НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Инфантильность или молодость?

Поэтическая строка. Новые имена в поэзии. Составление, предисловие: Р. Рубанов. — М.: Фонд СЭИП, 2015.

В сборнике «Поэтическая строка» представлены работы авторов, родившихся преимущественно в восьмидесятые годы двадцатого столетия. Самые старшие застали советскую эпоху, те, что моложе, — ее распад и становление нового государственного режима.

Авторы сборника (даже самые зрелые) нередко обращаются к теме детства. В самых разных манерах письма. Пусть в предисловии к альманаху звучит мнение о том, что идея «уменьшения доли верлибров и возвращение к классическому видению поэзии» — исключительно положительная тенденция, книга помимо привычных силлабо-тонических катренов содержит разные вариации свободного стиха. Странно, что о практиках стихосложения, давно переставших быть чем-то из ряда вон выходящим, говорят как будто бы с опаской. Благо содержание сборника неоднородно, и дискриминация по отношению к каким-либо методам письма отсутствует.

Поэзия в книге действительно молодая, тексты «юны» во многих смыслах — это свойство можно рассматривать и как положительное, и как отрицательное.

Неопытность в стихосложении легко себя обнаруживает: «…Так сердце болит, / Так мучительно ноет, / И страшные сны по ночам беспокоят, / И невозможно, / Так жить — безысходно, / С оглядкой и страхом / Что происходит?» — эта цитата исчерпывающе демонстрирует общую для многих начинающих стихотворцев склонность использовать первые пришедшие на ум фразы, встраивать в размер и сглаживать окончания строк не самыми искусными рифмами. Знакомое каждому человеку переживание выражено перечислением самых поверхностных его свойств. Переживание не переосмыслено ни образно, ни посредством формы. «Есть те, с кем ежедневно я созваниваюсь, / Есть те, кому лишь изредка звоню. / Есть те, кто дарит сердцу и сознанию грусть, / Потерей обжигая жизнь мою». Прямота этих двух авторов остается свойством натуры, но не срабатывает как литературный прием. Не становится приемом и аскетичная рифмовка. Это не «Мне жалко, что я не зверь» Александра Введенского, где подбор слов только внешне кажется спонтанным, где наивность речи резонирует с глубиной философского поиска: «Еще есть у меня претензия, / что я не ковер, не гортензия. / Мне жалко, что я не крыша, / распадающаяся постепенно, / которую дождь размачивает, / у которой смерть не мгновенна». Ироническая подача могла бы оправдать авторов, однако эти тексты предельно серьезны. Необходимо мастерство, чтобы такая откровенность, как и «слова с поверхности», не перерабатывали поэтическую руду в нехудожественную прозу, разбитую на строчки.

Наивную интонацию очень любят детские поэты. В альманахе представлены и они. Наибольшее внимание привлекла подборка Юлии Симбирской. Ее стихи не назидательны, остроумны и, что очень важно, не демонстрируют дистанции между автором и теми, кому адресованы: «Я толкаю локтем брата / — Посмотри в иллюминатор. / Лес еще увидеть можно / И лоскутики-поля. / Мы летим и осторожно / Закругляется Земля». Поэт как будто сама превращается в ребенка, и этому способствует не только речевой ракурс (стихотворение звучит от первого лица), меткая наблюдательность, жадный интерес к окружению, как у первооткрывателя. Симбирской от текста к тексту удается не просто оглядываться на детство, а раз за разом возвращаться туда: «Я мыльную пену / Качаю в руке. / Вот мир отразился / В одном пузырьке. / Потом в остальных / Я миры отыскал. / И каждый искрился, / И каждый сверкал. / А сила в руке у меня — / Будь здоров! / Легко мне качать / Миллионы миров». Здесь очень точно отражено состояние сознания в ту пору, «когда деревья были большими». Ребенок, говорящий с нами из этих стихов — маленький умный демиург. Он убежден, что держит на ладонях множество вселенных, и его убежденность заразительна. Важно то, что Юлия Симбирская относится к герою своих стихотворений без самолюбивого снисхождения, что и сделает их симпатичными для тех, кто только начинает знакомиться с книгами, а улыбчивая серьезность автора сделает этого героя интересным собеседником и для зрелого читателя. «Ребенок» Симбирской приветствует мир, не расстается с цветными карандашами и торопится запечатлеть все, что считает важным. Фоном для ее стихов выступает ряд неудачных попыток сделать то же самое: «Руки материнские — золотые руки, / Руки материнские — теплые руки, / Руки материнские — светлые руки, / Когда болеешь, лекарство души, / На руках матери, я маленький ребенок, / На руках матери, я счастливая девочка, / На руках матери, я птичка в гнезде, / На руках матери, я светлый лучик солнца, / Руки материнские — вкус готовящейся еды, / Голову свою преклоняю я, руки материнские, / Руки материнские — люблю я ваши руки». Перед нами попытка сделать коллаж из воспоминаний и объединить их в нечто цельное фразой-рефреном, однако воспоминания перечислены слишком общие. Эти «материнские руки» абстрактны, не «присвоены» индивидуальной характеристикой, из-за чего слова остаются прозябать в пределах своих бытовых (словарных) значений и не становятся путями в авторскую вселенную. И такого уровня стихотворений в сборнике, увы, немало.

Иначе подошла к решению схожей задачи Мария Галкина: «”о” / пахнет / осликом / пасущимся в поле / над тихой Окой / пахнет покоем / маминой шеей / теплой рукой / мама — Оля». Как в свое время Артюр Рембо обнаружил в себе «цветной слух», так Мария почувствовала слух тактильный и обонятельный и реконструировала своим стихотворением один из принципов работы человеческой памяти. Ее «склейка» немного­словна, однако эта миниатюра звучит куда достовернее и убедительнее песни о материнских руках. Из произнесенного звука плавно выстраиваются связанные с ним авторские ассоциации. «О» действительно «пахнет покоем», и Мария внимательно следит за тем, чтобы читатель не произнес его громче, чем следует: «ослик», а не «осел», «над тихой Окой», а не просто над «Окой», «Оля», а не «Ольга». Так же очень важна структура стихотворения: короткие (максимум из трех слов) строки не рассеивают внимание и не дают возникающим вспышкам смешаться в калейдоскопическом хаосе. Эта миниатюра, как и предыдущий текст, выражает чувства ребенка к матери, но робко и бережно, игнорируя те ресурсы речи, что могут это чувство обесценить своей нехудожественной прямотой.

Поэты альманаха, погружаясь в детское сознание, не ограничиваются техникой монтажа. Гала Узрютова предпочла добиться этой цели, воспроизведя эпизод — повседневный (с одного ракурса) и выходящий за рамки обыденности (с другого): «Слон — в декабре — хоботом воду не пьет / Индийские реки — все — уже превратились в лед / И грабли взрыхлили спину от ушей до хвоста / Ступай погонщик Дима — очередь пуста / Эта вышка тянется не от хвоста до ушей / Ржавеет не от ноля метров до ста / А твердеет под ногами от пяти лет до двадцати двух / И холодеет ночью / Комбинезон раздвигает застывшую борозду / Дима шершаво стекает / В индийскую — реку — ту / — Митя, опять извозился, быстро пошли домой! / — Мама, а как же слон? Замерзнет, он же живой! / Никуда — твой слон — не — денется / завтра с бабушкой пойдете в парк, / и покатаешься». Текст с первых строк не скупится на загадки: климатическая аномалия; нетипичное для индийского погонщика имя, звучащее в императивной реплике, непонятно кем произнесенной; насыщенность описательными подробностями, которые не сразу удается соотнести друг с другом. Первым ключом становится ворвавшийся в этот странный неприветливый мир человеческий диалог. Слон оказался ржавой горкой, уткнувшейся своим спуском в замерзшую реку, а та безответная реплика — внутренним обращением Димы к самому себе. Гала Узрютова создала два плана реальности: повседневный и фантазийный. Ребенок силой воображения пытается спасти повседневность, преобразуя ее. Безвыходность смоделированной ситуации — в том, что измененная реальность тоже нуждается в спасении — она, будучи живой, унаследовала от нашего мира холод, ржавчину и смертность. Спасая будни воображением, ребенок подверг опасности свой собственный мир, который будет умирать всякий раз, стоит создателю выйти за его пределы. А воскреснуть ему будет тем сложнее, чем старше станет «погонщик».

В предисловии к сборнику Роман Рубанов отмечает высокое качество произведений, авторам которых Форум помогает выйти в литературную жизнь. Однако очевидно, насколько сильно различается уровень мастерства авторов. Хотелось бы большей строгости отбора. Это столкновение слишком разных «весовых категорий» неуместно на литературной площадке, провозглашающей свой авторитет в вопросах словесности. Бесспорно, ряд участников Форума подает большие надежды, но стоит ли публиковать с ними рядом тех, чья неопытность столь очевидна на их фоне?

                                                                                                                                                           Артем Осокин