Об авторе | Дмитрий Юрьевич Веденяпин — автор шести книг стихов: «Покров», «Трава и дым», «Между шкафом и небом» (2009), «Что значит луч» (2010), «Стакан хохочет, сигарета рыдает» (2015) и «Домашние спектакли» (2015). Стипендия Фонда Иосифа Бродского в 2011 году. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 1, 2016. Живет в Москве.

Дмитрий Веденяпин

Стихи шестнадцатого года

* * *

В лесу упущенных возможностей
Летают солнечные рыбки,
Кружатся бабочки-песочницы,
Поют и пляшут маргаритки.
Между кувшинок в облаках,
Скользя над ёлками с мальками,
Сосредоточенный монах
Висит над миром вверх ногами.
То не враги по CNN,
На первом, на родном канале
Нас призывали встать с колен,
Как будто мы на них стояли.
Отлично выспавшись в гробу,
Монах витает над поляной.
Но вот уже берёт трубу
Трубач из книжки Иоанна.

* * *

Приятный ветерок щекочет
Твой глаз, уставший от обид —
Несметных стогн кичливый вид
Измучает кого захочешь.
А здесь седые валуны
И клики чаек над волнами,
И человечий стон сосны,
И мальчик в хлопковой панаме,
Жующий яблоко, верхом
На лодке, вросшей кверху днищем
В песок, читает «Принц и Нищий»,
Детгизовский старинный том.

* * *

Фет говорил одно, Блок говорил другое
При всей его любви к Фанасичу Фету.
Но если ты, ступив за некую черту,
Всё мекаешь-гадаешь: «За кого я?»,
Твой ум увяз и месит пустоту.
Ну Фет, ну Блок, а ты-то, ты-то сам
Что думаешь про этот стыд и срам
Бессмысленных и беспощадных страхов,
Толкущихся вокруг, как пыль в луче?
В чём твой идейный вклад (помимо ахов)
В дискуссию о двери и ключе
Из золота и золоте из праха?
Скажу про прах и золото: одно,
Как свет во тьме, в другом заключено.
Способен всякий — в том-то всё и дело —
Cоздать из праха золото, но дух
Ослабевает с возрастом, и тело
(О этот выбор одного из двух!)
Не в силах больше оставаться целым,
Всегда, немея, выбирает тело
И в ямку — бух!
А ослабевший дух, наоборот,
Ныряет вверх и, затаившись, ждёт,
Став начерно, как все, частицей неба,
Пока иные небо и земля
Не превратят его каля-маля
В мир-чистовик, где ты и был и не был.

* * *

                                      Розы цветут, красота, красота...

                                                       Андерсен. «Снежная королева»

                                       В белом венчике из роз...

                                                       Блок. «Двенадцать»

Мелькнёт и исчезнет и всё-таки нет да
Вернётся — пускай
Спустя много месяцев... Верная Герда,
Где кайф твой? Где Кай?

Где башни и арки дремучего леса?
Где ворон и волк?
Мелькнут и исчезнут, как принц и принцесса,
Как бархат и шёлк.

Надёжно работает снежная почта,
Мороз — красный нос,
Так вот что такое «Двенадцать», так вот что
За венчик из роз.

В ненастье, любезное троллям и ведьмам,
За тёмным окном
Нет-нет и мелькнёт эта женщина с бледным
Прекрасным лицом.

Мелькнёт и растает в чертогах из света,
А мы тут как тут:
На даче, где бабушка, вечное лето
И розы цветут.

Икар

Остаётся то, что остаётся
В световом пятне.
Остальное больше не вернётся
Ни внутри, ни вне.
— Интересно, что же остаётся, —
Вздрогнет молодой
Литератор, шевельнув сурово
Нежной бородой.
— Блик иного, мальчик, блик иного, —
Я скажу ему.
И взлетит непрошеное слово
И падёт во тьму.

В поезде

                                       Свеча горела на столе...

                                                   Б. Пастернак

— Вы знаете, — так начал он,
Но мы не знали
Про то, что значит антифон
И склад в хорале.
Скрипач, он знал и про орган,
И про соборы,
И этих, как их, лютеран,
Хоры и хоры.
Но не сошёлся клином свет
На Бахе с сыном —

Четвёртый наш сосед, поэт,
Прочёл стихи нам.
Не ради выпиванья, нет,
Знакомства ради
Я вынул «Абсолют» — поэт
Убрал тетради.
Когда скрипач достал коньяк
И кныши с вишней,
Сантехник выкрикнул: «Ништяк!»,
Что было лишним.
— Ад — перевёрнутое да.
К чему бы это? —
Ударил в сердце нам тогда
Вопрос поэта.
— Да — это ад, — вздохнул знаток
Органных техник.
— Любовь не ведает преград, —
Сказал сантехник.
— А рай? Он есть? — спросил скрипач. —
Что там, за гробом?..
Меня душил то смех, то плач,

То сразу оба.
Я выпил залпом свой коньяк,
Скрывая чувства.
Рай — это посидеть вот так
С людьми искусства,
Рай, он не где-то, он внутри...
Как равный с равным
Проговорили до зари
О самом главном
Водопроводчик, музыкант,
Кудесник слова
И я, простой официант
Из Могилёва.

* * *

Когда жена подымет вой
И хлынет на берег крутой
Своей неприбранной постели
Не в эротическом чаду,
А в истерическом бреду,
То различаешь еле-еле
Цель путешествия вдвоём,
Но, вспомнив вовремя о том,
Что у искусства нету цели
Помимо той, что в нём самом,
И, вслушиваясь в речь, бесспорно
Несовершенную по форме,
В один непрошеный момент
Вдруг понимаешь: форма вздорна,
Но есть контент.

* * *

Мармеладов и Каннингем — молодцы!
Верно поняли: без дома беда.
Вот идёшь по городу — троллейбусы,
Водостоки, вывески, провода.

Вот проспект длиной с Миссисипи впадает в пло-
Щадь с пол-Люксембурга — где дом твой, ноль
Без палочки? Ой, мировое зло,
Ой да рассыпало вместо пшеницы соль,

Ой да на раны... Бедный эфир-зефир,
Ох загрустил тоже один-един,
Веять не веет в гнёздах фатер-квартир,
В море голов, океане машин.

Стихи и птицы

— Есть только птицы и стихи.
— А как же львицы и грехи,
Болезни, приступы тоски,
Беда и гибе...
— ДэДэ, да-да, спасибо.
— Ехидничаешь? — Извини.
«И то и то» и «либо-либо» —
Два берега одной реки,
Две версии фигни.
— А что же не фигня? — Стихи
И птицы, птицы и стихи,
Осколки света,
Короче говоря, слова поэта.
— А кто поэт? — Вот тут тупик, каюк
Всем умозаключениям; канюк
Парит, как мысль, описывая круг
За кругом,
И мышь, как мысль, сидит в своей норе,
И мы как мы стоим, воздев горе
Над дольним лугом
Две пары рук.

* * *

Все идеи заржавели, все концепции поблекли,
Верования засохли, философии промокли.

Как Некрасов написал: «Куды крестьянину податься?»
На часах теперь всегда без пяти двенадцать.

Между тем пищат скворцы, ласточки резвятся,
Парни с девками шур-мур, дети веселятся.

В магазинах для еды
Куча всякой ерунды,

Кстати, очень вкусной. А уж разных там обнов,
В смысле, платьев и штанов —

Это ж просто дикость!
Скажешь, накось выкусь,

Скажешь, дорого дерут...
А ты заработай!

Помнишь присказку про труд
И про рыбку, и про пруд?

Скажешь, неохота...
То-то и оно-то.

* * *

Месье Тыкт’о надел пальто,
Поймал такси и — à bientôt —
На самолёте
Умчал за тридевять земель,
Вошёл в отель и лег в постель
С какой-то тётей.
Прошло полвека — mille pardon —

Фактически прошёл эон
«До скорой встречи»,
И вот уже не père, а fils
Аэропорта вышел из
Заре навстречу.
И был, как написал один
Писатель, вечер,
И было утро: день един.

* * *

Сквозь скорбный скрип пружин и космы

Подъездной тьмы

Я выходил в открытый космос

              Другой Москвы.

Другой не потому что Брежнев

Или Хрущёв,

А потому что жизнь безбрежной

              Была ещё.

То небо как бы не кончалось —

Не так как тут,

И утро плыло и качалось,

              Как парашют.

Был город жёлтым, небо синим,

Темнел подъезд,

Я плыл, как точка, посредине

              Бездонных бездн

И мысленно, что твой Овидий,

Смотрел сюда

И всё-не всё, но что-то видел

              Уже тогда.

Сонет

                                  ...светозарный бог...

                                                       Ф. Тютчев

По улице шёл светозарный бог.
Машины отражённым светом
Светили в темноте, как сигареты,
Наверно, рыбаков.
Откуда бы иначе поплавок,
И то сказать, почти неразличимый
На снимке, где среди ночных стволов
Блестит вода, стоят дома из дыма
И автор этих строк
Не в фокусе? Так что ещё вопрос,
Как Анненский писал: «То я ли? Я ли?»
Но важно то, что — опущу детали —
Тот, светозарный, приближаясь, таял,
А удаляясь, рос.