперёд поглядишь — перед носом глухая стена.

                    Да, собаченька, да, путь недолог…

 

Время игр, время пиршеств, задорного лая, бессмысленной течки

И тщеславия жалкого минуло. Ныне настала пора

На диване лежанья бесцельного… Ты дремлешь, негромко похрапывая,

Ну а рядышком я — читаю зачем-то

Толстый том сочинений мадам

Де Лафайет. Но не очень внимательно…

 

Ну какая ж ты тёплая, Джейнушка,

И какая смешная…

 

Знаешь ли, у мореплавателей просвещённых

Мудрая есть поговорка: You cannot

Teach old dogs new tricks. Это точно про нас, барабака.

Нынче не то чтоб каких-нибудь новых, но даже и старых

Фортелей нам уж не выкинуть боле…

 

                                                  Намного короче

Стали прогулки и медленней. Даже не очень-то

Мы и расстроились из-за того, что Собянин

Нам запретил уходить дальше 100 метров от дома,

Чтобы заразу не разносить… А кого мы в лесу заразим-то?

Белок разве что или дроздов. К тому же

Ты теперь до того благонравна,

Что даже белок уже не гоняешь. Моё же злонравье

Тоже весьма поубавилось... В общем, собаченька,

 

Согласись, могло быть значительно хуже.

Да и было значительно хуже…

 

                                           Тем более

Вечер уже наступил и прошёл. На сегодня достаточно. Выключим

Лампу, голубка дряхлая, включим

Радио Classic FM. Программа Smooth Classics… Кажется, Глюк.

А может, и Моцарт вообще… Спокойной нам ночи, собака,

Ночи спокойной и снов

Долгих, нестрашных…



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru