— Павел Пепперштейн. Предатель ада. Мария Кирова
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии



Из логоса в лотос

Павел Пепперштейн. Предатель ада. — М.: Новое литературное обозрение, 2018.


Одна из главных особенностей современной премиальной литературы в том, что многие из романов неоправданно велики. Кажется, что писатели  насильно раздувают свои произведения, отчего те превращаются в существ, которые хочется лишь пристрелить от жалости. Сквозь сотни страниц размытых описаний и бледных вариаций одного эпизода так и слышится тихая и душераздирающая мольба об эвтаназии. Однако сборник Павла Пепперштейна «Предатель ада» ярко контрастирует с такой удручающей обстановкой.

В 2005 году была опубликована книга «Толкование сновидений», которую Пепперштейн написал в соавторстве с психологом Владимиром Мазиным. Этот труд делится на две части — по авторам, и рассматриваемый сегодня сборник художественная переработка описанных там идей.

Пепперштейну удалось создать настолько яркую и насыщенную систему образов, что ею можно наслаждаться, даже не понимая её. И эта окрыляющая необязательность в поиске смыслов напоминает мне не только любимую с детства «Футураму», но и популярные сейчас «Время приключений» и «Рика и Морти».

Однако нельзя сказать, что сборник представляет собой чистую бессюжетность. Конечно, рассказы похожи на сновидения, но в каждом из них встречаются образы, которые связывают его с остальными. В этом они очень похожи на чжаны китай­ской литературы. Востоковед Татьяна Григорьева описывает эту структуру так: «Каждый фрагмент есть нечто целое, законченный мысле-образ, связанный с другими особым, нелинейным типом связи, характерным для традиционной структуры китайского текста: отклика, эха, резонанса…[Фрагменты] соединены между собой невидимой нитью». И мне кажется, эта формулировка идеально описывает структуру сборника Пепперштейна.

Лев Оборин в статье «Свобода и блаженство в России 2990-х: из чего состоят две новые книги Павла Пепперштейна» отмечает «настырную провиденциальность» текстов Пепперштейна. Действительно, идейный вектор его творчества направлен в будущее, и при этом он не ограничивается одним сюжетом, например, атакой ино­планетян или экологической катастрофой. Важно, что его футурология, несмотря на лёгкую сюрреалистичность, выстроена с той логичностью и продуманностью, которой уже почти не ждёшь от современных авторов. Возможно, именно эту неожиданную основательность критик и принимает за настырность. Действительно, поражает, что мир сновидений может оказаться более «отшлифованным», чем историческое повествование. Да, так и живём!

В художественном мире Пепперштейна сплелось множество не только времён, но и параллельных вселенных. Поэтому «Предатель ада» по структуре очень напоминает юнгианское целое, описанное в «Толковании сновидений»: разрозненные фрагменты не собираются в единое целое, а в один момент резко выделяется некоторая группа частиц, которые образуют уникальное мимолётное целое. Моё понимание сборника формировалось подобным образом: из сгустка смыслов я выделяла некоторые из них и пыталась выстроить их в систему. Пепперштейн даёт возможность каждому из читателей сконструировать своё представление.

Итак, размышления о будущем занимают важное место в сборнике, но рассказов о настоящем в нём не меньше. Действие многих фрагментов происходит за границей, и поэтому, говоря о современности, автор концентрирует внимание на Европе. Её портрет явно вдохновлён литературой fin de siecle: «Европа млеет, томится, она чего-то жаждет — то ли наслаждения, то ли боли. То ли спермы, то ли крови... Что же происходит с Европой? То ли здесь что-то заканчивается, навсегда, то ли наоборот — начинается». Но главное, что она издаёт звук, который сводит людей с ума и в итоге её же расколет пополам: «...показалось, что где-то среди волн заплакал младенец. Или это было мяуканье озябшего котёнка?... Затем нечто ещё более надломленное и жалостливое проступило в этом звуке... Нечто как бы обиженное, бесконечно робкое, бесконечно хрупкое и укромное. Нечто как бы украденное, сугубо незаконное. Нечто ничтожнейшее и в то же время совершенно отдельное от всего, беспрецедентное, иное». В этом звуке, как и в первоматерии, сочетаются развитие и распад, и он невольно напоминает мне роды изнасилованной женщины. Пепперштейн словно говорит, что да, Европа меняется, но в этих переменах есть что-то жестокое и неправильное, однако неминуемое, ведь только ухо по-настоящему беззащитно.

Провиденциальный сюжет Пепперштейна начинается не с рокового события. По сути, мир уже многие годы строит фундамент этому будущему, и именно в этой плавности заключается самое пугающее и волнующее. Автор пишет, что мы живём во время войны капитализма со средой. Люди капитализма, или Логос-люди, отказываются жить в мире, сделанном не ими, а своё упрямство пытаются оправдать природной обречённостью планеты. По мнению писателя, желание людей жить исключительно в рукотворном мире может дать развитие нескольким сюжетам. Наиболее чёткие контуры имеют два из них. В первом случае люди сбегут с Земли и будут бежать до тех пор, пока им не удастся воплотить свою мечту — построить абсолютно искусственную планету. Этот сюжет в сборнике проскальзывает парой предложений, в то время как второму сюжету уделено целых две главы. Под воздействием химического оружия Логос-люди превратятся в антропосферу — в бесконечную оргию, образующую огромный колониальный организм на поверхности и в толще океана, чьё существование будут обеспечивать солнечный свет и спутники. Но на этом история не заканчивается. Рядом с Землёй находится планета Миррор, которая поглощает приземлившихся на неё людей и создаёт их копии, которые потом и возвращаются на Землю. На нашей планете люди поглотили природу, а на Миррор — наоборот, природа поглотила людей. Но через миллионы лет Миррор будет достаточно близка для того, чтобы любвеобильная антропосфера увидела своё отражение. В тот момент Пуруша «узнаёт себя, и в этот миг начнётся его личная история: история его души, история его восторга и одиночества». Подобно Нарциссу, он, издав крик оргазма, переродится в цветок, в лотос Забвения и Чистоты, и будет цвести в полном одиночестве и цельности — в заповедных объятиях Дао.

Особое место в сборнике занимает миф о России. Подчёркивая её важность и уникальность, Пепперштейн отсылает читателей не только к творчеству русских философов начала XX века, но и к «Волшебной горе» Томаса Манна, в которой Россия представлена таинственным сочетанием восточной философии и наивного варварства. На протяжении всего сборника огоньками вспыхивают упоминания православной церкви, особенно в контексте Пасхи. Православная церковь выступает в рассказах как агент России, средство связи с обречёнными странами. Если во всём мире люди кончают жизнь самоубийством, то в России людей воскрешают, и все любовные линии разворачиваются на фоне или с упоминанием православной церкви. Почему любовь на нашей стороне? Возможно, потому, что у нас было социалистическое прошлое, мы долго не знали капитализма, а эта западная система, по мнению Пепперштейна, уничтожает любовь, заменяя её сексом. Также в упомянутом «Толковании» автор утверждал, что в союзе социализма и любви залог экономического коллапса как такового: возникновение ниоткуда и расхищение в никуда. В итоге лишь Россия переродится в полноценное государство, и поэтому её можно считать идейной победительницей в извечном противостоянии с Европой и Америкой. Однако Россия должна объединиться с Индией, Канадой, Тибетом и странами Латинской Америки и стать огромным, но тихим заповедником-музеем, окружённым разрушением и биологическим перерождением. Но почему именно с этими странами? Потому что именно они производят самое ценное воздух, а чистый воздух — это и есть le spiritualisme.

В мифе Пепперштейна невозможно не заметить отблеска идеалистического патриотизма, и мне он кажется лишним в контексте современности.

Пепперштейн современный Босх от литературы. Его рассказы насыщены не менее яркой и противоречивой символикой, чем у художника. Пока в большинстве романов не хватает пищи для ума, в «Предателе ада» её, наоборот, в избытке. Однако, как для понимания загадочных триптихов Босха необходим багаж знаний, так и рассказы Пепперштейна сложно воспринимать, не прочитав как минимум «Толкование сновидений». Впрочем, я уверена, что они того стоят.


Мария Кирова



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru