НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Одиночный пикет пробуженных слов

Юлия Подлубнова. Девочкадевочкадевочкадевочка. — Екб. — М.: Кабинетный ученый, 2020.

«Девочкадевочкадевочкадевочка» — первая книга Юлии Подлубновой, вышедшая в ее тридцать девять. Книга критика, сменившего амплуа, — не с позиции третьего лица (читателя), а изнутри сборника, рецензируя жизнь. Условно поздний дебют подразумевает сложившееся мировоззрение и отсутствие атавизмов юношеского/девического письма. Это в данном случае действительно так. Ирония в том, что Подлубнова, как, например, Ирина Котова, не так давно полностью перешла от регулярного стиха к верлибру (до этого они писались параллельно), и решение автора и редактора Екатерины Симоновой представить в книге только свободные от традиционной конвенции тексты выглядит единственно верным¹  — и потому книга воспринимается как двойной дебют, возвращенное девичество слов.

Реальность здесь преподнесена в облачении, во-первых, иронизма — некрасовской свободы настоящего (из тетрадных клеточек неуважения — «в решеточку»), во-вторых, — прямого высказывания («Кто я? Девочка прямого действия»), отсекающего аппендикс иллюзий.

Сквозная мысль этой книги — будущее как реставрация прошлого. Через гиперболы и констатации Подлубнова воссоздает реальность: избитую, черепно-лицевую, с (фото)ружьями в руках, спаянную сартровской тошнотой.

Сдвинутую, но узнаваемую. Потому что сдвиг здесь — по норме.

Но вернемся к аппендиксу. Как его удаляют? — оттягивая и «придушивая» лапароскопом, отделяя от тела и прижигая рану. Тексты Подлубновой предельно телесны, пусть даже эта телесность явно не выражена — она за кадром текста, во вброшенных случайно словах («Если ты коснешься моей руки, / я готова нарушить любые нормы» и др.) и социальных крэшах: «эра петлюги» — это телесность уровня Сары Кейн, которая написала «Психоз 4.48» и повесилась вслед за своей героиней.

«Эра петлюги» — это то, что приходит без раскачки.

Эра, когда настоящее, будущее и прошлое смешались. И одна отдельно взятая девочка втягивается вслед за пуповиной страны в живот зеркала — в «Загадочную историю Страны» с откатом системы, но без социальной подушки для сна внутри иллюзий.

А потому:

Бог Гагарин еще не разбился.

Принудительная психиатрия

еще практикуется.

Каждый цветок у корпусов Кащенко —

поцелуй в далекое будущее.

Вот оно — зеркало эры петлюг.

В такт реставрации звучит обновленный временем Некрасов: «Надпись на музее свободы: “Открытые окна не трогать руками”». И человечина как расходный деликатес, перемалываемый лопастями колеса обозрения, где «взвешивают человечину», а после, переламывая в фарш, продают в пустом магазине (еще одна веточка в прошлое).

Женщины в этом мире воспринимаются как «скотина», которая «рожает мясо». Впрочем, и мужчины тоже — все маленькие люди без права на права.

Бокасса, зашедший в гастроном репрессий, был бы доволен.

То, чем занимается Подлубнова, — это поэтический активизм.

Еще: иронизм — сдвиг в сторону «будущего в прошедшем», метод и калька, при этом, к счастью, не десакрализирующий чужую боль (за что я не выношу этот прием сытой усмешки). Травма не терпит спекуляции, и тут я согласен с авторкой послесловия Галиной Рымбу, называющей литературную иронию «концептуальным оружием мужчин». С важным дополнением: Подлубнова не манипулирует аффектами.

В то время как они — тренд.

Что еще? Паутина чувств, растянутая временем и лапками клейких ошибок:

Невозможность создать

телефонно-сосудистую систему:

два разных сердца

на разных концах провода.

И сестринство как общий организм, связанный альпинистской веревкой, чтобы безопасно преодолеть рельеф страха обезбудущности — и потому в текстах появляются Екатерина Симонова, Елена Баянгулова и др. (Собственно, это традиция уральской поэзии, и это единственный раз, когда уместно упомянуть Б.Р.)

Грустная ирония: веревка. Страховка, которая в критической ситуации может стать удавкой. Или оборванным тросом космонавта в вакууме интерстеллара.

В одном из последних стихотворений Подлубнова говорит:

Будущее наступило,

и потому его нет.

Как нет и слов — они взрываются сверхновыми текстами, а потому обречены на пустоту.

Аппендикс иллюзий — орган, без которого система способна существовать.

А мы?

Владимир Коркунов

1 Странно смотрятся силлаботонические тексты Ю.П. в прошлогодней антологии УПШ — форме, в которой автору явно неудобно.