|
Об авторе | Владимир Николаевич Косогов родился в 1986 году, в Железногорске Курской области. Окончил филфак Курского государственного университета. Публиковался в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Москва». Лауреат международного литературного Волошинского конкурса. Победитель литературного конкурса «Лицей». Живет в Курске.
Владимир Косогов
Аполлоновы полки
* * *
Ни амфибрахию, ни дольнику
Не доверяй пустячных слов.
Так наливают алкоголику,
Который завязать готов.
Не провоцируй Аполлоновы
Вооружённые полки,
Покуда копья не поломаны,
Не сожжены черновики.
Не арматурой, не кастетами
Навек сломали жизнь мою —
Глаголами ветхозаветными,
Незаменимыми в бою.
* * *
Самые дешёвые закурим,
А потом откупорим вино.
Кем я стал, тридцатилетний дурень
В старомодном ветхом кимоно?
Победитель трёх соревнований
Краевых, почти что кандидат
В мастера лирических страданий,
Силлабо-тонических утрат.
По моей комплекции соперник —
Самый настоящий академик:
Чёрный пояс и девятый дан.
Ты его попробуй-ка стишками...
Он такому на одном татами
Быстро нарифмует по зубам.
* * *
Секунды хватит вспомнить о душе,
О том, что мой отец уже на пенсии:
Построил дом с заначкой в гараже,
И думает, что я на зимней сессии.
Поэтому не знаю, редкий гость,
Каким ключом открыть входную дверцу.
И винограда скрученная гроздь
Царапает по сердцу:
Мол, времени — до лета, а потом —
Осиротеет дом.
Январь на два щелчка закроет дверь.
И непонятно: крепость ли, берлога —
Так замело. Осталась лишь дорога,
Где призрак мой скитается теперь,
Стучится в окна, плачет у порога.
* * *
Е.К.
Если музыкальную шкатулку
Я найду на пыльном чердаке,
Никому не выдам эту штуку,
Перепрячу в новом тайнике.
Чтобы механические звуки
Никогда не вырвались на свет,
В темноте мы шарим, близоруки,
Ищем: где бы спрятать инструмент.
Вот три слова: жизни было мало.
Подбери трагический мотив,
Да такой, чтоб душу вынимало,
Всё на свете в ней разворотив.
До свиданья, маленькие ноты,
Пойте у меня над головой.
Что там вечно ищут идиоты?
Музыку в коробочке пустой?
* * *
Собаку не подарили, и я весь день плакал и заперся в комнате угловой, наговорил родителям дребедень всякую, бил кулаком и стучал ногой. Имя успел придумать овчарке: Град. Грозное имя, не то что какой Барбос. Выйду во двор вечерний, спугну ребят. Пусть высоко не
задирают нос. И до сих пор, когда вспоминаю о грозной собаке,
детской той болтовне, с глупым испугом пялюсь в своё окно:
кто там скулит так жалобно обо мне?
* * *
Кованым шпилем небо проколото,
Падает точно в сугроб.
Облако, раненное в центре города,
Дворник пихает в гроб.
Выйдешь на улицу без оружия —
Сразу же в плен возьмут.
Ловко лопатой совковой орудуя,
Строишь себе редут.
По разнарядке каждому выдано,
Бьёшься как рыба об лёд.
Чтобы понять, что война проиграна,
Тысяча лет пройдёт.
* * *
Славе Маракову
Будут стрелять, я не буду палить в ответ,
Но два года назад настоящий купил пистолет.
Металлический, чёрный, весит почти кило.
Скинули полцены, говорят — свезло.
Не было повода. Я про него забыл.
Ты меня спросишь: «Дурень, зачем купил?
Потратил зарплату, даже залез в долги.
Встал с похмелюги, видно, не с той ноги».
Так оно так. Но если начнут стрелять,
За двадцать секунд сумею его достать,
Пощурюсь в прицел, даже спущу курок.
Он не заряжен. Расслабься. Ништяк, браток!
* * *
К.Д.
Когда я был самим собой,
Всё виделось не так.
Махнёшь усталой головой
И спрячешься во мрак.
Оттуда выйдешь, охмелев,
Как будто за плечом
Архангел тянет нараспев:
«Ты тоже обречён!».
И, глазом не успев моргнуть,
Как шилом под ребро,
Душа успеет ускользнуть
Туда, где ей светло.
В потёмках тычась наугад,
Хочу увидеть, как
Архангел, строгий, как солдат,
За мной свернёт во мрак.
Исчезновение
А.К.
Ни сегодня, ни завтра и никогда
бирюзовая не полыхнёт звезда,
не растает её орбита.
И гудят одноглазые поезда,
точно прошлое: «шито-крыто».
Если выйти вечером одному
в белый город под фонарями,
не сойдёшь с ума, не разверзнешь тьму
сизокрылую между нами.
Был человек — человека нет.
Так проходят дожди проливные:
пропадает голос и силуэт
исчезает на миллионы лет,
отлетает в миры иные.
* * *
Усталым взглядом провожать
Худые буквы на экране,
Ложиться за полночь в кровать,
Чтоб не заснуть и бормотать:
Остался лучше б на диване.
Пить чай из кружки именной,
Где краешек отбит случайно.
Стоишь и бредишь как чумной:
«Поговорил бы кто со мной
О том, что прошлое — печально».
Никто, увы, не говорит.
Как дурень пялюсь в тьму ночную.
Так хочется — и это злит —
Впечатать, как палеолит,
На камень муху заводную.
* * *
Ночная птица. Как её назвать?
А в принципе, — плевать.
Чирикает, как будто сострадать
Я должен ей опять,
Как будто оборвал её полёт
Такой, как я.
Дурная птаха, всё наоборот,
Ты жалуешься зря.
Ты выбрала сама моё окно,
Ты знала наперёд,
Что ночью человеку так темно,
Что он вот-вот...
* * *
Толчея у ларька с шаурмой.
Я задёрнул цветастую шторку,
Но запомнил узор ножевой,
Разорвавший блатную наколку
На упругом мужицком плече,
Где решётки висят над иконой
И колпак на шальном палаче
У предплечья в крови запечённой.
Я такую же видел, сопляк,
У братьёв, почитающих смелость.
Мне хотелось примерить партак,
Умирать за него — не хотелось.
Детский страх... Это он уберёг,
Натаскал, чтоб на съёмной квартире
Равнодушно смотрел на мирок,
Где мешком человека накрыли.
Послание горячо любимому поэту А. Болдыреву, вышедшему
в финал популярной премии наравне со мной, написанное
без тени зависти незадолго до отъезда в столицу, в ожидании призовых мест
И как финалист финалисту,
Замечу тебе свысока:
Не верь премиальному свисту,
Бабло не получишь пока.
А если случится такое,
Возьмём поэтический стяг,
Как два соловья с перепоя,
Как Мамин и как Сибиряк.
Для этого сделали всё мы:
Про гордость забыв на мели,
Причудливой музой ведомы,
В «Славянку» печататься шли,
Писали дурные статейки,
Чтоб приняли вирши в журнал,
Амелину жарили стейки,
Каких и Катулл не едал.
Поэтому, если продуешь,
Не хлопай с обидой дверьми.
Мой орден лицейский, в натуре,
С достоинством, друг мой, прими.
Курск
| 
