От бедной « Slavы» корпус золотой. Публикация Сергея Калашникова. Леонид Шевченко
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


АРХИВ

 

 

Об авторе | Леонид Витальевич Шевченко родился в 1972 году в Волгограде. После школы год учился в Волгоградском университете, потом еще два — в Литинституте. В 1993-м вышла его первая книга — «История болезни». Печатался преимущественно в «Знамени», здесь можно насчитать с 1998 года двадцать шесть его разнообразных публикаций: поэзия, проза, эссе, рецензии… Работал сторожем, дворником, копал могилы, служил библиотекарем в детской библиотеке, занимался журналистикой. В 2000 году составил, отредактировал и выпустил в свет первый номер литературного альманаха «Шар». Вторая и последняя поэтическая книга Шевченко «Рок» вышла в 2001-м. Убит 25 апреля 2002 года. После смерти были составлены и выпущены книги «Мистерии» (2003), «Русская книга мертвых» (2009), «Саламандра» (2014). Предыдущая «знаменская» подборка «Неизвестные стихи» (биографическая заметка и публикация Сергея Калашникова) вышла в № 11 за 2013 год.


Леонид Шевченко

От бедной «Slavы» корпус золотой

 

Часы

 

Отправимся мы с дедом в мастерскую
— часам настенным надобен ремонт.
Но всё закрыто — все ушли на фронт,
На атмосферный фронт.
И на дверях картонная табличка,
Когда в подъезде вспыхивает спичка
И освещает пуговицы, рот,
Глаза больные — твой сосед орёт.

Песок пересыпается, и стрелка
В зрачок вонзается. И дребезжит тарелка
В твоей руке, а на тарелке с той
Каёмкой голубой — пружины линзы.
От бедной «Slavы» корпус золотой.
Мы газированной затаримся водой,
Консервами и солью окаянной,
Зефиром странным, вишней пьяной.

Пойдут когда-нибудь настенные часы
Без посторонней помощи, без этих
Покойников-фронтовиков.
— А ты готов? —
Меня, как маленького спрашивает дед.
И я, как взрослый, отвечаю: «Нет!»

 

                                                                       1998


Украйна

 

Какого Голема слепить из этой глины?
Растёт бамбук на киевском дворе,
Хоронятся в подсолнухах павлины
И крокодилы царствуют в Днепре.

 

В Донецке милицейские мигалки,
За пазухой полтавский помидор.
Когда б не алконосты и русалки,
Пропал бы озабоченный шахтёр.

 

Что ты найдёшь на этих огородах?
Ребёнка шестилетнего с хвостом?
Как ты удержишься на этих скользких водах
С владимирским заточенным крестом?

 

Последний день не отдают бесплатно,
Коптят покойников славянские божки.
Мы возвращаемся из Харькова обратно,
В Луганске поглощаем пирожки.

 

                                                                           1997


* * *

О бедном мальчике, о злом нонконформисте
Наяривай, старуха, мадригал.
Мы встретимся с тобою в Букинисте,
Там царствует роскошный «Капитал»,

 

И биографии Дзержинского блистают.
У продавца в коробочке драже,
И на коленях ангелки листают
Кропоткина, Бакунина, Леже.

 

Клондайк греха, покойницкая заводь,
Голимый Чернышевский — фантазёр.
Что это было — пламя или память?
Собор Вселенский, головной убор?

 

Мы встретимся с тобой, моя отчизна,
У книжной кассы и в сырой земле.
Террор, свобода, Палестина Духа,
Цитатник Мао, череп на столе.


* * *

В зимнем городе мёрзнет шинель палача,
И сравнительно тихо под каменным небом,
Но больничное утро дрожаньем плеча
Выдаёт беглеца перед самым побегом.
На перила мостов снизошла пелена,
Оголив облака, извивается, тает,
На Бутырке ворона (а в клюве луна)
С мертвецами старинную басню играет.
Мой прекрасный! Когда и тебя поведут, —
Будет тихое утро, на улицах сыро,
В зимнем городе страшно вороны поют
И бросают на головы ломтики сыра.
Я устану бояться, когда-нибудь я
Перережу рассвет одноразовой бритвой.
В зимнем городе пусто, и дышит броня
Никому не известной доселе молитвой.
И глядят удивлённо в ограду цари,
Наступает заря на разбитую банку,
За святую субботу горят фонари,
И шинель палача накрывает Лубянку.
И кому-то зашепчется в дыме: жара,
Может, пьяной старухе у пьяной коптилки,
В зимнем городе мёрзнет чужая жена,
И чужие друзья открывают бутылки —
Им не хочется есть, им не хочется пить,
Им довольно огня неживого рисунка.
Я ещё собираюсь тебя полюбить
В этом городе тёмном на склоне рассудка.
Я ещё собираюсь, но плавит свеча
Застеклённый, случайный, поспешный румянец,
В зимнем городе мёрзнет шинель палача,
Но сильнее всего указательный палец.
Не забудь же, Господь, ты жилище моё,
Я совсем не кричу, кое-как заклинаю.
Я надену опять гробовое бельё,
Погашу фитилёк и тебя не узнаю.


23 июня

 

1. В день рождения Анны Андревны
От бессмертного слова светло.
Зеленели, как прежде, деревья,
И травы не касалось крыло.

 

И пылила на север дорога,
И поэт говорил сам с собой.
И отечество страшно и строго
Посмотрело, как глухонемой.

 

Только ангелы знают и дети,
Что такое «тюрьма и вокзал»,
Я проснулся с тобой на рассвете
И ладони твои целовал.

 

Я прошёл в этой жизни дурацкой
Через снежные бури и гром,
Восхищённый какой-то загадкой,
Утомлённый каким-то трудом.

 

2. Я уйду из судьбы, как из театра,
Как прохожий ночной — из тумана.
Располневшая Клеопатра,
Незажившая Октавиана

 

Мне приснится; тяжёлые трубы,
И высокие столбики пыли.
Что-то шепчут бескровные губы,
Но Антония раньше убили.

 

3. Кто там стоит за плечом,
Кто камнем сбивает звезду?
Как жутко Пьеро в ночном
Заброшенном саду.

 

Он помнит слова любви,
Но руки его в крови,
Он Коломбину ждёт,
Она никогда не придёт.

 

Достать бы до тех небес,
Увидеть счастливый сон,
Но дальше карпатский лес
И санитарный вагон.

 

А следом идёт, идёт
Август, последний год —
И два молодых мертвеца
— ни один не покажет лица.

 

Но знает Пьеро в ночном
Заброшенном саду —
Кто стоит за плечом,
Кто камнем сбивает звезду.

 

4. Слава, обида, травля,
Тревога, тюрьма, измена.
Здравствуй, ночная правда,
Ноктюрн Федерика Шопена.

 

Как мне жилось — не помню,
Но знамя моё — в горошек,
Было тысяча комнат
И сорок домашних кошек.

 

В очередях стояли
Люди полуживые.
Как правило, умирали —
Красивые и молодые.

 

Но только не всё забыто,
Не все — под водою Леты.
Смотрели они открыто
— как юноши и поэты.

 

5. Под солнцем русским и под снегом русским.
Какая светлая трагическая мощь,
И тени медленные над твоей причёской,
Как листья длинные потусторонних рощ

 

Уже склоняются. И бусинки из пота
Дрожат, дрожат и множатся опять,
Завершена великая работа,
И труженику нечего сказать.

 

Он входит, словно в лес, в литературу,
Он видит, как летает вороньё,
Когда берёт последнюю брошюру,
Вычёркивая авторство своё.

 

В земле Шекспира и под небом Рима
Любому остаётся про запас
Возможность превратиться в анонима,
Не открывая утомлённых глаз.

 

6. Мы в саду детьми играли,
Мы на дудочках играли,
Эти смуглые тела
Наши души выбирали.

 

Это было век назад,
Это было год назад,
Крики чаек совершенных,
Шляпа, камень, ветер, сад.

 

А теперь мы не поём,
Мы теперь забвенье пьём,
И над нашими глазами
Только облако с дождём.

 

Вот прольётся этот дождь,
Вот прольётся этот дождь,
И заплачет откровенно
Над страницами Жюль Верна.

 

                                                       24.06.1997 — 27.06.1997


Биографическая заметка и публикация Сергея Калашникова.

Редакция выражает глубокую признательность Елене Ластовиной, любезно предоставившей расшифровку рукописных текстов Леонида Шевченко.

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru