ДНЕВНИКИ

Раиса Орлова

«До нового ХХ съезда мы не доживём»

из дневников 1969–1980 годов

Журнал «Знамя» продолжает публикацию фрагментов дневников писательницы и правозащитницы Раисы Орловой, начатую в № 9 за 2018 год.

30 января 1969 г. У Каверина. «Если б дали (всё же “дали”, сам не возьмёт) рассказать всю правду о 30-х годах. Как это было…». Согласен со мной о непереводимости опыта. «Какой это был подвиг — Платонова, Булгакова — пронести факел…»

2 апреля 1969 г. Нора¹ : «Что удерживает временами от петли? Ваш Копелев, Солженицын, другая литература».

19 апреля 1969 г. Прекрасное письмо от Лёвчика²  со словами «Любите глупого пингвина и его пингвиниху…».

Сказочный день… Счастье капель солёной воды на теле и горячий песок. Закат из Синопа, фигуры людей и контуры мостов — всё чёрное. Напротив жёлтого солнца чёрная графика, акварельные тона моря — этот закат я подарила Лёвке³ , он мне — первый, а я ему — пышный в Батуми. Это был 1964 год, всё ещё было спокойно. Но ведь я не думала, не гадала, что такой прекрасный закат ещё будет в нашей ненормальной жизни. А вот же — пришёл, явился.

Так что же, Лёвка — последний из трагических могикан? Да, для него и сейчас слово «коммунист» много значит. Та первая фраза в статье о «старых зурначах»: «Все истинные гуманисты и честные коммунисты…» Я говорю: сними! А он — не могу, линия жизни. Молодые тянутся, есть магическое излучение, есть нечто важное, что он может дать — себя.

1969 г. В мастерской художника Давида Какабадзе. Я написала: «Полотна, как и рукописи, не горят».

Сухуми. Мы с Лёвой пишем о Бородине⁴ . Остановка.

— Что ты?

— Мне жаль и страшно, что Ленин умер.

Всё-таки есть могиканство. И это тоже нравственная позиция, и на этом тоже можно стоять. Отчасти — нужно... Ведь у Лидии Корнеевны или у Игоря⁵ , например, иные исходные данные, иная жизнь. Не случайна и их позиция в споре с Роем⁶ . Всё это далеко вглубь уходит. Искать себя, своё, уходить в себя. На этом стоять. А не поддаваться бесконечным колебаниям в зависимости от внешних ветров.

22 октября 1969 г. Эффективность труда у нас. Один день. Слава⁷  разбирал овощи в овощехранилище, Света⁸  встречала Гусака⁹ , Машу¹⁰  послали на болгарскую выставку, она рассматривала обувь и сумки.

* * *

К.И. сказал накануне смерти: «Дай Бог, чтобы завтрашнего дня не было бы».

Февраль 1970 г. Освобождающиеся несвободны. И кому нужны наши освобождения, сами эти потери, сантиметры, миллиметры, когда всё уже зашло так далеко. Холодный ужас теперь приходит не с мыслями про тюрьмы и обыски, а с мыслями о Палиевском и Кожинове. Руситы — реальная современная идеология. И дело зашло очень, очень далеко... Всё наше — обломки давно потонувших и никому не нужных атлантид. Рядом то ли русские, то ли еврейские, то ли армянские националисты. Растущее одиночество. «Китайские дневники» Б. Вахтина — про то же.

30 апреля 1970 г. Киев. Там жили мама с папой, когда меня ещё не было на свете. Маловасильковская улица, Крещатик и Дарница. Сегодня утром проезжали станцию Нежин. А первое моё путешествие — в октябре 1918 года. Мне три месяца. Мама везёт меня в Киев из голодной Москвы. Ехали тогда около трёх недель, и я простудилась. Кашель остался навсегда. И я повторяла потом чьи-то, наверное, папины слова: «Троцкий в Нежине»... Видели сегодня скучный-прескучный вокзал Нежин.

Потом мы были в Киеве с Лёней¹¹  в мае 1940 года. В первой командировке от издательства «Молодая гвардия». Я поехала в институт Богомольца, а Лёня полетел в Одессу, он писал сценарий об Эйзенштейне. Мы жили в «Континентале», завтрак в постель, чёрная икра, третий месяц беременности...

Ноябрь 1944 года. Мы шли с Лилиан¹²  по разбитому страшному Крещатику. И архитектурная мастерская, и будущий Киев — возможно, эти самые «торты» — тогда казались далёкой мечтой. Был ещё один Киев — в стихах Алигер. В ноябре 1943 года, когда его взяли наши.

Май 1945 года. Ровно четверть века тому назад. Поезд идёт в Румынию¹³ , мы стоим в Киеве несколько часов, я ещё в тёплом. Именно тогда пятилетняя Светка, глядя на немцев, разбирающих камни, сказала: «Мам, они же — как люди». И я опять беременна — шесть месяцев. Обе дочки в моём пузе побывали в Киеве.

...Мелькнула и ушла мысль о смерти. Не там, не в больнице (Андреевской), а по дороге... Мы второй день ходим по Лёвкиной  биографии¹⁴, по детству, по школе. На Подвальной улице (под валом), где наша гостиница, жила его учительница, Лидия Лазаревна. Товарищи, подруги, подружки, скаутский отряд в подворье Софии. Дом, где жили дед и бабка¹⁵ . Заходили во двор. Дерево осталось.

...Дорога в Бабий Яр. Я всё пытаюсь и не могу представить себе этот послед­ний путь. Моё нормальное (или безумное?) воображение отказывает. Вот там шла толпа, гнали толпу на убой. Знали или не знали?

20 мая 1970 г. Письма¹⁶  — возникающая форма неофициальной общественной связи между людьми. Они отличаются от семейных, дружеских, любовных. И они — угроза для связей официальных, насаждаемых партией, комсомолом и др., и как таковые, должны быть растоптаны.

Июнь 1970 г. Рига. В Булдури дом начинает дрожать, когда электричка подходит к предыдущей станции. Потом резкий шум, потом долго-долго ещё трясётся дом... Так и с несчастьями: до и после, ожидание, предчувствия, последствия. Вот что не даёт жить.

* * *

Фая¹⁷ : «Полтора года я знаю тебя, полтора года ты бежишь. А на бегу ничего нельзя — ни писать, ни любить, ни дружить, ни просто радоваться жизни».

Мгновения «не бега»: откос в Жуковке¹⁸ , поезд Москва — Тбилиси, Мцхета, улицы Еревана, Тимирязевский парк с Лёней¹⁹ , над рекой в Рузе. Улицы заснеженного Голицына, переделкинский день с Инной²⁰ . Болезнь, и хоть вынужденная, но остановка.

29 июня 1970 г. Была в Звенигороде, купала детей. (Светка — в санатории, мы с Машей²¹  её заменяли.) Дети снимают грязные колготки, а как жили дети до колготок? Машка уверяет, что такого периода не было. По одежде можно кое-что «прочитать» о родителях. Есть очаровательные, ухоженные девочки и мальчики, которым покупают дорогие свитера... Духота немыслимая, хоть я и не в последнем кругу, не в мойке. Всё липнет. Делимся на тех, кому легче замёрзнуть, и тех, кому легче задохнуться. Все они — дети рода человеческого, голенькие, одинаковые.

А как было в предбанниках Освенцима? На обратном пути в поезде прочитала слова Ирвина Хау²² : «Только по географической случайности я не превратился в кусок мыла». И ночью проснулась: кусок мыла! Я знаю об Освенциме четверть века, я даже помню, как читала «Треблинский ад» Василия Гроссмана, — и я не знаю ничего. Начинаешь знать, только если отождествляешь себя, если рухнет преграда. И вот, в будничном занятии, когда мыла детей, преграда рухнула. Я кое-что узнала. И ужаснулась знанию. За человечество, за близких, за себя, за вот это их возможное будущее.

Будущее. Лёнюшка скован настолько, что не признаёт нас знакомыми. Только потёрся об меня заросшей головёнкой. Помыла его и Митю и вернулась в первый круг.

Долг перед ними. Не перед человечеством — перед Лёнькой. Воспитать личность личным примером. Каждодневным. Тем, как ты живёшь. Если б можно было жить там же, в Звенигороде, там же с Лёнькой. А как же с умением быть человеком для людей, жить среди людей?

               Жизнь ведь тоже только миг,

               Только растворенье

               Нас самих во всех других

               Как бы им в даренье.

                              Б. Пастернак

Во ВСЕХ других? Нет, наверное, если пытаться во ВСЕХ, как Лёва, — тогда самым близким почти ничего не достанется. Наверное, не во всех. В избранных. По сродству профессии, убеждений, пристрастий. Наконец — просто по душевному сродству. По реакции на совместимость. И человек, выросший в большой семье, описанной Макаренко в «Книге для родителей», знает, что он — не центр земли. Что есть другие люди, о которых надо думать.

1 июля 1970 г. Лёва читает главу «В этапе»²³ . При мне — в третий раз, а слушать невозможно. Особенно если контрапункт — новое уголовное законодательство. Условия хуже, чем в прежних лагерях: две посылки (после полсрока), 15 рублей в месяц можно тратить, 15 копеек в день. И опять не сплю и думаю: как с этим сосуществовать? Убежище на откосе, два кресла, его и моя работа, уединение, река...

4 июля 1970 г. Саулкрасты. Тяжёлая бессонница. Лёнькины больные уши... Тот день в Звенигороде — два потока мыслей и чувств. Дети — голые, естественные люди. Равные. Равные в беде. Отсюда впервые такой явственный Освенцим. И равные в возможностях добрых. Какая разница, кто они по национальности, кто их родители? Но в каждом уже что-то заложено. Общественное воспитание: хороша соборность — учим слову «мы», заботиться о другом раньше, чем о себе. Хороша коммуна, фаланстер. И ужасна казарма. Картофельно-бледные лица и запуганность. Ужасна принудительная общность.

               Не потрясенья и перевороты

               Для новой жизни очищают путь,

               А откровенья, бури и щедроты

               Души воспламенённой чьей-нибудь.

                              Б. Пастернак

Белый силуэт кирхи с красным пиком в проёмах зелёной листвы. Лёвкин сон, мои дурные мысли. Червь тревоги внутри, никуда от неё не деться, и море не спасает. Только вырастить человека. Вот этого, глазастого, с завязанными ушами. Помочь ему, как помогали родители Владимиру Набокову. Передаётся пример.

* * *

После книги Надежды Яковлевны²⁴  не могу спать. Я её читала в 1964 году как ПРОШЛОЕ. Связанное с настоящим, но всё-таки прошлое. А сейчас я её читаю как настоящее и весьма возможное будущее. Ослабленное, более интеллигентное, гораздо более избирательное. Разве мне самой не казалось: Алик Есенин-Вольпин²⁵ , Алик Гинзбург²⁶ , Горбаневская²⁷ , Амальрик²⁸  — это всё «не про меня»?

18 июля 1970 г. Печатаю Лёвину книгу и думаю — мрачно, горько, печально — о связи литературы и действительности.

23 июля 1970 г. Мой день рождения, проснулась в цветах. На Востоке Лёву назвали бы дарящим радость. Иногда без меры, иногда без такта, иногда в ущерб остальному (остальным) — но всегда щедрая радость другим людям.

4 августа 1970 г. Поездка в Звенигород. Лев читает «Санаторий Бутюр»²⁹ . Всё знаю по отдельности давно, по многим рассказам. А вместе ошеломляет. Мне не кажется, что эта глава из лучших художественно, но я еще не могу судить по тем законам...

Лёнюшка выглядит получше. Светка — умная мама. «Возьмите меня отсюда». Куда? Всё она ему отвечает верно и рассудительно, но душа требует — взять. Пусть живёт с нами, там, где мы...

Отвечаю на обратном пути Ларисе Вовси: «Я бы сегодня воспитывала детей для частной жизни. Честными, порядочными. Побольше оружия: языки, музыка, образование, ремёсла — шить, вязать, вышивать».

Ленюха — Свете: «Я не хочу возвращаться сюда, к костру. Я хотел погулять с тобой по лесу». С него хватит коллектива. Он хочет наедине. Он хочет быть единственным хоть на два часа.

5 августа 1970 г. Аннушка уже пролила масло³⁰ . Каждая написанная НЕ ТА страница, статья вытесняет ту, главную, единственную. Эта мысль точит.

22 августа 1970 г. Что там, в Праге? ...Дни Мюнхена. 1938 год. У нас дома висит карта. Друг говорит: «А что же делать? Середина Европы...»

«Усталая совесть» оказалась менее усталой, чем думал Бёлль³¹ .

...Читаю насквозь Лёвкину рукопись. Как поступить — редактировать или оставить «роман романа»³² ? Замечательная страшная книга... Только вместе.

24 августа 1970 г. Лев пишет точно по Ахматовой:

И просто продиктованные строчки

Ложатся в белоснежную тетрадь.

Именно так, под диктовку, не отрываясь от листа бумаги. Фонтан открылся. Это и литература. Наши жадно ждут каждой главы... И главное — чудо. Почему сейчас, этим летом, в дурных условиях? Потому что.

* * *

Вечер с И. и В. Поехала я одна, Лёвка решительно отказался. Посуда, красивый стол, особые блюда. Я рассказывала. А потом И. спросила:

— Ты этим живёшь? Ты хочешь этим жить?

— Нет, не живу и не хочу.

— Но вот мы не виделись два месяца, а ты говоришь только об этом.

У меня поднялась мутная горечь полного отчуждения. Я услышала себя, свои доводы в очень антипатичном освещении. И не захотелось больше ни о чём говорить.

А потом прочла Суворина, опять испытала ожог таланта, трудолюбия, блеска мысли. «Ограниченно годные друзья», как и я для них, наверное.

3 сентября 1970 г. На теплоходе «Добролюбов». Страшно попасть в четвёртый класс³³  — теперь уже не выберешься. До нового ХХ съезда мы не доживём.

18 сентября 1970 г. Похороны Оксмана. Надежда Яковлевна: «Больше всего боюсь левых западных мальчишек… Если я чего плохого наговорю, знайте: это лекарства…» Про Оксмана: «Последний интеллигент». Я протестую, показываю на Чудаковых. «Нет, нет, в 25 лет прекрасны, а в 30 — Бог знает что».

20 сентября 1970 г. Идём с Ленюхой домой от Маши. «Когда я поженюсь, и будут дети, всё равно я буду приходить к моей мамочке». И развивал эту тему весь вечер: «Мужчины не умеют родить. Я буду жить здесь. А она — где-нибудь».

26 сентября 1970 г. Всё вроде ничего, но рядом бродит беда. Вчера она навалилась на меня, не дала заснуть, я её серо-коричневое присутствие ощущала физически... Мамина одышка? Света? Игорь? Письмо от Юлия? Не знаю, что это?

25 октября 1970 г. Я, кажется, впервые вечером, лёжа, Лёвке: «Жить не хочется». Это, придя от Светки, видя их с Машкой, думая о своей смерти и о том, как им будет потом.

2 ноября 1970 г. Саня³⁴  о Набокове: «Никогда не поверю, что он отказался (от Нобелевской премии. — Р.О.). Книга воспоминаний не интересна. Нельзя писать без политической концепции. Одни бабочки...»

5 ноября 1970 г. Все эти дни читала «Котлован» Платонова. Насколько всё же книгу лучше читать, чем рукопись. Одна из самых глубоких, протяжных, печально близких... Всё правда. Всё — ужас. Но — неосознанно, наивно, по-гомеровски. Очень заманчиво сравнить с гроссмановским «Всё течёт». Суперосознанное, и совсем нет наивности. Все эти сумбурные мысли рядом, по соседству с каким-то важным законом искусства, где без наивности не обойтись.

Вопреки всем возражениям, вопреки тексту мне кажется, что Платонов тогда, в 1929–1930 годах, ещё полностью верил в идею. Видел искажения, но считал, что идею искажают... Магически протяжённая грусть фраз: «Нам до людей ещё долго-долго идти».

Ноябрь 1970 г. Читаю «Август 1914-го». Ольга Орестовна:

— Западное просветительство — только ветвь западной культуры и отнюдь не самая плодоносная, может быть. Она отходит от ствола, не идёт от корня.

— А что же главней?

— Да, если хотите, главней — духовная жизнь Средневековья. Такой интенсивной духовной жизни с перевесом над материальным существованием человечество не знало ни до, ни после.

Отвечает на вопрос Исаакия: «А вообще идеальный общественный строй возможен?»:

— Слово «СТРОЙ» имеет значение ещё лучшее, и первое — СТРОЙ ДУШИ. И для человека нет ничего дороже строя его души, даже благо будущих поколений.

Мы всего-то и позваны — усовершенствовать строй своей души.

6 ноября 1970 г. Ереван... А было время, когда в куриных моих мозгах что-то сдвинулось, и я поняла устройство электромотора. И объяснила другим. Физик Васильев, 6-й класс, всё это было 38 лет тому назад. А потом эти извилины заросли, и доносится сквозь толщу: «...пи-мезон, частицы, ускорение».

...Папа приезжает из Армении с ящиком коньяка. Всё это как-то связано с журналом «Наши достижения». Стенографистка Халатова³⁵  Урик Ивановна готовит замечательный плов. Задумывалась ли я когда-нибудь о том, что Халатов — армянин? Вряд ли.

На протяжении всей поездки не оставляет мысль о том, что Василий Гроссман был осенью 1961 года в Армении после того, как у него забрали роман³⁶ . И никто не взволновался, все жили своей жизнью, это было у него — в одиночку. И мы ходили по этой земле одновременно с ним, ничего не зная. Вот так сейчас не знают о Лёвке³⁷ .

Ноябрь 1970 г. Партгруппа, выступает Аркадий Васильев³⁸ . «Товарищ Сталин...», в другом месте: «Господин Солженицын... указать ему на дверь...».

Тот, кто послал на гибель миллионы людей, — товарищ, а тот, кто об этом написал, — господин. И я не крикнула, не вышла, не выступила, ничего не сделала... Меня никто из близких не критикует, даже ЛК³⁹ . Стоит ком в горле, душит, на миг показалось вчера — задушит.

* * *

...На октябрьские праздники 1940 года я ездила к Лёне в город Боровск. Мы с ним совсем не похожи ни на меня нынешнюю, ни на этих нынешних. Нам очень жаль, что мы — не на демонстрации. Нам прекрасно вдвоём, но нам не хватает бурлящей улицы. Для нас все слова значимы и два главных — Октябрьская революция — наполнены огромным значением. Ничто ещё не поставлено под вопрос. Почему я так часто возвращаюсь к этим дням?

1970 г. Новосибирск. Академгородок. Здесь можно было построить Брук Фарм⁴⁰ , и не построили. Что помешало? Вот оно, закатное солнце, сосны, молодыми глазами я на них не смотрела⁴¹ , но и два с половиной года — это время.

* * *

Майя Туровская о моей рукописи⁴² : «Самая слабая часть — документы. Они стареют. Их анахроничность. Всё, что пропущено через себя, важно. Высоковольтно. Ты прожила под током... Хорошо всё, что окрашено любовью».

Потом начала, как и все, прочитавшие рукопись, рассказывать о себе. Анти-я...

7 декабря 1970 г. ...Ушла в середине пира (отмечали на Пушкинской день рождения Люси⁴³ ), прошла по улицам моего детства. И никто не заметил, как бывало в школе, но тогда я рыдала, а сейчас слёзы не льются, остывают под глазами. Немного умиротворённая — вернулась.

...Переулки моего детства... Столешников — там жили Коля Рыжичкин, Мила Бобылёва. На Петровке — Фабик Валк, Яня Рубанович, Вера Азбукина. (Коля погиб на Халхин-голе, Фабик — на фронте на Кавказе, Яня покончил с собой сразу после войны. — Примечание 1978 года). Свадьба Вали и Вели (не думали, что надолго). Прошло 30 лет, кто ещё удержался?

Петровский переулок — теперь улица Москвина — наша школа, Лёня, Светкина школа, тётя Поля (уборщица), мои занятия, тётя Нюра. Большая Дмитровка, отделение милиции, мы ищем Марину. Это из другой эпохи. А из той, древней: 10-летие Октября, вожатая Соня. Старые большевики (кто тогда решился бы на презрительное сокращение «старболы»?!) по-иному чувствуют, чем мы, молодые, у них — особый праздник. А в это время шла троцкистская демонстрация, о чём я узнала века спустя...

20 декабря 1970 г. Руза. Все эти годы я ждала хороших обстоятельств, а их почти не было, не бывает, не будет. И надо делать всё, что можно, в этих обстоятельствах. Писать наперегонки⁴⁴ .

28 декабря 1970 г. «Если бы среди нас были ангелы, — сказал Кропоткин в одной из лекций по анархизму, — мы могли бы им доверить заботу о нашей организации. И всё-таки довольно скоро у них выросли бы рога».

Одно ощущение от Переделкина: все пишут свою главную, заветную книгу. Пишут, боясь не успеть: отнимут, умрёшь...

31 декабря 1970 г. ...Новый год вдвоём с Лёвкой — что это? Мы смотримся в судьбу. Мы одни, свеча стоит на куске шихты от Павлика⁴⁵ . Ветви ёлки, шампанское, стихи Пушкина и нам хорошо вдвоём. Первый звонок — Машкин⁴⁶ .

6 марта 1971 г. Т.А. — попытка самоубийства. Впервые с такой силой — мысли о текучести человеческого характера... Понимают текучесть — дано понять — любящим, верящим и писателям. Потому — уникальность литературы, уникальность личности, её непредвиденность. Впервые с такой силой — Достоевский.

24 марта 1971 г. Перечитала несколько глав романа «В круге первом». И вот что поразило: у тех людей, кто свободен, — Нержин, Сологдин, Бобынин, в некоторой степени Рубин, — есть пространство. Они заперты, а живут они духом, мыслью в мире необъятном. И это ощущение пространства физически протяжённо. А все несвободные — на воле несвободны все, начиная от Сталина, — живут в тесном замкнутом, скученном пространстве. Во втором варианте книги прогулка Клары и Иннокентия — неудачная — это ещё и неосознанные поиски пространства.

* * *

Из рассказов Арсения Тарковского об А.А.⁴⁷  Вечером сидели у Ардовых. К чаю ничего не было. А.А. послала Борю за конфетами. Магазин уже был закрыт, он принёс слипшиеся подушечки. А.А.: «Боря, их, по крайней мере, при вас давили?»

10 апреля 1971 г. Герцен говорил о «Книге стонов». Последний год его жизни — ни «Колокола»⁴⁸ , ни детей, ни России. Мера мужества.

* * *

Спектакль «Три мушкетёра». В мушкетёров мы играли больше 40 лет тому назад. В нашей большой комнате с Верой Азбукиной, Милой Бобылёвой (кажется, она чаще всех и была госпожой Бонасье). Я была Анной Австрийской — мне нравилось надевать себе на голову покрышку для наволочек, на ней было нечто вроде крупных кружев. Подзор?.. Герцог Букингемский, герой-любовник — Игорь Беляков... Впрочем, до Анны Австрийской я хотела играть Атоса, любимого мушкетёра, но не дали. Только женскую роль. Большой спор был вокруг Миледи, её никто не хотел играть. Видимо, порок не привлекал.

А до этого мы играли в «Тома Сойера». «Три мушкетёра» — вторая игра.

* * *

Русский музей. Четыре синих цвета. Синее платье на портрете Альтмана. Ахматова, составленная из острых углов, сидит в яркой жёлто-оранжевой шали. Эта желтизна и придаёт особый оттенок синеве.

Далее — синева у Петрова-Водкина в кормящей матери, в играющих мальчиках. Синий фон натюрмортов Кончаловского. И, наконец, главное синее — все мягкие оттенки, полутона, переходы — на картинах Павла Кузнецова: стрижка барашков и вечер в пустыне. Голубой, нежный, густо-сизо-синий. Пожалуй, видела я такое только в Коктебеле...

14 мая 1971 г. Новосибирск. Академгородок. Завтракаем в гостинице. Рядом — геологи... Все ухоженные, довольные собой, себе равные. Могли бы мы так? Хотели бы? Да, временами я хотела бы. Коттедж. И поколение за поколением — ученики. Естественность жизнетворного цикла. Все силы отданы науке. Лёвкина удивительная голова — целиком науке. Выходят том за томом. А ту жизнь отбросить?

Не просто наука — путь жизни (о Н.Н. Покровском). Как мешает наша дробность — я рассказываю о Ланго, о Торо⁴⁹ , о коммунах хиппи. И не знаю, что рядом были, есть и русские (например, скиты староверов в верховьях Енисея), и ими занимаются так серьёзно.

* * *

О книге М. Чудаковой «Эффенди Капиев». Сама жажда участвовать непременно влечёт в омут. У меня контрапункт с собранием — чуть прикоснуться, и причастие дерьма… Понимание — это лучшее, что может предложить один человек другому.

* * *

Обсуждение «Новых левых» в ЦДЛ. Юрий Давыдов (философ) сказал Лёвке после выступления, на крыльце: «Белинков прав. Они, защищая интеллигенцию, торпедировали наше освободительное движение». То есть Сартр виноват в том, что Давыдов струсил на райкоме.

17 августа 1971 г. В. Огнев написал скверную статью о «Новом мире». Один из мифов 1956 года. Не случайна и плохая книга А. Туркова о Блоке. Очень важная тема — мифы 1956 года.

* * *

Разговор о Боге с Рохлиными. Я посылаю Лёню за Светой. «Нет, баб, я не пойду. Мама будет спорить с дедом, а мне это неприятно». Потом вечером, при Мариэтте, Лёнька до рыданий обиделся: «Все кричат на деда, все члены моей семьи — тётя Вера, мама, бабушка». Когда его успокаивали, что дед сидит у Осповатов, пьёт водку и смеётся, он возражал: «Внешне смеётся, а внутри ему обидно».

Жуковка, лёгкие облака. Концерт Шопена. Я вожусь с креслом, рядом родные Осповаты и Люська, и мне покойно... Из окна электрички я видела двойную радугу, впервые в жизни. А дождь идёт, вчера была половина радуги, небо раннеосеннее. Бог тоже обманывает...

21 августа 1971 г. Мы должны оба 1 сентября — если всё будет в порядке — уехать в Ташкент читать спецкурсы. Я обрадовалась и факту приглашения (обоим!) и возможности поехать в Среднюю Азию, никогда не были там ни я, ни Лёва. И, как всегда, обрадовалась возможности уехать, прервать поток людей, вырваться из своих и чужих забот, освежиться, посмотреть на себя со стороны, побыть вдвоём и каждому — наедине с собой, наконец, просто подумать.

Издательство заключило со мной договор на книгу о Джоне Брауне. Заявку я подала два с половиной года тому назад, ни минуты не надеясь на успех. Фигура Брауна — интереснейшая, необыкновенно трагическая, я чуть коснулась материалов о нём, когда работала над книгой о Бичер-Стоу⁵⁰ . Тот же ХIХ век, в который меня очень тянет, вернее — не хочется вылезать из него при всей моей привязанности к современной литературе... Это работа на два года, требующая полной отдачи и сосредоточенности. Откуда это возьмётся? Ума не приложу. Но должно взяться.

6 сентября 1971 г. Ташкент. Парк. Раковый корпус. Когда-нибудь и эту площадь назовут площадью Солженицына.

12 сентября 1971 г. Ташкент. А Лёвка, оказывается, тоже воспринял собаку — не конкретно. А просто, вдруг из тьмы, посреди полного благополучия выпрыгнула судьба⁵¹ .

5 октября 1971 г. Поезд Ташкент — Москва. Месяц мы прожили под безоблачным небом. А сейчас — тяжёлые облака, и чем-то Казахстан давит, невидимыми прошлыми и настоящими лагерными вышками, что ли?

Сидим, лежим в мягком вагоне. Удобно, кондиционер, едим вкусности, надаренные ташкентцами. А за окном — ощущение ветра, пыли, горя.

6 октября 1971 г. Выгородка — купе в мягком вагоне, нам хорошо вдвоём, мы сыты, тепло, светло. Станция Потьма. Я переспросила, а Лёва сердито повторил: «Потьма, ты что, не знаешь, что ли?» Он пытался фотографировать, кто-то крикнул: «Не разрешено!» Но наш скорый — хоть и опаздывающий — скорый поезд уже ушёл. Да и что может сказать эта фотография обычной станции: холодно, неуютно, мешки, бабы. Мешков, пожалуй, больше, чем где-либо. А потом берёзы, осины, золотая осень, а как представишь себе где-то недалеко вышки, бараки, миски с баландой...

Декабрь 1971 г. Пролетело Голицыно, и я не писала дневник, хотя много интересного услышала, потому что, кажется, впервые в жизни, была маниакально сосредоточена на Брауне. Позволяла себе отвлекаться только на то, чтобы печатать Лёвкино, да ещё — на реферат. И на лежание (с книгой), чтобы набрать хоть чуть-чуть ткани на нервы, не то чтобы панцирь, а так... Чувство глубокого удовлетворения трудом, счастье, что можно так трудиться.

Если говорить вполне серьёзно, по-белинковски, то для чего я пишу эту книгу? Какова её сверхзадача? Почему она меня мучит не как задание, не как первая, вторая, третья? Потому что речь идёт о революции, о праве на насилие, о том, вести ли людей в рай? Более того, выводить ли их из ада, если они ещё не готовы к этому решению: хотят или нет? О роли исторического действия, поступка и о скрещении человека с эпохой — вот о чём. И тут уж «строчки с кровью убивают»⁵² .

* * *

Виден и конец Лёвиной книги, это и моя гордость. Сколько раз он говорил: «Брось, дерьмо; не говори со мной об этом; не заикайся». Я и не заикалась. Я просто печатала. И он снова и снова сердился, а сейчас сидит и пишет, и нет болезней, и нет возраста. И нет ничего надвигающегося. Есть память, ответственность, письменный стол, слова. Есть счастье. Не единственное ли, нам доступное?!

18–20 декабря 1971 г. Смерть и похороны Твардовского. Почему так тяжело? Кроме того, что нет Твардовского. Потому что это — моя страна. Потому что это — мой союз писателей. И значит, я отвечаю. Больно. Стыдно. Мы принимаем в этом участие. И ещё: они смертельно боятся. Кроме пушек — все выдвинули. А бояться-то нечего. Им — почти нечего. Все законопослушны. Почти все. Вот только высокий девичий крик. Остальное — в порядке. И потому ещё стыднее.

31 декабря 1971 г. Год был со многими радостями. Только у нас: Новосибирск и Средняя Азия. И тихое Голицыно — работа. И у Лёвки — Тбилиси. И вышла одна книга⁵³ . И есть возможность написать вторую. Есть. И Лёву начали печатать. И газета «Цайт»⁵⁴ . И Маришка⁵⁵ .

Ценю. Берегу. Благодарна за всё доброе и хорошее. Что такое родина? 30 лет я так много об этом не думала. Всё передумала — исход не для меня. В частности, и потому, что абстрактных понятий — не понимаю. Не могу. Хемингуэев­с­кий полковник Кантуэлл⁵⁶  говорил: «Чёрный свитер — вот моё отечество». Мои друзья, с которыми я выросла, — вот моя родина.

И ещё, мы вступаем в тот возраст, который труден. Впервые осознала, что вступаем. Преодолеть. Не бежать за комсомолом, задравши штаны⁵⁷ . Радоваться тому, что есть.

Да, я хочу, чтобы дети (и мои, и не мои) читали, уважали, любили. Как и не дети. Но вот что твёрдо: на своих условиях. Не только на их площадке.

...Благодарила за Набокова Светку. А буду упрямо любить своего Некрасова и своего Твардовского, вне зависимости от того, совпадает ли это со вкусами молодых или нет. Это всё — часть трудного искусства: быть самим собой. Выразить себя, личность в том, что неповторимо, а не в том, что похоже.

1972 г. Фильм «Андрей Рублёв». Не хочу подчиняться чужим мнениям. Хочу их знать, узнать после своего, когда затвердеет. К сегодняшнему утру — плохому — поняла, в чём дело. Не в эстетике жестокости. Дело в том, что в изображаемой художником России — фильм можно было бы назвать и «Русь», это даже точнее — нет добра. Нет прямого непосредственного источника «Троицы». Тарковский так видит Вчера. И Сегодня. Это его право художника. А я так не вижу. Это тоже моё человеческое право.

В пределах огромных, необозримых — его видения — он прекрасен. Нет в фильме доброты бытовой. Есть женщина — обнажённая, язычница, женщина — добыча, женщина — преследуемая, женщина — дурочка. Нет матери. И нет просто той женщины, которая жалеет — не своего, которого распнут, а других. Нет милосердия, доброты характера. В монахах, например. Никто не ушёл в монастырь, чтобы творить добро... Удивительная обитель, наверное, очень реалистическая.

Сам Рублёв ищет доброты только теоретически. Недаром обет молчания отрицателен — не творить зла. (Я потому и спросила про вероисповедание татар.) Нет доброты религиозной.

Из фильма понятны все грандиозные видения «Страшного суда» и непонятна «Троица». Откуда улыбка этих ангелов? В жизни, то есть во вселенной Тарковского начала ХV века, её не было и в помине.

История была жестокой и страшной: жгли, били, мучили — всё это правда и, наверное, ещё хуже. Но было ещё и то, что этому сопротивлялось, — врождённое ли, воспитанное ли, с неба ли, с земли ли. И есть сейчас. Вот почему фильм — не мой... Как хорошо, что звучат евангельские тексты, и как они совсем не связаны с людьми — будто их не люди выдумали, сотворили, повторяли веками, делая их на самом деле нормой поведения. А что звучат — чудо.

Февраль 1972 г. Впервые ждала Генриха не с радостью. Даже в глубине души с надеждой: вдруг не приедет? Сегодня это очень неприятно, так с ним хорошо, так ему хорошо, а главное — так счастлив Лёвка. Бёллей видим сначала в очереди. Зажим, щёлк, выпускают по одному. Похоже на шлюз, похоже на тюрьму. Он очень измучен. Лёвка читал всё про травлю. Всё же он не годится для политиче­ской деятельности. Аннемари похорошела и помолодела. С осени они были в Югославии, в Венгрии, Ирландии, США, Англии, Швеции. Вот теперь у нас.

16 февраля 1972 г. Ленинград. Бёлль очень понравился Пановой. «Одни мятые штаны чего стоят». Его боготворят молодые прозаики.

Мальчики с Лёвой пошли в музей в Казанском соборе⁵⁸ . «Так же глупо, как наша антиатеистическая пропаганда».

18 февраля 1972 г. Обед у нас. Одна мама, ни посуды, ни торжественных тостов. Потом Генрих с Лёвой гуляли, Аннемари спала. В 6 часов пьем чай. Лена Зонина и еще 25 человек. Подобие пресс-конференции, много разговоров о свободе печати, на Генриха наскакивают Фазиль и Булат. Недовольны, а то и с яростью. Разговор глухонемых. Потом о молодых и тоже с непониманием, против чего они бунтуют. Уговариваем Дэзика читать стихи. Граждане томятся на кухне и пьют водку. Кома⁵⁹  и Лиля говорят, что переводит Лев блистательно. И дети мирные. Тост Бориса⁶⁰ : «И мне и Генриху надо учиться у Левы и Раи, как быть людьми».

21 февраля 1972 г. Лёва пришёл⁶¹  в очень плохом настроении. Ещё по телефону: «Мавр сделал своё дело…» Встретили по-хамски. Едва разговаривали. Всё — не так. И тогда, в январе, и теперь. Зачем сказал? За всё в ответе… Обо всех беспокоятся, не подводят ли, включая адвоката (по разводу?) Но не о Лёве. То, о чём всегда говорила наша Люля. Обидели. И такой он был бедный, особенно потому, что при Генрихе. Два дела. Взаимно интересно не было. Когда Бёлль начинал говорить — уходил. В общем, понравились друг другу… Оба больше всего любили математику, оба давали уроки математики — обнаружили сходство… С.⁶²  впервые принимал, Аля не поздоровалась и не попрощалась.

Февраль 1972 г. Саша Куранов, студент-филолог из Тамбова (получил распределение в Сыктывкар): «Вот что меня поразило в Теннесси Уильямсе — путь к красоте через грязь. Мне стало так страшно, что не захотелось жить. Он удивительно чистый писатель».

И дальше мальчик говорил так, на таком уровне понимания, эмоциональной грамотности, что он, в сущности, может завтра сесть за докторскую диссертацию. Любимый поэт — Ахматова. «В ней начало и конец для меня. “Реквием” — это как собор по гармонии, по строгости... Впервые напал на прозу Цветаевой, сейчас везде ищу».

* * *

Время в фильме Шенгелая («Пиросмани») — другое. Оно не просто отражает ту эпоху (во многом сохранившуюся в Грузии), когда время никакой ценностью не являлось. Сравнивать то — киношное — и наше в терминах «быстрее — медленнее» всё равно, что складывать картошку с яблоками. Оно-то — внеисторическое потому, что оно — время великого художника. Он остановил мгновение, а чтобы мгновение остановить, надо жить отчасти в нём, мгновении, отчасти — вне. Иначе мгновение, видимо, не останавливается. Не поддаётся.

6 марта 1972 г. День рождения Фазиля. Он произносит тост за Лёву: «…есть то, в чём нуждается наша страна со времён татарского нашествия — обыкновенное мужество, мужское достоинство».

13 марта 1972 г. Нездешний вечер с Бёллями... Генрих смеялся, радовался, просил Лёву ещё и ещё петь. А его, Бёлля, взаимоотношения с песнями: сначала скауты, потом трудповинность — подъём в 5 утра и команда офицера: «весёлые песни!», а потом Вермахт — «давай, давай!» Это Лёва хорошо знает.

Тосты Лёвы: «Упаси нас Бог от спасителей человечества и целых стран. А Генрих спасает отдельных людей. Это — единственное, что можно».

Генрих говорил: «Мы с Аннемари иногда думаем, что может быть, наши лучшие друзья в СССР? Ну, а без Лёвы для меня не было бы ни Москвы, ни России».

Я говорила, что именно Бёлль научил различать «причастие агнца» и «причастие буйвола»⁶³ . И что жизнь каждый день ставит нас перед выбором. И дай нам Бог выдержать.

...Было так легко, весело, свободно, молодо... Я тоскливо подумала: «А чем мы будем за это расплачиваться?» И отогнала от себя эти мысли.

Тбилиси. Памятник Пиросмани в Метехском замке. Огромная фигура на коленях. Не пропорционально — словно небольшая часть согнута. На руках — ягнёнок. Огромные руки. Причастие агнца. Нет портретного сходства. Как Амашукели должно было быть трудно не поддаться иллюстрации, имитации. Как передать одно искусство в ритмах, формах другого? Художник. Отщепенец. Обречённый. И счастливый в отщепенстве. В том, чтобы отдавать, дарить, а если надо — и принять муку. Есть от Библии и от Христа.

9 апреля 1972 г. Ясное счастливое утро. Лёвке 60 лет. Христос Воскресе, мы ещё не очень стары, мы движемся по морю, у нас царская каюта. Выходим в Сочи. Из юности — назад в отрочество.

...Ривьера, Ирочка, капитан с голубыми глазами, волейбол, мне 16 лет. Утренний город напоминает ребёнка — ещё ничего не произошло. А чему быть, чему произойти именно сегодня?

Все дни Коктебеля — комок в горле. О том, что было и чего уже никогда не будет. И о том, что это было. И мы снова здесь.

12 апреля 1972 г. Коктебель. Композиция Льва Шилова «Рукописи не горят». Главное ощущение — должны быть рукописи. Гадить и подличать — это их дело. Наше — другое: «Успеть дописать прежде, чем умереть». Пронзительная тоска повторяемости. Монотонность. «Рабочие Хамовников осуждают Булгакова». «Долой белогвардейщину!»

Что же в меня тогда, в 1935 году, закладывалось пьесой «Дни Турбиных»? Именно так называемый абстрактный гуманизм. Отношение к людям, которые достойно или недостойно себя ведут. Я смеялась над Лариосиком, и зал смеялся. «Не люблю гражданских войн», «не люблю, когда стреляют». А между тем это и есть норма.

Великолепная композиция Шилова, искусство монтажа. Много неизвестного мне. Трагические письма Булгакова Павлу Сергеевичу Попову — горечь отвергнутости, непонимания. Ему тоже хотелось шагать в ногу, а его выбрасывали. Глубочайшее чувство собственного достоинства, чести, доблести...

Спокойный, мерный рассказ о том, как убивали большого писателя, как удалось убить его и не удалось уничтожить рукописи, саму его творческую потенцию. Не горят!

Апрель 1972 г. Сухуми, где я впервые в юности ощутила холодное дыхание запредельного. 19 лет, здоровая, счастливая, медовый месяц, свадебное путешествие. В первую ночь в Сухуми мне было несказанно горько и страшно. «Ты меня не любишь», — твердил Лёня. Нет, это было другое. Одиночество. Неизбежность смерти. Космическая тоска. Вероятно, я запомнила ещё и потому, что мне это состояние не очень свойственно, и потому, что только тогда оно и было в чистом виде. Потом уже всегда были и земные причины для тоски.

20 апреля 1972 г. В мастерской у Бориса Биргера. Как назвать новую картину? «Пир во время чумы»? «Поминки по надеждам»? «Тайная вечеря»? Всё называли мы, литераторы. Но главного назвать нельзя. Потому что это невыразимо. Нельзя потому, что свет, тени, связи между этими мужественными, стойкими, ГОТОВЫМИ. Хотя — кто знает? Вот запечатлён момент света. Они верят друг другу, их отношения и есть их родина. Сидит Э. Денисов⁶⁴ . Стоят Миша Левин⁶⁵  и Фазиль Искандер — грустный, постаревший, с горькой складкой. Ослепительное веселье Козлотура у этого человека позади. А что произошло с Олегом Чухонцевым? Напротив, на стене — его портрет: ясное лицо, смотрит прямо на нас. А тут, на групповом портрете, глаза опущены, рот чуть-чуть искривлён... Может быть, он и есть единственная фигура, близкая Христу? Свет на стаканах. Что произошло за два с половиной года между двумя портретами? Модель (Наташа) на картине выглядит на 15–20 лет старше. Художник сидит справа. Запечатлён момент раздумий. Осуществилась — им самим — мечта о галерее. Вот они собраны все вместе. Лики, а не лица.

Мы их знаем. Знаем «случайные черты»⁶⁶ . А он упорно стирает случайное и выделяет главное. Он счастлив? Дописать прежде, чем умереть. Он успел, он очень много успел. Это счастье выражено красками, гармонией, линиями. Портретностью и судьбой. Судьбами. Их ждёт страшное. Они готовы — насколько человек вообще может быть готов к страшному.

Июнь 1972 г. Жуковка. Пытаюсь вслед за Набоковым — я читаю «Другие берега» по-русски — вызвать свою Мнемозину...

Я иду по улице то ли Грановского, то ли Маркса — Энгельса к учительнице французского языка... Мне не хочется учить французские глаголы. Это — другая учительница, раньше француженка была у нас дома. Ещё была домашняя порт­ниха, Варвара Константиновна. Наверное, бывали вместе — мама это любила — работница, няня, француженка и портниха. Остатки «усадьбы» из общей генеалогии Времени. И маме сейчас горестно не за мои руки — что сама чищу картошку — а за мой «статут».

...Завод «Мосштамп» рядом со школой. Там сейчас мебельный магазин (завод был во дворе). Горьковатый запах и зависть к спецовкам. Какая зависть к Милке Зак, когда она ушла из школы на завод, к её спецовке и кепке!

Собственное детство совсем опустилось на дно и сливается с детством моих дочерей... Всплывают отдельные бугорки. Фотография Паола⁶⁷ , где и сейчас видно, что у меня глаза заплаканы, распухли. Люся сидит между мамой и папой, а я — с краю. Значит, я и вовсе никому не нужна.

Роза сказала, что всегда выполняла требования взрослых, чтобы скорее отделаться и вернуться к себе, к своей внутренней жизни. Отчасти это относится и ко мне… Всю зиму я ходила в носках, закатывая чулки в парадном. И потеряла за зиму девять шапок, из которых одна была под горностай (потом выяснилось, что кто-то из влюблённых мальчишек утащил на память...).

22 июля 1972 г. Прошла неделя, затянулась плёнкой рана, а под нею — боль. Не гниёт ли? Она — Света — может отделиться. Он — Лёва — может отделиться. А я-то считала, что не могут, и, может быть, только это сознание давало силы жить.

28 июля 1972 г. Жуковка. Вечером, в дождь, решаем уехать. Идём с Лёвчиком к АИ⁶⁸ . Боюсь, что темно. Машина под фарами. А тем временем передают речь, лекцию⁶⁹  по всем станциям⁷⁰ . Необходимость единой шкалы ценностей. Слушала плохо, забивали. Он с фонарём. Тревожно — как Аля?.. Я одна присаживаюсь. Прошу: звонок, текст, Золотусский. А по всем станциям: 1-й экземпляр «Августа». Провожают, очень нежно, на следующий вечер сам звонит. «Вот, я оказался ближе, можно по телефону».

10 августа 1972 г. Новая катаевская проза⁷¹  — ещё одна дорога в моё прош­лое. Ключ для коньков. Он завинчивался с внешней стороны. У меня были «Снегурочки», а коньки с круглым ободом — как назывались? Вершина — «Гаги». Вальс на стадионе «Динамо» на Петровке: «Очи чёрные» или «О, эти чёрные глаза!» Как я горевала, что глаза у меня не чёрные! Коля Рыжичкин на катке. Шоколадный крем по вечерам.

Человеку нужно пространство, никем не занятое, и время. Какой-то люфт свободы — иначе превращаешься в робота. В раба. Вероятно, это понимают хиппи. С другой стороны — остаётся только дело.

29 августа 1972 г. Что мне Пушкин? Противоядие. Противоядия были, и их было больше, чем мне ещё недавно казалось. Яд был сильным. А против — Пушкин, «Дни Турбиных», французская живопись, Блок.

Октябрь 1972 г. Дорогая Лилиан, приятнее делиться с друзьями хорошими новостями, чем плохими, но я не знаю, когда у меня ещё будет возможность написать тебе всё, как есть.

Эти четыре года были тяжёлыми. Вероятно, изменилось то, что мы устали от постоянного ощущения абсолютной незащищённости. Начиная с денег — как мы справимся в следующем месяце, — и кончая гораздо более серьёзными делами. Не думаю, что Лёве угрожает арест. Но есть другая опасность — высылка (!) из страны. Уже есть несколько таких примеров. Конечно, трудно сравнивать, люди, которых выслали, хотели этого (в большей или меньшей степени). Для нас это было бы катастрофой, второй по значимости после смерти родных и близких… Уехать из России — не могу себе этого представить! Но если придётся выбирать между тюрьмой и ссылкой, тогда не будет выбора: Лев не может ещё раз пройти через это.

…Внешне положение Льва даже несколько улучшилось, его имя появлялось в печати три раза (три года оно было в чёрном списке). Но абсолютно никаких перспектив. За эти годы он написал две большие книги и ещё две находятся в работе. Чтобы было на что жить, он сделал много переводов, напечатанных под чужим именем. Становится всё труднее и труднее (и даже опаснее для других людей) получать такую работу.

Моя ситуация изменилась к худшему. В эти годы я зарабатывала достаточно, чтобы жить скромно (нам троим с мамой). Хотя я ничего не сделала, только подписала письмо шесть лет назад, но этого не забыли. И я должна либо «покаяться», чего я сделать не могу, либо частично оказаться в чёрном списке. Всё это не только личные проблемы, а общая ситуация. К счастью, в этом нет никакой логики, и благодаря её отсутствию, у меня есть кое-какая работа. Это вопрос будущего. Но ближайшего будущего…

Ты знаешь, что я не склонна жаловаться. И это письмо воспринимай не как жалобу, а как попытку объяснить. И высказаться.

Всё это абсолютно не значит, что мы никогда не бываем весёлыми и даже счастливыми. Как я много раз тебе говорила, мы счастливы. Мы живём среди друзей — и мы действительно в этом смысле мультимиллионеры. Мы наслаждаемся поэзией, хорошей литературой, хорошим вином, интересными людьми и просто радуемся жизни, солнцу или весне. И стараемся (не без успеха) противостоять всему плохому. Но это становится всё труднее и труднее…

Мы прекрасно понимаем, что ты не можешь нам помочь. Ты нам нужна как близкий друг (вот почему так плохо, когда нет писем). Всё это наши беды, наши дела, у вас есть свои. И я хотела бы больше о них знать…

10 апреля 1973 г. Нина с Серёжей⁷² . Что делать? Две концепции интеллигенции. Страхи Нины за этот семинар. Умные, честные, вдумчивые дети. Они наши. Лёва справедливо горд, что им хочется общаться отдельно от родителей.

28 апреля 1973 г. Всё круто меняется, ломка, за которой не поспевают ни нервы, ни сосуды. Куда? Неизвестно.

В Загорянке на дне рождения Павла⁷³ . Худо. Андрею Амальрику нужен адвокат, нужны деньги. Арест Г. Суперфина⁷⁴ . Б. Шрагин в надеждах на новую эмиграцию, на интеллектуальные центры. Рубин тоже очень возбуждён. По сравнению с ними Павел притихший.

Люда⁷⁵  сказала: «Я никуда отсюда не хочу уезжать, но и жить здесь невозможно... Коля Вильямс⁷⁶  получил приглашение из Колумбийского университета».

Сентябрь 1973 г. Я спросила Сару, почему Инайка⁷⁷  не пишет, она ответила: «Потому что не живёт». Вот и я в Москве почти не живу. А здесь (в Гаграх) живу каждым кусочком тела. Это ощущение солёной воды...

24 сентября 1973 г. Лена⁷⁸ , с которой накануне мы долго разговаривали, сказала: «Мы на самом пике наших надежд и представить себе не могли, что будет происходить в 1973 году. Интервью по телефону (зарубежному радио), само поведение многих людей и растерянность, оборонительность властей».

29 сентября 1973 г. Если бы не заниматься глобальными проблемами, а жить на своём острове, в своём микромире. Тогда ничего. И по возможности, понимая чужое, искать своё. То слово, которое кроме тебя сказать некому. То дело, которое кроме тебя сделать некому. Делать. Искать свой сектор, тех людей, которые от тебя зависят, которым именно ты должна облегчить жизнь, именно ты должна оберегать от жизни. Твой сектор. А как при этом ещё и оставаться собой? Огонёк должен светить, а твоя «privacy»⁷⁹ ?

30 сентября 1973 г. Вопрос Нины Витальевны: «Что Боба⁸⁰  предпочёл бы? Книгу или день жизни?» И все отвечали: «День жизни». А я?

5 октября 1973 г. Открытка от Петра Григоренко⁸¹ . Вот в этом, в деятельном быстром добре⁸² , Лёвка — гений.

Октябрь 1973 г. В обмене партбилетов всем всё до лампочки. Зачем этот обмен? Непонятно. И все мои речи застряли в горле, остались непроизнесёнными и начали гнить. Дурно пахнут мёртвые слова⁸³ .

19 октября 1973 г. Два часа волнений. Где дети? Пришли около 9-ти. Спор о Шаламове. Юра защищал рассказы. И спор о Евгении Семёновне⁸⁴ . Нина с Серёжей настойчиво: «Перечитайте».

Семинар активно действует. Умер Любищев, который был у них в гостях. И снова об Евгении Семёновне: «А вы перечитайте. Она — из НИХ. Все наши так думают».

15 декабря 1973 г. Мне всё хочется, чтобы Карл и Эллендея⁸⁵  проникли глубже, чтобы они понимали глубину, истинную жизнь культуры даже в этих нечеловеческих, страшных условиях, а как это сделать?

...Горькое ощущение от Лёвки. Бессилие одновременно, рядом с триумфом. Одна глава лучше другой. И страшнее. С ним всё это время близко... Только мир вокруг изменить мне не дано. Даже и микромир, в котором я, словно аист, пытаюсь замкнуться...

30 декабря 1973 г. Пастернак не прав, надо заводить архивы, надо трястись над рукописями⁸⁶ , надо хранить их. И надо не для эйдельманов ХХI века, не только для них. Надо для нас сегодня, для протяжения, для национальной памяти — истории. Сегодня с Лёвкой всё утро проговорили о внутренней свободе. У Натана⁸⁷  мимоходом — книга-то симфоническая — есть и такая мелодия: внутреннее высвобождение. Странные выламывающиеся характеры как признак и предпосылка свободы... Давно банальна мысль о России, не прошедшей буржуазной демократии. Но сегодня, может быть, ещё важнее, что не прошла феодализма. А та свобода, о которой я сейчас мучительно и неотступно думаю, она в чём-то противоположна буржуазной демократии, она вся элитарна, она аристократична… (Интересен конфликт Межирова и Лидии Корнеевны из-за «кухаркиных детей»⁸⁸  и на гораздо более серьёзном и страшном витке глава Лёвки «Спасение Ванька»). «Реабилитация» графа Панина в книге Эйдельмана очень важна.

То, что я не люблю карнавала, боюсь, стесняюсь, — гораздо больший признак несвободы, главной, внутренней, чем хождение на партсобрания.

У меня зачаток верной мысли. Свобода Иешуа и Мастера противопоставлены несвободе Берлиоза, Пилата и Ивана Бездомного.

25 января 1974 г. Куйбышев. (Там предвидение: не последняя ли командировка? Не последние ли лекции? — Примечание 1978 года.)

...1941 г. Вокзал отъезда⁸⁹  помню хорошо. На чемоданчике сидел Эренбург. Метались Таиров с Коонен. В купе мы были с Натальей Михайловной, она ехала дальше. Ту ночь мы говорили напролёт о Москве, о её муже, Георгии Сергеевиче Берёзко, и о Лёне. «Впереди» не было — если не считать общего, но наполненного слова «победа». Было только «позади» (16 октября 1941 года). Потом мы ехали дней 10–12. Кеменовское купе в мягком вагоне, там был Уманский.

Оскорбительные иностранные чемоданы и кофры, их полно — с нами⁹⁰  вместе эвакуировался МИД. Приезда не было. Сразу был физкультурный зал на Галактионовской. Туда я сегодня пойду. И на Рабочую улицу, где мне потом дали комнату... Это напротив гостиницы «Жигули», где мы сейчас живём. Поч­тамт. Там я стояла в очередях к окошку «до востребования» каждый день после работы. Там — отчаяние. Там — первое письмо с фронта. А где было общежитие Радиокомитета, где Люся поджаривала морковь? И где — «Националь»? «Интурист»?

...Улица Венцика, 37. Двухэтажный, голубой с белым, губернский дом. Мне казалось — этажей больше. Куда же я ходила в ЦК ВЛКСМ? И где была школа военных переводчиков? Откуда приходили Павел Коган⁹¹ , Боба Бродский⁹²  с ложкой за голенищем, Лена Каган⁹³ ?.. Кто ещё?

12 февраля 1974 г. Распался мир — Саня арестован... Лёва диктует отсюда, из Переделкина, заявление — себе приговор⁹⁴ . Сама помогала, сама печатала — приговор. Вообще-то боюсь меньше, чем в 1968–1969 годах. А надо бы — больше. Подучилась.

21 марта 1974 г. Переделкино. Проводили Майку и Павла⁹⁵ . В аэропорту — сосредоточенная, направленная ненависть морд. Они словно подобраны.

Неужели это Саша Караганов мог сказать в каком-нибудь 1948 году: «Посмотри на лица людей, выходящих из “кремлёвки”, когда идёшь по улице Грановского. Они все одинаковы. Возник биологический тип». Его тогда выгнали с работы, и по дороге в Ленинку и обратно он изучал этот тип. Я посмотрела, увидела, обрадовалась точности наблюдения, и всё потонуло, кануло в какую-то бездну.

5 мая 1974 г. Коктебель. В доме Волошина. На стенах мастерской и кабинета — не только картины, габрияки, здесь не только предметы. Здесь ещё замерли стихи, дискуссии, схватки, музыка, вдохновение — уплотнённое творчество. Здесь — хочется писать. Что-то делать, оставить, обжить.

8 мая 1974 г. Славу⁹⁶  выгнали с работы. Файнберга⁹⁷  после недельной голодовки вновь посадили в психушку. (В. Гинзбург: «Как же он после всего, что было, ещё и голодал?»)

Всё это у меня переплетается с чтением «Воскресения», мучительными раздумьями Нехлюдова: «Кто же сошёл с ума, я, который не могу примириться, или те, которые могут?»

11 мая 1974 г. Я натёрла ногу, образовался волдырь. Сейчас нога понемногу заживает, ушла жидкость, нарастает плёнка. Нечто подобное происходит и с нашими душами. Сегодня впервые ощутила это дуновение блаженства... Надо бы ещё немного времени, но времени нет совсем.

15 мая 1974 г. Коктебель. Дом творчества. Гарик Суперфин получил пять лет и два года ссылки. Лагерь, лагерь — в рассказах, в разговорах, в том, что пишет Лёва, по радио (иностранному), — плотное окружение. Поэтому, когда вошёл утром директор и ещё кто-то осмотреть лампы и вешалки, у нас обоих шевельнулась одна и та же мысль. Сказали друг другу на второй день — я надеялась, что Лёвка так не подумал.

...Тишина. Лоджия. Плещет море. Лежу с голыми ногами. Не жарко. Горы в тумане. Лёвка шелестит бумагой. Помогаю ему... Сине-серое небо. Поют птицы. Цветёт кончаловская сирень. Ещё чуть-чуть продлись!

В 1960 году мы вернулись из Коктебеля и похоронили папу. Что нас ждёт теперь? Заботы — пусть. Только бы не потери.

21 мая 1974 г. Прошли по всем горам. Лёвка мирный, родной, стук его палки, огромный букет тюльпанов и горицветов. Ему трудно, но он упрямо движется. Вырисовывается со всех сторон Чёртов Палец. Синяя-синяя чаша моря. Всё обошли. Лежим, отдыхаем — блаженно. И после ужина бежим на вышку смотреть отблески заката.

14 июня 1974 г. Перечитываю старые дневники. Едва ли не самое ценное, что у меня есть. Многое неожиданно. Многое — линия жизни.

Грустные Лёвины глаза... Мама сразу сникла. Кончаю очерк о Брауне для журнала «Новая и новейшая история». Главные инструменты — ножницы и клей. Продукция — соответствующая.

21 июня 1974 г. Благословенно тихое начало жуковского дня. Лёвкин поцелуй, и всё становится лёгким, прозрачным, доступным.

29 июня 1974 г. Грусть теперь окрашивает всё. В лесу, в котором мы уже не встретим Саню. Саша Галич не будет петь у меня на дне рождения. И голубая «Волга» Игоря Александровича⁹⁸  не остановится у нашего дома, чтобы везти нас на Николину Гору.

3 июля 1974 г. Серая Жуковка. Падаю в постель. Хорошо, тихо... Звяканье вёдер. Собака. Пьяный Толя⁹⁹ . Всё мирно и вечно.

12 июля 1974 г. Переделкино. ...Хоронили Аву Зака. Долго ждали. Много знакомых. Чем объединены эти люди, кроме возраста, Переделкина, отношений с покойным? По-моему, ещё и иллюзиями 1956 года. И их крахом. Сушат ризы¹⁰⁰ . Оглядываемся — что осталось? Теперь начали объединять похороны, как раньше объединяли партсобрания. Думаю, что большинство присутствовали в 1956 году в ЦДЛ на обсуждении Дудинцева (роман «Не хлебом единым»), а в 1966 году — на обсуждении «Ракового корпуса».

Борщаговский о доброте покойного. С ней приходит в противоречие каждый день, рабочий час, близкие. А он был добрый.

В тот же день едем в Жуковку. Нас встречают Сахаровы.

...Опять и опять не могу не поражаться — никакой отметки на челе: «Я — великий, я — сам Сахаров». Мягкость. Доброжелательство. Прислушивается, вслушивается в мир. Его «написал» Чехов. Не зря прошло 200 лет исторического развития русской интеллигенции, чтобы воплотиться в Сахарове.

* * *

Бог бьёт по нашим квадратам. Это наши колокола звонят.

...Надо очень спешить. Для этого замедлить, выпасть из суеты. Спешить. Времени осталось совсем мало. Спешить — если есть что сказать.

Июль 1974 г. Вечер с Осповатами. Информации — той, что не для чужих ушей, — хватает на час. Дальше хочется говорить уже без помех, даже не цензурных, иных.

23 июля 1974 г. (В связи со статьёй Непомнящего.) Трагическая дилемма — своевольный герой. АИ и косная масса. Те, кто живёт за маленькими подслеповатыми окнами с резными наличниками, с геранями на подоконниках. Естественный консерватизм и конформизм. Защита и самозащита. Слушает ли он их шаг? Наш ли это народ? Насколько именно мы от него оторваны? Любой переворот плодотворен, если не повреждается ткань. А «Архипелаг ГУЛАГ» — переворот в умах, взрыв.

* * *

Не произнесённый заздравный тост. Своеволие и романтизм в том, что я хотела бы другого Лёвку, — исправленное издание, без недостатков, укрощённого и упрощённого, больше по мерке. Я хотела бы других Осповатов, без недостатков, своевольнее, что ли. И раньше всего, я хотела бы другую себя — лучше, умнее, щедрее, сильнее, терпимее.

Благословляю то, что есть. Не просто мирюсь — люблю, опираюсь, никогда уже не будет лучше. Встретила сегодня или могу встретить завтра такого праведника, как Сахаров, например, — но у меня-то с ним не будет — уже нет на это времени — лет, десятилетий, сросшихся.

Берегу память... И тот день, первый с Лёвчиком, с уважением и удивлением: рецензия в «Знамени» о книгах Эрни Пайла. И тот, когда Лёвчик приехал в Переделкино, кончая Лорку¹⁰¹ .

               И тополя уходят,

               Но след их озёрный светел.

И вино. И неомрачённая радость этой книги. И страшный вечер 15 февраля 1967 года, наш переезд¹⁰² ... И прощать твои дежурные влюблённости¹⁰³ … И муки с Риверой¹⁰⁴ . И Веркина первая заграничная поездка (в Мексику) — юбка колоколом. И та дача у крольчатников, где пили текилу.

Никогда вместе мы не отдыхали. В Жуковке всегда работали. Длинные конвергентные завтраки. Лёвка читал новые главы в маленькой комнате у печки.

Я знаю, какой мы груз. Не самым ли лёгким было тащить Копелева с 6-го этажа на улице Пушечной¹⁰⁵ ?.. Правило дежурного: «Запрещается разговаривать с больным о судьбах русской интеллигенции». Ещё много раз будем уходить и возвращаться, сердиться и спорить, изменять друг другу с разными Мариэттами, Хохлушкиными и даже Сахаровыми. Других Осповатов у нас не будет. А у вас, смею надеяться, не будет других Райки и Лёвки. Громадное везение. Я родилась в рубашке… Не могу даже произнести про себя о тебе: «Ты значил всё в моей судьбе». Моё отечество. Разорвать насильственно — кровь…

13 августа 1974 г. Виктор Некрасов¹⁰⁶  в разговоре с 3-м секретарем Маланчук: «Самое антисоветское, если считать советское — хорошим, это Сталин».

К мифам 1956 года. Важнейшее — разбуженная совесть. Стремление разобраться, понять свою вину, её меру.

16 сентября 1974 г. Конрад¹⁰⁷  — против него дали показания многие его ученики и сотрудники. Выйдя на свободу, он их всех объехал, сказал, что знает об этом, но хочет, чтобы они об этом забыли. Только один из учеников заметил, что не соврал на следствии: «У вас действительно висел портрет Владимира Соловьёва». О такой мере истинного христианства я ещё не слышала.

30 сентября 1974 г. Под влиянием строки ЛК «Россия уезжает из России»¹⁰⁸ . Объективно трагическое противоречие. Естественно и нравственно любить свою родину и желать ей блага. Любить той истинной любовью — и в беде, и в горе, и в унижении. Понимая, что эмиграция — зло, ущерб. Что каждый отъезд — разрушение мира, усыхание материка культуры. И в том случае, если уезжает Сол­женицын, и в том — если обыкновенный человек. «Без меня народ не полный» (А. Платонов). Это и издревле, от первобытной общины, плюс советское воспитание — общее выше личного. С другой стороны — твоя жизнь. Единственная. Здесь всё задавлено. И уже ни сил, ни смысла делать ставку на этот кон. Всё худо. А там — множество примеров есть — всё зависит от тебя. Можешь состояться как человек, как учёный, как поэт, отец семейства. Осуждать эти стремления — безнравственно. Решать за человека, как ему лучше, — безнравственное насилие. Неразрешимо. От неразрешимости — душно.

21 октября 1974 г. В больнице у Евгении Семёновны¹⁰⁹ . С Евгением Евтушенко мы встретились у дверей раздевалки. И сидели потом два часа в палате. Эгоистически — рада. Говорил он. Заслонил и меня и То Страшное. Глаза у неё блестят. Снова те же токи, что и десять лет тому назад. Е.С.: «Я прорабатываю Солженицына задом наперёд. Сначала “ ГУЛАГ”, а потом “Раковый корпус”. Но диагноз мой так и не известен. Теперь я вижу, что на мои похороны придёт много народу».

О «Прусских ночах»¹¹⁰ : «...Потрясающая мера саморазоблачения. Стихи плоские, альбомные. Я такие писала в лагере, как дневник. Чтобы запомнить. Я не замечаю упадка умственной деятельности. Память не слабеет... Как я хочу, чтоб вы с Васей помирились».

— Вася передо мной виноват, потому это трудно.

Мы в два голоса: «При ссоре всегда виноваты оба. А вы простите, не считайтесь».

Нянечка: «Вы привыкли на пуховиках, вот вам и неудобно».

Е.С.: «Я привыкла на деревянных нарах».

«...Здесь похоже на лагерь, только в лагере санчасть всегда была заодно с тюремщиками, мне после всех осмотров писали «на общие». Об АИ: «То, что он сделал, — только низко поклониться. Особое значение фамилии. «Ветров» для лагерников — устраивающийся здорово.

У Быкова нет фразы, только сюжет. Искандер написал гениальную книгу «Удавы и кролики», её будут везде читать как «Маугли».

3 ноября 1974 г. О статье Агурского. Куда он дел меня? Моих? Тех, кто не хочет уезжать по самым разным причинам. Конформизм? Да, и это. Но, главное, — мистика.

               Куда же я уйду

               От русского глагола,

               Так молодо и голо

               Воспевшего беду.

                              Д. Самойлов

Это моё. И моих дочерей. У всех мужья — русские. ...И о том, чтобы делить с народом тяжёлую судьбу. Я за то, чтобы делить. Я не могу иначе. Всё «иначе» будет вынужденным, будет несчастьем, горем. Так вот, куда мы делись? Евреи, которые не хотят уезжать. Нужно хотя бы считаться с такой реальностью. Она есть. И определить к ней отношение.

* * *

Коломна. Последний шанс¹¹¹ . Если — нет, далее только вниз. Или вдоль.

2 января 1975 г. Читаю Берберову («Курсив мой»). Моя из моих книга. Расшифровать свою символику, открыть свои миры. Мои мифы. Я начала это делать поздно, думать с 1955-го, писать с 1961-го. Закреплять на бумаге. Но не доверяю этому. Этому главному — меньше всего. Никто не помогает, но тут я жалуюсь напрасно. Препятствия — изнутри, а не извне. Ни Бог, ни царь и ни герой. Только сама — как сейчас — через все соблазны беса в пустыне.

А Лёве надо прельщать, нравиться, обольщать. Черниченок, Майю Лугов­скую. Попытки это высказать бесплодны. Он так и не понял, о чём я. О своей знаковой системе. О том, что человек должен расшифровать свои миры (мифы). О свободе познания. Берберова свободно пишет о себе: «Я — река, а не скала». Река...

10 января 1975 г. Мы уже не выполним долга перед Мариной Казимировной¹¹² . Спешить платить. И дарить цветы живым.

11 января 1975 г. Ялта. Читаю военные дневники Симонова. Я, кажется, поняла, откуда я раньше знала про такой Крым, голый, странный. От Эренбурга, от Паустовского, от тех писателей, кто вспоминал Крым военный (Гражданской и Отечественной).

12 января 1975 г. Читаю книгу Гранина «Эта странная жизнь». Сегодня почему-то светлый день. Чертежи тополей — это мне не даёт покоя. Болит рука. И расчёты Любищева¹¹³ . Надо ли планировать, надо ли заглядывать в завтра?

13 января 1975 г. Работали много и плохо. Всё мерещится та единственная страница — и моя, и Лёвина, — которая должна бы быть написана, то есть могла бы быть написана ТОЛЬКО мною, ТОЛЬКО им, вместо сотни проходных, приземлённых, чужих. То самое слово «надо», под чугунной властью которого я прожила всю жизнь...

15 января 1975 г. Из книги Любищева: «Всё, о Люцилий, не наше, а чужое, только время — наша собственность. Природа предоставила в наше владение только эту вечно текущую и непостоянную вещь, которую вдобавок может отнять у нас всякий, кто этого захочет... Люди решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которую нельзя возвратить обратно при всём желании» (Сенека).

* * *

...Пытаюсь, оглянувшись назад, спросить себя: когда же я принимала решение? Пожалуй, только о разводе. Потому такое сильное чувство свободы, полёта, счастья летом 1956 года. Может быть, иррационально это и привело меня к Лёве, а Лёву — ко мне. Во всех трёх браках решала не я.

Из самого мерзкого — того, что под насилием, — разговор с Дангуловым¹¹⁴  в Бухаресте про оплату и суд об алиментах Коли. Оба поступка не мои, вынужденные, и сейчас, и тогда мне ещё более отвратительные, чем мои сталинистс­кие выступления. В сталинизм я тогда верила, была равна себе. Хоть это объективно и отвратительно. А тут я топтала себя в себе. Как в тот день, когда Коля выпорол Светку.

...Пусть не полная свобода, не всей грудью, пусть только одно, малое и почти недостижимое — устраивать себя, свой внутренний мир, именно усовершенствовать в точном смысле слова.

В противоречии с Евангелием (как же много противоречий, каждый вечер читаю перед сном — на грани сна и яви) не отдавать свою душу. Всё, кроме души. Никому. И Лёве тоже не отдавать. Только это — условие, чтобы писать (и жить. — Примечание 1978 года). Так и тогда, когда в мире. Сейчас — в мире.

Глубоко от себя прячу главное «не в мире». Не хочу уезжать. Ни за что. Боюсь ссылки.

...Ещё измены себе в НЕ сделанном. Не осталась в школе (то есть не пошла после института), а это — призвание. Измена первая, после которой стали возможны последующие... Не была на войне. По моей линии судьбы — измена. Одна из важнейших.

25 января 1975 г. Смотрю фильм «Испанки в Париже»¹¹⁵ ... В тот момент, когда кипятились инструменты для аборта, вынырнуло... Домашнее, а не больничное. Может, потому, что увидела стол. Это было не одну, а несколько жизней тому назад. Физическая боль, тошнота, ужас... Беременность. Аборт. И что ОН скажет? Деньги я занимала у дяди Сеи — 800 рублей. «Алексей Владимирович, выручите...» Ещё был Фёдор Фёдорович. Отчим Ляли. У них в доме — пуфы, зеркала, подушечки. Мать её тоже делала аборты. Особый гинекологический запах дома.

...Откуда ощущение — «кощунство»? Героиня фильма — католичка. Истовая. Моя мама делала много абортов. Меня никто никогда не учил тому, что это — ГРЕХ. Скорее, наоборот. Ведь, ничего не понимая, я в 1935 году осмелилась (правда, было всенародное обсуждение) резко высказаться против запрещения абортов... Но где-то глубже залёг иной слой — не дам! Грех! И дала. Как и всё остальное...

16 февраля 1975 г. Бёлль в аэропорту (Сахарову и другим провожающим):

— Существует ложное представление, что писателю нужен покой во время работы. Нет, самое главное — покой перед работой. Когда я уже пишу, мне ничто не может помешать — мира нет. А вот, в замысле, когда другим кажется, будто я ничего не делаю, — вот тогда мне необходима абсолютная тишина. Свобода ото всего: ни поездок, ни собраний, ни петиций, ни людей.

Сахаров мягко:

— Ни политики...

— Да, ни политики.

24 февраля 1975 г. Вечер памяти Всеволода Иванова. Выступал Давид Самойлов: «...Если не поймём двадцатые годы, не поймём и себя».

Прошло больше двух недель, а я думаю и думаю об этом вечере. Спорю о соотношении печатного и непечатного. Нет, «дозволенное» и «недозволенное» сегодня делятся не так прямолинейно, как в период «Четвёртой прозы» Мандельштама. Может быть, потому, что многое «недозволенное» лежит сегодня не в столах писателей, а в Париже, Риме, Нью-Йорке. Разрешённое, как и всё там... «Континенту» нечего сказать. А это главное.

24 марта 1975 г. ...То, что меня рвало на поминках, это не просто отравление, усталость, водка, снотворное. Это отвращение к себе и к жизни. Отвращение и страх. Богооставленность. Без мамы. Больше ТАК я никому не нужна. Могу куда угодно, когда угодно ехать — не еду даже в Переделкино. Маша держит за руку всё время кремации и потом, когда меня рвёт, — это она рядом...

...Очень хорошие Лёнькины¹¹⁶  стихи — тем за него страшнее.

4 апреля 1975 г. Вечер памяти Михаила Бахтина. Литмузей. ...Бахтин не шёл за своим временем. Он был как чудо среди него. Тем, кто знает обстоятельства жизни Бахтина, когда он писал книгу о Рабле, трудно понять причинную связь...

Л. Пинский¹¹⁷ : «...Соборное понимание личности очень характерно для России. Бахтин либо никогда не употреблял этого выражения, либо употреблял очень редко. Между тем в его понимании Достоевский — именно соборная личность... Я знал его 13 лет. У меня нет уверенности, что я знал именно Бахтина. Что тот человек, которого я знал, и был Бахтиным...»

Дорогов: «...У самого Михаила Михайловича понятие “культура” занимало едва ли не самое большое место...»

На вопрос — кто его учителя? — назвал Ф. Зелинского, Мартина Бубера...

Вторая веха — Витебск, сотрудники: Медведев, Волошинов, Соллертин­ский... Среди ленинградцев — Пумпянский, который несправедливо забыт... Он воздавал должное оппонентам («большая честь иметь таких противников»).

...Этика диалога. Личность только тогда осуществляется, когда она относится к другой личности. Та или иная точка зрения важна именно в соотношении с другими. Не надо представлять себе область культуры, как имеющую границы. Внутренней территории нет.

Вяч. Иванов: «При консерватории — кружок по неокантианству: Шагал, Добужинский, Малевич».

27 апреля 1975 г. Коктебель. Шла одна в Лягушачью бухту и думала про руки. Как мамина рука холодела в моей, и как Машка держала меня за руку всё время похорон. И грязные Лёнькины и чистенькие Маришкины руки. Лёвины — иногда. Нужны руки. Изломанные линии Карадага мне твёрдо говорят, что я существую. Может быть, вернётся и способность радоваться? Почему я так поздно научилась жить в природе?

* * *

После того, как АИ на вопрос «Как ваши рукописи попали за границу?» ответил: «Через Генриха Бёлля», — я Саню потеряла. Наверное, начала терять давно, но сейчас потеряла совсем. Он остаётся как великий писатель и как великое общественное явление, то, что Россия дала миру. Но коснувшийся моей жизни человек исчез. Лена З.¹¹⁸  справедливо сказала, что он нарушил гимназическую мораль.

28 апреля 1975 г. Ещё о маме. Так и не могу вспомнить, чему же она меня специально учила? Помню только один разговор — мне было лет двенадцать, — когда она порицала меня за то, что я не помогаю ей по хозяйству, не убираю. Ещё помню, как она, приехав с дачи в город (а мы с Лёней жили в городе), взяла веник и стала сердито подметать. А у нас шли «медовые» дни — какой мог быть веник?! Она не учила, не воспитывала. Она жила. И вовсе не во всём праведно. А сколько она мне дала!

Может ли кто вспомнить, как впервые увидел свою мать? Ведь поистине для меня ты была всегда... Не ангел. Реальная. Здесь, на Аэропортовской, была отчасти призрачная жизнь. А на улице Горького и раньше — истинная.

28 апреля 1975 г. Авдеенко о Фадееве: «Он покончил с собой не из-за «Чёрной металлургии», а потому что руки по локоть в крови». Макарьев¹¹⁹  показался ему очень исковерканным. «Оттуда никто не возвращается, не сломавшись».

— А отсюда?

— Тоже...

* * *

Из «Бесов». Шатов: «Это было одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем» (Достоевский. Т. 10. С. 27). Это — в связи с «Глыбами»¹²⁰ .

3 мая 1975 г. Время — страшная вещь. Для каких-то людей (для каких?) я буду теперь автор книги о Джоне Брауне¹²¹ . А ведь я совсем не тот человек. Та ушла и больше никогда не вернётся. Платить мне больше нечем — ни по одному счёту.

5 мая 1975 г. Читаю письма Герцена. Из письма Ю. Самарину: «А Россию я люблю не меньше всех Аксаковых!»

И вот он писал «Былое и думы», когда все ещё были живы. Читал вслух, то есть делал достоянием гласности. Для нас сейчас всё — «былое», и у Герцена, и у Достоевского. Но тогда это было настоящим. То есть, проблема морального ущерба, проблема «Телёнка»¹²²  — многогранность человека, его заключение в рамки в зависимости от личной приязни и неприязни — была и у него.

* * *

Смотрела фильм Довженко «Земля». И думала о том, что этот юноша — Василь со взором горящим — Лёвка. Я думала о том, куда денется половина (по меньшей мере) участников митинга — похорон. О рассказе Инны «Костёр на том берегу»¹²³ , о стихах Твардовского. О том, куда денется всё это изобилие, этот хлеб, эти яблоки. Вот кончится фильм — год девятьсот тридцатый — и сразу в результате действий этих честных, бедных, аскетичных людей пойдёт по Украине голод, страшный голод, трупы в Харькове. Но художник — Довженко — ещё ничего не знает, он наслаждается и передаёт нам чувственное наслаждение: яблоки, дождь, женское тело. Роды. Жанр поэмы. Думы. Музыкальность и скульп­турность. Три вола. Трое парней — «кулаков».

...Соседство смерти и родов, вечного круговорота жизни, примирённость с ним, воспевание этого круговорота.

Ушло больше двух третей зала... Забытый язык немого кино... Как китайский.

11 мая 1975 г. Продолжаю читать письма Герцена, вот о ком бы написать. Сквозь всё это, вопреки ужасу, — твёрдость. Порою неприятная мне жёсткость позиции. А главное, работа и работа — СЛОВО. Незыблемость слова. Отгонял всё. Унылая и потрясающая повторяемость русской истории вообще, эмиграции — в частности.

16 мая 1975 г. Перепечатала стихи Чухонцева. У него — тема смерти. И тема боли. Временами, отчасти — без страха. Предопределённость. Биргер его верно написал, тонко и глубоко.

18 мая 1975 г. Толя Злобин: «Александру Исаевичу будет поставлен в России памятник». Авдеенко: «А почему в России, а не в СССР?»

— Не знаю, будет ли СССР.

30 мая 1975 г. В поезде «Красная стрела». Надо торопиться. Надо УСПЕТЬ написать. «Кусочек подлинной истории — редчайшая ценность», — так говорил Джефферсон¹²⁴ . А я даже дневник не успевала. А теперь, задним числом, всё осыпалось, осталась хроника, перечень фактов, а не их окраска.

31 мая 1975 г. Ленинград. Смотрим «Зеркало». До боли МОЙ фильм ещё и потому, что это путь к памяти. Сложно-одновременный. Андрей Тарковский сумел художественно переплавить путь поколений, опыт тех и этих лет. Как он постиг их страх?..

Точит, — в связи с этим фильмом усилилась тревога, — не перегибаем ли мы в «обратном движении»?.. Ручейки этой мысли — война, победа. Ведь не выкинешь оттуда портрет Сталина. Хочется на что-то опереться, ведь и мы уже не на середине жизненного пути, гораздо ближе к концу.

Раньше я, может быть, преувеличивала песок («Я строю на песке...» Б. Слуцкий), теперь, может быть, преувеличиваю гранит? Об этом и писать. Это и есть драматический сюжет. Напряжение между поколениями и временами.

...Те открытия, к которым нам пришлось с трудом продираться, для Андрея Тарковского — старт. Тоже нелёгкий. Он явно проделал свой путь, иначе не овладел бы опытом. Но исходные точки у нас различны.

4 июня 1975 г. После чтения писем Любищева. А что надо сделать мне? Закончить расчёт. Рассказать про эти двадцать лет так, как могу я.

Любищев считает, что есть два типа религиозных людей. Одни считают, что религия есть отысканная, окончательно установленная истина. Другие — что религия есть искание истины. Любищев себя относит ко второму типу. Ему 70 лет, но он «ещё не кончил развиваться» (!).

* * *

И. Соловьёва: «Надо, чтобы чьё-то “да” тебя поддерживало, чьё-то “нет” настораживало».

27 июня 1975 г. Рассказ Ю. Черниченко про обсуждение спектакля «Живой»¹²⁵ . Писатели — за, Герои Социалистического Труда — против. Бакланов: «Как вы думаете, если собрать городничих, им бы понравился “Ревизор”?»

* * *

Звоню по автомату. Не было ещё монетки, голос исчез на полуслове. Так и люди. Так и жизнь...

3 июля 1975 г. Мы одни с Маришкой. Читаю вёрстку об ужасах лагерной жизни, а рядом — тепло, солнце, голубоглазая упрямая внучка, мои любимые ягоды — малина. Покой и даже воля.

14 сентября 1975 г. Поездка в Покровское. Прозрачная желтизна. Вёдра яблок вдоль шоссе. И букеты астр. Серый день. Я рада, что нет солнца, что кусты и деревья не горят, как горели в Переделкине. Праздник для глаз. И я люблю быть с людьми, которые любят Лёву, восхищаются им. Черниченки.

Дом в Покровском ужасен. Обвалившийся балкон. Варварство, хамство, какое-то мерзкое, сортирное. Злое хамство.

Только стараниями этой женщины, Ирины Ивановны, кое-что сохранено. Хорошая речь. Закончила в 1933 году педучилище, с тех пор 42 года живёт в пристройке. Огородик, садик. И хранит огонь. «Многие интересуются Герценом. Два дома отдыха. И приезжают диссертанты. Мне и “Колокол” прислали, и собрание сочинений. В 1972 году уже деньги на ремонт не выделили, перевели на другой объект. А я всё ещё надеюсь, вдруг отремонтируют? Не могу отсюда уехать».

Замполит грозит: «Снесём, построим Дом культуры». (Вот что важно. Дом культуры как акт антикультуры.) Ведь Герцен был помещичий сын, сбежал за границу.

На обратном пути Юрий: «Я перестал сердиться. Эту систему не переубедишь. Идёт самоплагиат. Хотел бы несколько лет пожить в США. Но не в посольском гетто. Они произвели в сельском хозяйстве чудо. Именно чудо».

Нахожу сказочный подосиновик. Завтрак в лесу, очень вкусно.

22 октября 1975 г. Лёвка проснулся: «Бежим на закат!» И мы побежали, взяв друг друга за руки. А потом медленно шли ему навстречу, счастливые, с ощущением молодости. Цвет воды опять серо-балтийский. Село в марево. На пирсе, где нам его снова подарили (скрылось было за деревьями), много рыболовов, в том числе две пожилые женщины. Графика — чёрное на сером. Словами не выразишь.

24 октября 1975 г. Из Бахтина: «Нельзя превращать живого человека в безгласный объект заочного, завершающего познания. В человеке всегда есть что-то, что только он сам может открыть в свободном акте самопознания и слова, что не поддаётся овнешняющему заочному определению... Пока человек жив, он живёт тем, что ещё не завершён и ещё не сказал своего последнего слова».

Вот чем плох «Телёнок» — завершающими словами о живых людях. (А я? — Примечание 1984 года.)

28 октября 1975 г. Общий разговор о судьбах России. Черниченко страшно тревожит то будущее, о котором и не подозревает большинство рассуждающих на ту же тему. В старой России на одного жителя был гектар пашни, а сейчас меньше. Пашни меньше, а народу больше.

23 ноября 1975 г. Ленинград. Конференция по Достоевскому. В первый же день возникло и укрепилось ощущение: у них другой язык. Как много они знают, как по-иному думают. Нужно ли им моё? Умею ли я? Очень хочу понравиться, а зачем? Это бы надо выдавить, это — горизонталь. Блистательный доклад Померанца¹²⁶ , более чем доклад. «Пена на губах ангела...» — главное, чем живу сейчас. Сформулировал мне и про Достоевского, и про меня. Кроме самой конференции, это — едва ли не главный подарок Ленинграда.

На этой конференции я не услышала ни одного слова, свидетельствующего о том, что у нас существует господствующая идеология... Её просто не было. Господствовало там — причём без всяких фиговых листков — православие, подчас весьма агрессивное, а подчас — умеренное...

Люди, страстно отстаивающие Россию, русское — в противовес западному, — не изъясняются иначе, как «презумпция», «суггестивно», «салвационизм» и др.

30 ноября 1975 г. У Лёвы в больнице. АД¹²⁷  и Люся¹²⁸ , приходит ЛК, обсуждают, надо ли АД водить машину. Он не просит обсуждать и обижается. ЛК: «Вы гениальный теоретик, это общеизвестно, но руками...» АД: «Я четыре года мою посуду в доме, где все бьют её кроме меня, а я и чашки не разбил». Люся:

— У тебя замедленные реакции.

— А я никуда не тороплюсь.

— Но у пешеходов или других водителей могут быть и быстрые.

— Моя машина легче, я никого не разобью.

Утешил...

1 января 1976 г. ...Надо писать. Надо писать своё — то единственное, которое никто не напишет вместо меня. Никто не скажет. Дневник помогает, фиксирует, закрепляет уходящую память и самые первые сырые формулировки.

2 января 1976 г. Я родилась, выросла и хочу жить — сколько мне отмерено — на ЭТОЙ земле. Ей и только ей — принадлежу. Хочу одного — по мере сил делать своё литературное дело.

У Лёвы ночью — мрачные мысли: «Выбьют окно. Надо менять квартиру». (Это произошло через полгода. — Примечание 1984 года.)

* * *

Лотман писал о том, как у декабристов вырабатывались особые нормы поведения (противоречащие прежним).

И у нас вырабатываются новые нормы. О судьбе Петра Григоренко. Врачиха в психиатрической больнице спрашивает его: «Как же вы могли отказаться от оклада в 8 тысяч рублей?!».

13 января 1976 г. Книга Мариэтты¹²⁹  очень важна ещё и тем, что вызвала спокойное желание начать готовиться в дальний путь, подводить итоги.

15 января 1976 г. Из старой (1972 года) телеграммы ЛК к 60-летию Льва: «Она (ваша дружба) — опора, отрада и необходимость». Крутится в голове письмо к ней:

«...О полифонизме. Не люблю монолога. Всё меньше приемлю владеющих истиной, всё больше — вопрошающих, ищущих. Тогда и мне хочется искать, идти. При бесконечном уважении и любви — монопольное владение истиной не могу признать и за Вами (и за АИ). По любому вопросу — будь то стихи Ахмадулиной или проза Синявского, будь то суждение о покойном Белинкове или о живом Даниэле.

Очень долго я не могла это выразить, ибо Вы — из зрячих. А большинство — и я с ним — глухо и слепо. Однако это само по себе — не гарантия правоты во всём в сегодняшнем изменившемся мире. Вещание мне не интересно. Давно уже я не верю в то, что истина рождается в спорах. Тем более — в одностороннем вещании. И мне чужды окончательные штампы на людях, пока эти люди живы.

...Себя многого лишаете (например, книг Эйдельмана). Два примера из литературной работы КИ — язык Аксёнова, просторечие Пастернака. Да и «Поэт и палач»¹³⁰ . Ответ на переделкинской дорожке: «Как сочетается высочайшая требовательность к искусству и занятия всем, вплоть до самотёка? Живое и не живое». Это и есть душевная и литературная щедрость».

19 января 1976 г. Как у меня меняется почерк, всё ближе и ближе к маминому… Если не верить в каких-то неведомых детей и внуков — пусть и не своих, — тогда всё на свете не имеет смысла...

13 февраля 1976 г. Дубулты. Сижу одна в двухкомнатном апартаменте. Сегодня впервые представила себе, как Лёве нужна была бы молодая, и он с ней уезжает... Раньше таких мыслей не было.

14 февраля 1976 г. Может быть, это и есть возраст, — что и рай уже не рай?

17 февраля 1976 г. ...Закат. Налево — пастель, голубое с розовым, тает, тает. Я побежала. Когда ещё смогу повторить роскошь — бежать смотреть закат! А справа — грозное, грозовое, чёрное.

18 февраля 1976 г. Домский собор. Бах. Музыка обволакивает со всех сторон и похожа на воду, на волны.

22 февраля 1976 г. После фильма «Повесть о человеческом сердце»¹³¹ . Сколько у человека дней, часов жизни? Не существования, а жизни? Остро поняла, что давно не живу. И поделиться этим не с кем. Мысль — роскошь, ощущение — роскошь. ...Месяц назад я бы так не подумала. Нет, пожалуй, ещё раньше, с тех пор, как начались необъяснимые плачи. Какая-то внутренняя надорванность. И ещё: как я позавидовала занятости! Да, да, я — занятости. ДЕЛОМ, от которого нельзя оторваться. А от моего можно оторвать кому угодно, по любому поводу...

До окончания книги о Брауне ещё держало издательство, договор, Новохатко¹³² . Сейчас — момент обрыва строп. Ещё и ещё раз поражаюсь Лидии Корнеевне, восхищаюсь её самодостаточностью. Отсутствие самодостаточности — моё несчастье. И как не хватает мне того, что свойственно, что является жизненной максимой у героев моей плантации (из американской документальной книги «Дети гордыни». — Примечание 1978 года): «Если не можешь перенести — надо перенести. Преодолеть».

23 февраля 1976 г. Мои часы, внутренние, сейчас тикают зря. Вхолостую. Это всё равно, что принимать снотворное и не отсыпать его: вред от напряжения и никакой отдачи.

Мне бы хоть каплю самомнения, самоутверждения — в чём угодно. Переквалифицироваться в бабушки, пока не поздно.

25 февраля 1976 г. Что я думала и в 1956 году, когда произнесла свою речь¹³³ , и в 1961 году, когда перепечатала её на машинке (и начала писать своё¹³⁴ )? Тогда ещё я не сделала вывода, хотя говорила о реформах, но настолько кардинальных, что они меняли (изменили бы) суть системы. Хрущёв своим идеалистиче­ским (в философском смысле) докладом вызвал множество идеалистических откликов. Мой — один из них. (Сравнить: Револьт Пименов¹³⁵ . — Примечание 1978 года.) Каждый шёл к своей «Пражской весне» и к её краху своим путём.

28 февраля 1976 г. История М.¹³⁶  Сам человек и все его проблемы показались мне близкими, знакомыми, родными. Горечь. Неужели чужой опыт никого ничему не научил? Неужели каждый вынужден разбиваться об эту стену сам?

1 марта 1976 г. ...Из Атлантиды, поднятой отчасти чтением «Дома на набережной»¹³⁷ , отчасти Лёвиной работой... Когда же мне хотелось быть вождём? Скорее — оратором: в ИФЛИ, на испанском вечере. (Из передачи «Голоса Америки»: «СССР во время Гражданской войны в Испании вывез 500 тонн испан­ского золота. В ответ на просьбу отдать сказали, что “истратили на оружие”». То есть мы снабжали республику на её же деньги! И ещё неизвестно, сколько оставили себе...)

А когда я была на самом деле начальником — в ВОКСе, в Таллине — ничего начальственного и в помине не было. Старалась всё сделать сама. Так мне казалось и тогда, и теперь.

12 марта 1976 г. (Записка Льву в больницу.) Прочла статью Карла¹³⁸ . Очень огорчилась необыкновенной поверхностности. Всё-таки, как ни жаль, Комка был прав в самом первом «приговоре» — они варвары. В том смысле, что ровно ничего не понимают... Хочу эту статью кое-кому показать и попробовать ему написать, хотя знаю, что напрасно... Масса ошибок, какие-то обрывки аэропортовских сплетен, всё не точно, всё не в фокусе... Обидно очень. Узнаю перевранные и препарированные мысли и слова, и это особенно раздражает. Может быть, сейчас мой «аппарат восприятия» таков, что я не имею права судить объективно? Успокоилась я в одном: при таком понимании (непонимании) Искандера, Трифонова, Белова, Войновича и др. нельзя понять и твоей книги.

Маришка¹³⁹  услышала песню «Наш паровоз, вперёд лети» и спросила: «А зачем в руках винтовка?» Маша спросила у меня. Я ответила бездумно: «Гражданская война». Маша (резонно): «Но ведь мы дети тех, кто наступал на белые отряды». То есть гражданская война давно закончилась. И ещё она спросила, почему у неё не было таких вопросов, как у Маришки?

* * *

Почему меня так задевает, так важно всё про айдентити? Кто я такая? Какой становилась и становлюсь? Почти 40 лет я работаю. Что наработано? На чём я стою? Почему впервые за эти годы столь не уверена в ответах?

Антипод — плантация. Разве важно, что отношения эти ложные, мифы — в не бахтинском смысле слова.

16 марта 1976 г. Записка в инфекционную больницу (у Льва — желтуха). Сейчас 11:30, а ничего ещё не сделано. Не для бессмертия, для преодоления хаоса. Кроме, впрочем, главного, — ещё и ещё раз я тебе говорю, как ты мне нужен и как мне плохо без тебя. Вот это «сделано», то есть написано... Сейчас, и завтра, и всё время — люблю, тоскую и ощущаю — болит отсутствие, ноет... Вот не могу обернуться и крикнуть: «Лёвуш...» Всё равно мы вместе.

22 марта 1976 г. Льву в больницу. Кончила читать роман И.¹⁴⁰  Это совсем особая, хорошая, важная книга. И есть один почти безошибочный признак — мне захотелось писать... Не знаю, куда уходят, утекают дни? Мне сегодня грустно, что нормально. И страшно, что ненормально. Я сегодня снова теряю маму (прошёл год со дня её смерти). И снова и снова ощущаю, какая это незаменимая потеря, как ничто на свете этого не заменит. Тут всё: и вина перед ней, и чисто эгоистическое чувство. Я давно тебе твержу, что Горький был не прав ещё и в том, что жалость кого-то унижает. Назовём это СОЧУВСТВИЕ в полном смысле слова. И получим именно то, чего мне подчас не хватает. А сегодня — как нужно! И как важно, что я услышала твой родной голос именно в это время.

...Помнишь, как мы ездили в Покровское с Черниченками, собирали кленовые листья, и ты их заложил у меня в комнате в большие альбомы? Так вот сейчас во время уборки мы их вынули, они изумительны. Мы поставили их в две синие вазы, и получилось, что ты мне именно в этот день подарил букет цветов, нет, гораздо лучше, чем цветов... Смотрела на них и вчера и сегодня, и так мне радост­но на душе, светлая печаль с горечью и радостью. Спасибо, дорогой, за всё...

26 марта 1976 г. Льву в больницу. ...Сегодня ночью больше тосковала о тебе, чем всё это время. Ведь мы вчера виделись. Но мне с тобой — не видеться, а всегда, постоянно ощущать присутствие...

Окончание следует

Публикация и комментарии М. Орловой

1 Нора Красновская — друг Копелевых, работала в ВТО.

2 Лев Самойлович Осповат (1922–2009) — литературовед и литературный критик, испанист, биограф поэта Федерико Гарсиа Лорки; его жена Вера Кутейщикова (1919–2012) — литературовед, специалист по Латинской Америке.

3  Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997) — муж Раисы Орловой, германист, писатель, критик. В 1945 году, за месяц до Победы, был арестован «за пропаганду буржуазного гуманизма и клевету на командование Красной Армии», почти десять лет провёл в заключении. Активно выступал против возрождения культа личности Сталина, подписывал письма протеста. Исключён из партии, уволен с работы (1968). Исключён из Союза писателей СССР (1977). В 1981 году лишён советского гражданства (восстановлено в 1990 году), жил в ФРГ, руководил исследовательской группой по изучению истории «взаимного узнавания русских и немцев» (Вуппертальский проект).

4 Леонид Иванович Бородин (1938–2011) — писатель, поэт, член Всероссийского социалистического христианского Союза освобождения народа. В 1967 году был осуждён на шесть лет. Основал самиздатский журнал «Московский сборник». В 1983 году осуждён на десять лет лагерей и пять лет ссылки.

5 Игорь Николаевич Хохлушкин (1927–2000) — экономист, правозащитник, реставратор-художник.

6 Рой Александрович Медведев (р. 1925) — публицист, педагог, писатель-историк.

7 Мстислав Игоревич Грабарь (1925–2006) — муж Лены, дочери Льва Копелева. Математик, доктор наук.

8 Старшая дочь Раисы Орловой.

9 Густав Гусак (1913–1991) — президент Чехословакии.

10 Младшая дочь Раисы Орловой.

11 Здесь и далее: Лёня — первый муж Раисы Орловой Леонид Рафаилович Шершер (1916–1942) — журналист, поэт, корреспондент газеты «За правое дело», участник Великой Отечественной войны.

12 Лилиан Хеллман (1905–1984) — американская писательница.

13 В 1945 году Р. Орлова со вторым мужем Н. Орловым пять месяцев была в командировке в Бухаресте, по заданию ВОКС создавала общество Румыно-советской дружбы.

14 Лев Копелев родился в Киеве.

15 Погибли в Бабьем Яру в 1941 году.

16 Коллективные письма протеста в официальные инстанции.

17 Фаина Александровна Хохлушкина. Летом 1970 года Хохлушкины с сыном и Копелевы с внуком жили вместе в Саулкрастах под Ригой.

18 Для Льва Копелева и Раисы Орловой — любимое место, в деревне Жуковка они 25 лет подряд снимали дачу.

19 Внуком.

20 Инна Густавовна Варламова (1923–1990), писательница, подруга Раисы Орловой, соседка в доме на Красноармейской улице.

21 Младшая дочь Раисы Орловой.

22 Ирвин Хау (Ирвинг Хоу; 1920–1993) — американский писатель, критик. В 1970 году вышла его книга «Упадок нового» о конце той литературы, которая существовала сто лет, — литературы Бодлера, Достоевского, Кафки, Пруста, Джойса, Элиота, Фолкнера, Беккета. Хау полемизирует с молодыми, которые презирают либерализм, либеральные ценности, либеральные добродетели. Он не хочет отдать демократию орде штурмовиков-взрывателей и вполне справедливо презирает тех интеллигентов, которые играют в революцию, публикуя на обложке литературного журнала инструкции по изготовлению бомбы.

23 Лев Копелев пишет книгу «Хранить вечно».

24 Н.Я. Мандельштам. Вторая книга. — М.: Мос. рабочий, 1990. В 1964 году Раиса Орлова читала рукопись этой книги, а в 1970 году она перечитывает книгу, изданную на Западе.

25 Александр Сергеевич Есенин-Вольпин (1924–2016) — математик, поэт, философ. Автор статей по логике и основам математики. За антисоветские стихи был заключён в спецпсихбольницу, сослан на пять лет. Арестован за передачу своей рукописи за границу (1959). Один из организаторов демонстрации на Пушкинской площади (1965). Многократно подвергался заключению в психбольницах. Эмигрировал в США (1972).

26 Александр Ильич Гинзбург (Чижов) (1936–2002) — журналист, правозащитник, распорядитель Русского общественного фонда помощи политзаключённым. В 1956 году исключён из МГУ «за Венгрию». Проводил неофициальные выставки художников-модернистов, исключён из ВЛКСМ (1958). Издатель самиздатского журнала «Синтаксис» (1959–1960), в 1960 году осуждён на два года. Составил сборник «Белая книга» по делу А. Синявского и Ю. Даниэля (1966), осуждён на пять лет. Процесс послужил толчком к изданию «Хроники текущих событий» (ХТС). Член МХГ (1976), в 1977 году осуждён на восемь лет. Лишён советского гражданства (1979), обменян без его согласия на сотрудников ООН, обвинённых в шпионаже. Жил во Франции.

27 Наталья Евгеньевна Горбаневская (1936–2013) — поэтесса, переводчица. Инициатор создания «Хроники текущих событий» (ХТС). Участница демонстрации на Красной площади против ввода войск в Чехословакию (25.08.1968). За книгу «Полдень» (1969) о демонстрации и суде над её участниками, а также за редактирование ХТС заключена в спецпсихбольницу. Эмигрировала в 1975 году. Жила в Париже.

28 Андрей Алексеевич Амальрик (1938–1980) — историк, публицист, драматург. Исключён из МГУ за немарксистскую работу «Норманны и Русь». Сослан за тунеядство (1964–1966). Ещё раз осуждён в 1970 году, повторно осуждён в лагере, объявил голодовку, был сослан (1973–1975). Эмигрировал в 1976 году. Погиб в автокатастрофе (Испания, 1980). Автор книг: «Нежеланное путешествие в Сибирь», «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года», «Почему я не агент КГБ», «СССР и Запад в одной лодке», «Записки диссидента» (М.: СП Слово, 1991).

29 Глава о Бутырской тюрьме в книге Л. Копелева «Хранить вечно».

30 Эпизод из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

31 Грубой силой — под стоны и ропот —

Я убит на глазах у людей.

И усталая совесть Европы

Примирилась со смертью моей.

Н. Коржавин. Баллада о собственной гибели. (О восстании в Будапеште в 1956 году.)

21 августа 1968 года Генрих Бёлль с женой и сыновьями был в Праге. Он написал в письме Льву Копелеву, что усталая совесть Европы примирится и с этим...

32 «Роман романа» — здесь история создания книги, включённая в её текст. Так назвал Томас Манн книгу об истории создания «Доктора Фаустуса».

33 Пассажирские каюты бывают трёх классов. Четвёртый класс — это грузовой трюм, в котором перевозили заключённых.

34 А.И. Солженицын.

35 Халатов Арташес (Артемий) Багратович (1896–1938) — государственный и партийный деятель, участник Октябрьской революции, член ВЦИК, ЦИК СССР, директор издательства ГИХЛ. Отец Раисы Орловой много лет был заместителем Халатова.

36 Рукопись второй части романа Василия Гроссмана «За правое дело» (впоследствии книга получила название «Жизнь и судьба») в 1961 году была арестована КГБ, изъяты все экземпляры. Впервые роман опубликован в 1980 году в Швейцарии.

37 Лев Копелев был исключён из партии и уволен с работы (1968). Запрещены к публикации все его работы, преподавательская деятельность, чтение лекций.

38 Секретарь парткома Московской писательской организации, общественный обвинитель на процессе Синявского и Даниэля.

39 Здесь и далее: ЛК — Л.К. Чуковская.

40 Раиса Орлова начала писать книгу о Джоне Брауне — американском пасторе, который в Брук Фарм вместе с сыновьями поднял восстание против рабства негров в Америке, все были казнены, а через год началась гражданская война Севера с Югом, северные штаты победили, и рабство было отменено по закону.

41 «На рассвете / Ели медно-красны. / Я их видел такими же / Полстолетия назад, / Ещё до мировых войн, / Молодыми глазами» (Бертольт Брехт. Буковские элегии. Пер. с нем. К. Богатырёва).

42 Р. Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени. — М.: Слово, 1993.

43 Сестра Раисы Орловой.

44 Со смертью.

45 Павел Михайлович Литвинов (р. 1940) — муж дочери Майи, физик (внук наркома иностранных дел М.М. Литвинова). Участник демонстрации на Красной площади против ввода войск в ЧССР (25.08.1968). Осуждён на пять лет ссылки (Верх-Усугли Читинской обл.), работал на руднике. Эмигрировал с семьёй в США (1974).

46 Младшая дочь Раисы Орловой.

47 А.А. Ахматова.

48 «Колокол» — газета, издаваемая за границей А.И. Герценом и Н.П. Огарёвым (1857–1865, Лондон; 1865–1867, Женева).

49 Ланге Фридрих Альберт (1828–1875) — немецкий философ и экономист, призывал вернуться «назад к Канту». Торо Генри Дейвид (1817–1862), американский писатель, мыслитель, в памфлете «Гражданское неповиновение» выдвинул антигосударственные принципы «неучастия» и «неповиновения». Основные идеи: социальное равенство «равных перед Богом» людей, духовное самоусовершенствование, близость к природе.

50 Раиса Орлова. Гарриет Бичер-Стоу. Очерк жизни и творчества. — М.: Просвещение, 1971. (Бичер-Стоу — автор книги «Хижина дяди Тома».)

51 В первый же вечер в Ташкенте Раису Орлову укусила бродячая собака.

52 О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью — убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

                            Б. Пастернак

53 Раиса Орлова. Поднявший меч. — М.: Госполитиздат, 1971. — (Пламенные революцио­неры).

54 В газете «Цайт» (ФРГ) в 1971 году была опубликована статья Л. Копелева «Две эпохи русско-немецких литературных связей (Гёте и Толстой)», статьи о литературе.

55 В июне 1971 года родилась внучка Марина, дочь Маши.

56 Полковник Кантуэлл — герой романа Э. Хемингуэя «За рекой, в тени деревьев».

57 Вот потому так хочется и мне,

Задрав штаны, бежать за комсомолом.

                                                 С. Есенин

58 В советское время в Казанском соборе был музей антирелигиозной пропаганды.

59 Вячеслав Всеволодович Иванов (1929–2017) — лингвист и переводчик, муж дочери Раисы Орловой Светланы.

60 Борис Биргер (1923–2001) — художник.

61 От Солженицыных.

62 А.И. Солженицын.

63 «Бильярд в половине десятого» — роман Генриха Бёлля, опубликованный в 1959 году.

64 Эдисон Васильевич Денисов (1929–1996) — композитор.

65 Михаил Львович Левин (1923–1991) — физик. Сокурсник и друг А. Сахарова. Осуждён в 1944 году, до 1952 года был в лагере и в ссылке. После освобождения жил в Горьком, потом в Москве. Трижды навещал А. Сахарова в ссылке (по словам последнего, «он единственный из всех физиков в СССР, который приезжал в Горький без разрешения властей»).

66 Но ты, художник, твёрдо веруй,

В начала и концы. Ты знай,

Где стерегут нас ад и рай

Твой взгляд да будет строг и ясен,

Сотри случайные черты

И ты увидишь — мир прекрасен!

                                          А. Блок

67 Николай Иванович Свищев-Паола (1874–1964) — известный московский фотограф.

68 Здесь и далее: АИ — А.И. Солженицын.

69 А.И. Солженицын получил Нобелевскую премию по литературе.

70 Зарубежные радиостанции.

71 «Трава забвения».

72 Ленинградские друзья: Сергей Юрьевич Маслов (1939–1982) — математик, доктор физико-математических наук, поэт, эссеист. Редактировал самиздатский библиографический журнал «Сигма». Погиб в автокатастрофе. Нина Маслова — тоже математик, доктор физико-математических наук.

73 Литвинова, он с семьёй вернулся из ссылки.

74 Габриэль Гаврилович Суперфин (р. в 1943) — филолог, историк, архивист. Автор публикаций по истории древнерусской литературы, истории русского языкознания, русской поэзии ХХ века. Отчислен из Тартуского университета по представлению КГБ (1969). Принимал участие в издании ХТС (информация из тюрем и лагерей). Осуждён на пять лет. Заявил протест против высылки А. Солженицына (1974). Уволен с работы (продавец в книжной палатке) в 1983 году. Эмигрировал в Германию.

75 Людмила Михайловна Алексеева (1927–2018) — правозащитница.

76 Николай Николаевич Вильямс (1926–2006) — правозащитник, муж Людмилы Алексеевой.

77 Сара Эммануиловна Бабёнышева (1910–2007) — литературный критик; Инна Петровна Бабёнышева — её дочь, редактор, литературовед.

78 Ленина Александровна Зонина (1922–1985) — литературовед, переводчица с французского языка.

79 Privacy (англ.) — частная, личная жизнь; внутренний мир.

80 Борис Абрамович Белкин, его жена Нина Витальевна.

81 Пётр Григорьевич Григоренко (1907–1987) — генерал-майор, участник диссидентского движения. См. о нём главу в книге: Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве: 1956–1980. — М.: Книга, 1990. — С. 393–410.

82 Лев Копелев писал начальнику психиатрической больницы, в которой был заключён Пётр Григоренко: «...Я решаюсь Вас просить: позвольте, наконец, Петру Григорьевичу пользоваться письменными принадлежностями, без чего невозможно дальнейшее активное изучение иностранного языка... Решительное изменение его судьбы, видимо, от Вас не зависит. Но от Вас зависит, чтобы его жизнь в вашем учреждении была возможно менее тягостной. За это Вы ответственны прежде всего перед Вашей собственной совестью... Для Вас же хорошо поступать так, чтобы через многие годы, вспоминая о нём, Вам не пришлось испытывать угрызений совести и стыдиться перед своими детьми и внуками. Пожалуйста, поймите меня правильно: доброе человечное отношение к Петру Григоренко может быть только полезным для всех — и для него, и для спокойствия души каждого из вас, и для достоинства государства». (Л. Копелев. Вера в слово. — Ann Arbor: Ардис, 1977).

83 Но забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных тревог.

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что слово это — Бог.

           Мы ему поставили пределом

           Скудные пределы естества,

           И как пчелы в улье опустелом

           Дурно пахнут мёртвые слова.

                                    Н. Гумилев. Слово

84 Е.С. Гинзбург, автор книги «Крутой маршрут».

85 Карл Проффер (1938–1984) и Эллендея Проффер (р. в 1944) — создатели издательства «Ардис» — «…так назвал Набоков усадьбу в романе “Ада”, действие которого происходит в фантастической стране АМЕРАША — то есть Америкороссия. Эта воображённая страна стала реальной жизнью Эллендеи и Карла Профферов... Благодаря этому издательству живут сотни русских книг» (Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве: 1956–1980. — М.: Книга, 1990. — С. 141–143).

86 Быть знаменитым некрасиво,

Не это поднимает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

... Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь...

                                       Б. Пастернак

87 Натан Яковлевич Эйдельман (1930–1989) — историк, писатель. Автор книг по истории России «Герцен против самодержавия», «Твой 18-й век», «Прекрасен наш союз...», «Первый декабрист», «Апостол Сергей» и др.

88 Корней Чуковский в своё время был исключён из гимназии по циркуляру «О сокращении гимназического образования», прозванного в народе «циркуляром о кухаркиных детях». Дальше он получал образование самостоятельно.

89 ВОКС уезжает в эвакуацию в Куйбышев.

90 Раиса Орлова работала в ВОКСе, в англо-американском отделе, референтом, затем — заведующим отделом.

91 Павел Коган (1918–1942) — поэт, сокурсник Раисы Орловой по ИФЛИ, погиб на фронте. Автор известной песни «Бригантина».

92 Борис Ионович Бродский (1920–1997) — писатель, автор научно-популярных книг по истории искусства.

93 Елена Моисеевна Ржевская (Каган; 1919–2017) — писательница, участник войны, автор книг «Берлин, май 1945», «Записки военного переводчика», «Февраль — кривые дороги», «Была война», «Ближние подступы», «Знаки препинания».

94 Лев написал тогда и передал наутро иностранным корреспондентам по телефону: «...Александр Солженицын — прямой наследник благородных традиций русской литературы, традиций Герцена, Льва Толстого, Достоевского, Короленко, молодого Горького. Он развивает наследство их действенного человеколюбия в беспримерном единоборстве с оглушающей ложью и всевластным насилием. Арест Солженицына — тяжкий удар для него, для его семьи, друзей, читателей. Однако в то же время это — его новая нравственная победа, подтверждающая истинность и злободневность его последней книги. Этот арест — действие саморазоблачительного, безрассудного произвола. Но пока Солженицын в заключении, никто в нашей стране, да и во всём нашем неделимом мире, не может чувствовать себя в безопасности».

Ночь А. Солженицын провёл в тюрьме, на следующий день его выслали в Германию. В Москву он позвонил уже из дома Генриха Бёлля.

95 Майя и Павел Литвиновы с детьми эмигрировали в США.

96 За подписание правозащитных писем Мстислав Грабарь, муж дочери Льва Копелева Лены, был уволен с работы (МАТИ).

97 Виктор Исаакович Файнберг (р. в 1931) — филолог. Участник демонстрации на Красной площади (25.08.1968), арестован, попал в спецпсихбольницу. Объявил голодовку протеста против принудительного лечения диссидентов в психбольницах; пытался покончить жизнь самоубийством; прекратил голодовку после разрешения свидания; признан здоровым и переведён в Ленинградскую спецпсихбольницу до суда; суд отказал в пересмотре дела; освобождён в 1973 году. Объявил голодовку в поддержку голодающего В. Буковского; помещён в психбольницу. Освобождён, эмигрировал в 1974 году.

98 Игорь Александрович Кривошеин (1899–1987) — инженер, сын министра земледелия в столыпинском правительстве, служил в лейб-гвардии конной артиллерии. Участник Первой мировой и Гражданской войн. В октябре 1917 года защищал Зимний дворец. Эмигрировал во Францию, окончил Сорбонну и Высшее электротехническое училище. Во время войны активно участвовал в движении Сопротивления, арестован, одиннадцать месяцев провёл в Дахау и Бухенвальде. Освобождён американцами. Репатриировался в 1948 году с женой и сыном. Жил в Ульяновске, осуждён в 1949 году на десять лет, попал в Марфинскую «шарашку», где познакомился с Л. Копелевым. Реабилитирован в 1954 году. Сын эмигрировал во Францию. В 1974 году И. Кривошеин с женой уехал к сыну в Париж.

99   Хозяин дачи в Жуковке, которую снимали Копелевы.

100 ...Лишь я, таинственный певец,

На берег выброшен грозою,

Я гимны прежние пою

И ризу влажную мою

Сушу на солнце под скалою.

                      А. Пушкин. Арион

101 Л. Осповат. Федерико Гарсиа Лорка. — М.: Мол. гвардия, 1965. — (ЖЗЛ).

102 С улицы Горького в кооперативный писательский дом на улице Красноармейской.

103 Александр Вертинский.

104 Л. Осповат. Диего Ривера. — М.: Мол. гвардия. 1969. — (ЖЗЛ).

105 На Пушечной улице в коммунальной квартире Копелевы снимали комнату на шестом этаже без лифта. Льва с сердечным приступом друзья несли по лестнице на руках в машину «скорой помощи», так как на узкой лестничной площадке (бывший чёрный ход) нельзя было развернуться с носилками.

106 Виктор Платонович Некрасов (1911–1987) — писатель, архитектор, участник войны. За роман «В окопах Сталинграда» (1946) получил Сталинскую премию. Эмигрировал в 1974 году во Францию. Заместитель главного редактора журнала «Континент».

107 Конрад Николай Иосифович (1891–1970) — востоковед, академик АН СССР. Труды по литературе, языкознанию, истории культуры Японии, Китая и Кореи, проблемам сравнительного исторического и культурного развития стран Востока и Запада.

108 Россия уезжает из России...

«Счастливый путь! И даже навсегда —

Счастливого пути!»

А нам — беда.

Но и беда не чья-нибудь: России.

                     Л. Чуковская. 1973–1975

109  Гинзбург.

110  «Прусские ночи» — поэма А. Солженицына.

111 Последний шанс получить работу, преподавать. В Москве в это время Раиса Орлова уже нигде не могла преподавать, читать лекции, публиковаться.

112 Марина Казимировна Баранович (1901–1975) — переводчица, поборница антропософского учения, помощница Б. Пастернака, «свидетель» «Архипелага ГУЛАГа» А. Солженицына.

113 Герой романа Д. Гранина «Эта странная жизнь» Александр Александрович Любищев (1890–1972) — известный биолог, теоретик и историк науки, учёный-энциклопедист. Всю жизнь вёл дневник, а кроме того «скрупулёзный учёт времени, ежедневно затрачиваемого им на научную работу, с точностью до минут, и периодически составлял для себя отчёт за прошлое, который вместе с планом на будущее посылал друзьям...» Он относился к «своей научной работе как к долгу, как к моральному подвигу. Время его жизни — это не его собственность, оно дано ему на то, чтобы он работал научно, именно это и составляет долг его жизни и в то же время главную её радость» (П.Г. Светлов).

11 января 1970 года Любищев писал Ж. Медведеву: «Явление лысенковщины, сколь оно ни одиозно, на самом деле есть лишь эпизод в более серьёзном конфликте между истинным свободомыслием и той или иной формой догматизма. А догматизм возникает на почве чрезмерной самоуверенности и нетерпимости, на основе экстраполяции полезных взглядов за пределы их приложимости. Занимаясь систематикой и теорией эволюции, Любищев видел, что в природе действует принцип ЕДИНСТВА ЦЕЛОГО ПРИ СВОБОДЕ ЧАСТЕЙ. Таков же идеал гармоничного общества» (М.Д. Голубовский). Цит. по кн.: А. Любищев. В защиту науки. Статьи и письма. — Л.: Наука, 1991.

114 Савва Артемьевич Дангулов (1912–1989) — писатель, драматург, журналист.

115 «Испанки в Париже» — испанский художественный фильм, снятый режиссёром Роберто Бодегасом в 1971 году.

116 Внук.

117 Леонид Ефимович Пинский (1906–1981) — писатель, литературовед. Автор работ о Данте, Рабле, Шекспире, Вийоне. В 1949 году был арестован, провёл несколько лет в лагерях.

118 Зонина.

119 Макарьев Иван Сергеевич (1902–1958) — критик, литературовед. С 1936 по 1943 год находился в заключении. Реабилитирован в 1955 году. Покончил жизнь самоубийством.

120 Из-под глыб. Сборник статей. — Париж: YMCA-Press, 1974.

121 Раиса Орлова. Поднявший меч. — М.: Госполитиздат, 1974.

122 Здесь и далее: книга А. Солженицына «Бодался телёнок с дубом» (Париж: YMCA-Press, 1975).

123 Рассказ Инны Варламовой о высланных старообрядцах.

124 Томас Джефферсон (1743–1826) — американский просветитель, автор проекта Декларации независимости США, третий президент США (1801–1809).

125 Спектакль Театра на Таганке «Живой» по повести Бориса Можаева «Из жизни Фёдора Кузькина» поставлен в 1968 году, запрещён Министерством культуры. Премьера состоялась 23 февраля 1989 года.

126 Померанц Григорий Соломонович (1918–2013) — философ, библиограф, писатель. Участник войны. Автор многих философских книг и статей. В 1947 году был осуждён, амнистирован в 1953 году. Работал в ИНИОНе.

127 Здесь и далее: АД — А.Д. Сахаров.

128 Здесь и далее: Люся — Елена Георгиевна Боннэр (1923–2011) — жена А.Д. Сахарова, врач. Участник войны. Основательница Фонда помощи детям политзаключённых, член МХГ. Исключена из медицинского института за высказывания против смерт­ного приговора профессору В. Закусову по делу врачей (январь 1953 года). С 1972 года замужем за А.Д. Сахаровым, находилась с ним в г. Горьком в ссылке по ст. 190-1 (1984–1987).

129 Мариэтта Чудакова. Беседы об архивах. — М.: Мол. гвардия, 1975.

130 Корней Иванович Чуковский (1882–1969). Его социально-психологический этюд «Поэт и палач» (1920) включён в собрание сочинений (1969) в ухудшенном и сокращённом виде под названием «Неверный звук». Полностью этюд опубликован в двухтомнике (М.: Правда, 1990).

131 «Повесть о человеческом сердце» — фильм режиссёра Даниила Храбровицкого (1975).

132 Редактор серии «Пламенные революционеры» издательства «Госполитиздат», благодаря которому вышла книга Р. Орловой «Поднявший меч» о Джоне Брауне, а также книги Б. Окуджавы, В. Аксёнова и др.

133 На партсобрании после ХХ съезда КПСС Раиса Орлова выступала с предложениями упразднить отделы кадров, отменить цензуру, выдвигать на выборах нескольких (а не одного) кандидатов в депутаты.

134 Раиса Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени. — М.: Слово, 1993.

135 Револьт Иванович Пименов (1931–1990) — математик, публицист, историк, писатель. В 1949 году в ЛГУ подал заявление о выходе из ВЛКСМ, попал в психбольницу, остался в комсомоле. В 1957 году за создание подпольной антисоветской группы среди студентов осуждён на шесть лет. В 1958 году повторно осуждён на десять лет. Помилован в 1963 году. Работал в Математическом институте имени В.А. Стеклова АН СССР, доктор наук (1969). В 1970 году при обыске изъят самиздат, Библия и пишущая машинка. Осуждён на пять лет ссылки. Научный сотрудник Коми филиала АН СССР (1972). Народный депутат РСФСР (1990).

136 Михайло Михайлов (1934–2010) — писатель-диссидент из Югославии, много лет провёл в заключении, эмигрировал в CША.

137 Ю. Трифонов. Дом на набережной. — М., 1976.

138 Проффера.

139 Внучка.

140 Роман Исая Кузнецова (1916–2010) «Лестницы» (1968–1974).