Эллендея Проффер Тисли.
Бродский среди нас. Перевод с английского Виктора Голышева. — М.: АСТ, 2015.
Книга
эта — электрическая. Не смогла отыскать в ней скучного места, хотя искала во все
глаза, памятуя сказанное Виктором Голышевым на радио «Эхо Москвы», что в
середине он заскучал. Книга воспоминаний о Бродском, увиденном с необычного
ракурса — глазами иностранца, написанная талантливо и живо, — заскучаешь тут!
Даже в переводе (прекрасно передающем стиль и интонацию!) ощущаешь некую
вибрацию, исходящую от автора — Эллендеи Проффер, близкого друга Бродского, совместно с мужем, а
затем — после ранней смерти Карла — в одиночку издававшей в Америке
произведения русских писателей. Теперь вопрос — каких?
Вопрос правильный, ибо «до того» картина русской литературы, издаваемой и,
стало быть, известной в Америке, слабо отличалась от
рисуемой в советских школьных учебниках. Ну да, Толстой, Достоевский, Чехов,
Горький, Шолохов, Фадеев, Федин, Леонов...
Издательство «Ардис»,
созданное Карлом и Эллендеей Профферами
в 1971 году в их родном Мичигане, специализировалось на «запретной» литературе,
той, что не входила в советские школьные программы и вообще не издавалась на
родине.
Это Михаил Булгаков и Андрей
Платонов, Анна Ахматова и Николай Гумилев, Марина Цветаева и Осип Мандельштам,
Набоков, Зощенко, Бабель. А кроме этих еще к тому времени не признанных в
России «классиков», «Ардис» начал печатать и
«крамольных» современников — Войновича и Битова,
Аксенова и Довлатова. Скажу, что и знаменитый самиздатовский альманах 1979 года
«МетрОполь» был впоследствии издан «Ардисом».
И, конечно, Профферы
издавали Бродского, выпустив семь его книг на русском языке. Эти сведения можно
найти в рецензируемой книге и обширном одиннадцатистраничном приложении к ней
«Книги издательства «Ардис» (1971–1996), где
перечислено все изданное Профферами на русском и
английском языках.
Удивительно, что владельцами
новорожденного «Ардиса», целью которого было издание
русских книг, стали американцы без русских корней, супруги-слависты,
«заболевшие» Россией, ее людьми, ее литературой.
История эта захватывающая. В 1969
году молодая супружеская пара по научному обмену приезжает из Америки в
Советский Союз. Там — благодаря протекции — они знакомятся с Надеждой
Мандельштам и Еленой Булгаковой (Эллендея Проффер — булгаковед), Львом и
Раисой Копелевыми, в последующие годы — со многими диссидентами и опальными
литераторами, вроде М.М. Бахтина, — и загораются идеей показать Западу, да и
самим «аборигенам», какое богатство скрывается от них за семью печатями.
Высокий, мускулистый Карл, в прошлом спортсмен-баскетболист, его красавица-жена
с редким, струнно звучащим именем были
интеллектуалами-книгочеями, в унылой советской гостинице они вырывали друг у
друга верстку набоковской «Ады», присланной автором. Впоследствии, когда нужно
будет придумать имя для издательства, они вспомнят эти дни и назовут его «Ардис» — по имени поместья, где разворачивается действие
«Ады», повествующей о некой гибридной стране с чертами России и Америки. О да,
Набоков мечтал о подобной стране. Но, кто знает, не мечтал ли о ней и Бродский?
Именно ему, Иосифу Бродскому,
посвящена эта книга воспоминаний, он ее главный герой-протагонист, он — тот,
кто держит на себе сюжет, вокруг характера и судьбы которого движется мысль
автора. Профферы — а Эллендея
включила в свои мемуары отрывки из воспоминаний мужа — заинтересованно следили
за своим героем на протяжении всей его жизни, начиная с 22 апреля 1969 года,
когда Бродский предстал перед четой американцев в «доме Мурузи»
в Ленинграде — двадцатидевятилетним интересным мужчиной, рыжим, веснушчатым,
чем-то похожим на Трентиньяна. Они активно, особенно
на первых порах, участвовали в его жизни. Последняя записка от Бродского была
получена Эллендеей в январе 1996 года, за пять дней
до его смерти. Итак, двадцать семь лет дороги поэта и автора воспоминаний то в
большей, то в меньшей степени соприкасались.
В книге Эллендеи
Проффер меня поразило то, с каким упорством она
старается проникнуть в строй мысли русских, понять психологию русского
поэта, который на протяжении восьми лет жил рядом с ними в Энн-Арборе, работал, проводил время, создавал «проблемы»... А
проникнуть в этот внутренний мир было непросто — даже соотечественникам, даже
ближайшим друзьям. Характер был колючий, непокладистый. Эллендея
приводит слова одного из друзей Иосифа, предостерегающего американцев от
вмешательства в судьбу поэта: «Он ссорится со всеми, в конце концов
и с вами поссорится». Психика
Бродского была подточена многим обстоятельствами, в первую очередь судом и
пребыванием в психушках, в камере, в ссылке... Вся его
начальная биография говорит о бесконечных преодолениях, о борениях с судьбой, в
малом и большом. Это продолжилось на первом этапе его пребывания за границей.
Нужно было войти в другую жизнь, заговорить на чужом языке, начать новую для
него деятельность университетского профессора-слависта — и при этом не утерять
главного — способности писать стихи. Книга Эллендеи
говорит о том, что ей, наблюдавшей Бродского вблизи, были понятны сложности
этого превращения, она старалась облегчить и ускорить процесс адаптации и
привыкания поэта к чужой среде. Между тем она видела и то, чего не видели
другие, чего не видел сам Бродский. Эллендее же
«другое зренье» было дано как жене Карла, которому она сочувствовала и которого
жалела не меньше, чем Бродского.
Карл Проффер,
сам будучи еще молодым профессором, отцом троих
маленьких сыновей, практически взвалил на свои плечи судьбу Бродского —
встретил его в Вене, организовал получение американской визы, привез в Америку,
затем занялся его трудо-устройством в университете, потребовавшем от американца
как больших организатор-ских, так и дипломатических способностей. Бродский
закончил семь с половиной классов средней школы, естественно, никогда не
преподавал в университете, и нужно было быть Карлом Проффером,
чтобы, во-первых, поверить, что преподавание у Иосифа получится, и, во-вторых,
выбить ему место поэта-резидента в Мичиганском
университете. Карл тратил на Бродского свои силы, свое время и свои деньги.
Понимал ли это его друг и гость? Вот кусочек из книги: «Он
(Бродский. — И.Ч.) все еще был оглушен отъездом из Союза и имел
лишь смутное представление о переговорах. Кажется, он думал, что Карл может
все, хотя это было далеко не так». И еще: «Подобно многим эмигрантам, он
воображал, что эта страна похожа на их прежнюю — за
вычетом всех неприятных сторон. Он не был готов к встрече
с этим странным городом и к своему положению в нем».
При этом Эллендея
удивляется тому, как быстро Бродский приспособился к новым обстоятельствам и
обстановке: «Чтобы населить свой мичиганский мир,
Иосифу понадобилось примерно полгода...». Объяснить этот феномен можно, как
кажется, только исключительными данными Иосифа Александровича, а еще тем, что
рядом — при отсутствии у него жены и родителей — были чуткие и преданные
друзья, Карл и Эллендея. Слышу во-прос человека,
книгу не читавшего: «Ну и как, сбылось реченое?
Поссорился Бродский со своими «благодетелями» Профферами?
Есть в книге, о которой пишу, неизжитые горечь и
обида. Когда Карла уже не было в живых, а умер он от рака в 1984 году, сорока
шести лет от роду, причем в последние два года перенес пять операций, — Эллендее пришлось принять сложнейшее в ее жизни решение.
Дело в том, что, умирая, Карл взял с нее обещание опубликовать его мемуары,
хотя они и были незаконченными. И вот, познакомившись с посвященной ему главой
этих мемуаров, Бродский прислал Эллендее письмо, где
грозил судом в случае их опубликования. Объективность Карла в оценке друга
этому другу не понравилась. Замечу, что угроза исходила от того самого поэта,
который свое автобиографическое эссе «Меньше единицы» посвятил трем людям —
своим родителям и Карлу Профферу.
На угрозу можно было отреагировать
по-разному. Эллендея — простила. Она честно и прямо
рассказывает обо всем читателю, как когда-то рассказала Сьюзен Зонтаг, также обиженной поэтом. Вот что пишет Эллендея: «Он мог вас страшно огорчить, мог оскорбить ваше
чувство чести и справедливости, но вы прощали его во имя чего-то, что даже
трудно назвать. Он сам был так раним — так по-детски в каких-то отношениях...».
В другом месте она признается, что простила поэта, так как слишком тяжело было
бы потерять сразу обоих — Карла и Бродского. Как кажется, здесь сыграла роль и
жившая в ней любовь к умершему мужу, и любовь к Бродскому, пустившая глубокие
корни — здесь я говорю о любви в самом высоком человеческом смысле. Хотя... что
касается Бродского — за него поручиться трудно. Во всяком случае, в книге можно
найти такую фразу: «В его глазах любая привлекательная женщина, даже жена
приятеля, была желанной добычей».
Признаюсь, что, думая о названии
для этой рецензии, я сформулировала для себя смысл «послания» Эллендеи так: «Любовь и прощение». Именно эти два чувства,
как мне показалось, руководили ею при написании книги. А вообще, чего только
нет в этих воспоминаниях — и о Бродском-поэте, и о нем же — профессоре,
читающем лекции американским студентам, и о ловеласе, обольстителе женщин, и о
его родителях и ленинградской квартире, и о его отношениях с Ахматовой, Мариной
Басмановой и Марией Соццани,
и о недружелюбии к Евтушенко и Аксенову...
Эллендея, по приглашению Бродского, присутствовала на вручении ему
Нобелев-ской премии в Стокгольме в 1987 году. Там, среди толпы гостей, он
сказал ей фразу, которую она поняла только впоследствии, когда он ее повторил в
своем рукописном письме, написанном за пять дней до
смерти: «Мы проделали большой путь». В записке 1996 года эта фраза
разъяснялась, в ней говорилось о «полном круге», проделанном обоими, — от того
дня, когда он нес по ленинградскому коридору маленького сына Эллендеи, Иэна, и до момента ее
разговора по-английски с его трехлетней дочерью Анной («Нюшкой»). К этому
времени у Эллендеи началась другая жизнь, она
вступила в новый брак и родила дочь Арабеллу, чью фотографию Бродский просит
прислать в своем, как оказалось, прощальном письме. Действительно, «полный
круг». Кстати, о фотографиях. В книге их очень много, есть и редкие, например,
фото Бродского с женой и годовалой дочкой на острове Торе, сделанное шведским
другом Иосифа Бенгтом Янгфельдтом.
В России Эллендея
общалась с приятельницей Мандельштама, Ахматовой и Льва Гумилева Эммой
Герштейн.
На необычный вопрос, какие жесты
были у Мандельштама, Эмма ответила тоже неожиданно: «Когда он первый раз пожал
мне руку, я почувствовала электричество». Эллендея Проффер говорит о своем знакомстве с Бродским —
«электризующее». И такое же — электризующее — ощущение оставляет ее книга.
Вот предпоследняя ее фраза: «Иосиф
Бродский был полон огня и предубеждений, он жаждал признания и был гением». А
вот — последняя: «Вот каких, оказалось, я люблю поэтов». Если продолжить
метафору, можно сказать, что «Бродский среди нас» Эллендеи
Проффер может служить проводником для всех, кто
захочет ощутить энергетический заряд личности и творчества одного из выдающихся
поэтов нашей эпохи.
