Об авторе | Александр Семёнович Кушнер — лауреат премии «Поэт» (2005) и других литературных премий. Постоянный автор журнала «Знамя». Предыдущая публикация — № 5, 2018.

Александр Кушнер

О чём же ещё?

* * *

Кто-то молится Богу на скрипке,

Кто-то молится Богу на флейте,

В их игре замечая ошибки,

«Гайдна, — просит их Бог, — пожалейте».

Говорит им: «Бетховена жалко,

Лучше грех, чем фальшивая нота.

Посмотрите, как мох и фиалка

Совершенны, какая работа!

И стаккато нельзя на легато

Заменить и сыграть его слитно.

А собой любоваться не надо.

И стихи — это тоже молитва!»

* * *

Опьянеть, но не слишком,

С двух–трёх рюмок, слегка.

Вот тебе передышка,

Отступила тоска.

Лишь бы твой собеседник

Был приятен тебе,

Не зануда, не сплетник,

Твой товарищ в толпе.

Этой жизни рисунок

Мрачноват, тем нежней

После нескольких рюмок

Мы относимся к ней.

Узнаём, принимаем,

Как поэт говорил,

Зачарованный маем,

Тоже с кем-нибудь пил.

* * *

О мгновенной чьей-то смерти

Рассказали, как о чуде,

Как о тайном милосердье,

Жизнерадостном по сути.

Рассказали, как о Божьем

Поощренье и участье.

Было видно, что того же

И себе хотели б счастья.

Приобщения к покою

С вечной жизнью на примете.

Значит, зависть и такою

Может быть на этом свете.

* * *

Написавший при жизни так много,

Верил Гёте в бессмертье души,

И едва ли не больше, чем в Бога.

Объясни, Эккерман, расскажи —

Эккерман и расскажет, в чём дело:

Гёте столько всего написал,

Что душа его, так же, как тело,

В прочность верила вечных начал.

То есть в труд свой, что рос год от года,

Вечный смысл прозревая сквозь тьму, —

И должна предоставить природа

Ту же радость за гробом ему,

Он и там, и в поэмах, и в пьесах

Кое в чём поспособствует ей,

Это даже в её интересах:

Ей спокойнее с ним, веселей.

Царскосельское

                                 Как трава одела закоулок…

                                                                        И. Анненский

Ощущалось соседство большого дворца,

Как присутствие моря на юге,

И такое же чувство, как радость пловца,

Возникало во мне на досуге,

И хотелось, уж коли в гостях на полдня

Оказался, к дворцу непременно

Подойти, чтобы там окатила меня

Кружевная барочная пена.

Но пошли мы не к пене узорно-лепной

И парадности многоколонной,

А к скучающей бывшей гимназии той,

В распорядок учебный влюблённой

И директора, — каменный жёлтый фасад

И квартира его в бельэтаже.

Во дворце не напишешь стихов, что томят,

А ночами преследуют даже.

* * *

Такого, как ты, на земле никогда

Не будет и не было — вот правота

Твоя перед небом полночным,

Какая-то знает об этом звезда

В сиянье её беспорочном.

А если не знает, однажды узнать

Придётся, когда ей пора погибать

Настанет — известное дело,

Заплачет, с орбиты отброшена вспять,

О том, что тебя проглядела.

* * *

Теперь, когда смотрю я на детей,

Мне кажутся они залогом прочной

И вечной жизни на земле, при всей

Её к упадку склонности порочной.

Не может быть, — я думаю, — конца

Любви, стихов, вечерних чаепитий,

Прогулок вдоль реки или дворца,

Внезапных озарений и наитий.

На мальчика, бегущего с мячом,

На девочку, читающую книгу,

Смотрю: при чём тут гибель? Ни при чём!

Оставим им малину и чернику.

Кипение оставим тополей,

Разумные занятия и речи…

Вот только избиение детей

В Евангелии оправдать мне нечем.

* * *

Душе-то что, душа не мёрзнет, не скудеет,

Не надо ей носить ни шапку, ни пальто,

Она в других краях опять помолодеет,

Её там не смутит, не огорчит ничто.

Душе-то что, она, наверное, крылата,

Завидует уже не птицам, птицы — ей.

Как Гоголь ездил в Рим, она спешит куда-то,

Где, может быть, ещё светлее и теплей.

Какие там дворцы, соборы, пропилеи,

А улочки —  таких и в Барселоне нет.

И с нею, может быть, беседует в аллее

Любимый ею здесь задумчивый поэт.

До горестей земных теперь ей нету дела,

На дольний мир смотреть ей незачем с высот.

Но, может быть, она нет-нет и вспомнит тело,

Лежащее в земле, и по нему всплакнёт.

* * *

                                          О вещая душа моя…

                                                                           Тютчев

Трепещет, вздымается, ёрзает, блещет,

Волнуется, дышит, мерцает, сквозит,

Вздыхает, — о ком ты, о чём ты? О вещей

Душе, о листве, о волне, —  без обид

Тут не обошлось, без надежды и дрожи,

Без страха и трепета, — да, о душе,

Листве и волне, —  посмотри, мы похожи

И были волной и листвою уже.

Нас тоже к плотине сносило, к запруде

Теченьем, и маялись мы под грозой,

А если мы не были ими, то будем,

Ручаемся сердцем, клянёмся слезой,

Завешены тьмою и залиты светом,

И светом наш гибельный мрак возмещён,

И разве Овидий писал не об этом?

Об этом, об этом, о чём же ещё?