Об авторе
| Александр Сергеевич Калужский
родился 26 августа 1958 года на Чукотке. Живет в Сан-Диего, юг Калифорнии.
Предыдущая публикация в «Знамени» — № 8, 2014.
*
* *
М
а т у ш к е
Лёд умолкнет;
вступят топоры —
застучит артельный телеграф:
— Идут плотогоны в Таборы!
— Принимай гостей у переправ!
Бражка, хлеб, картовки, лук-порей...
вести, пересуды, самосад...
выверты нетрезвых деверей
и невесток пенье на закат...
Сизый, весь в
коленцах, как Пелым, —
вьётся до впаденья в темноту
горьковатый стелющийся дым
от костра на головном плоту...
—
Благодарствуйте!.. — блеснут багры;
замолчит гармонь на берегу;
и прольётся ночь на Таборы
и на всю окрестную тайгу;
лишь трудолюбивая
вода
не утихомирится вполне —
городит студёная Тавда
терема кедровые на дне.
*
* *
Г.
Р у с а к о в у
Летел во мглу
трамвай зимою вьюжной;
дошкольник улыбался ртом щербатым
и повторял: «Вагон идёт до Южной!»*
вслед за вожатым.
И позже, над
январскою порошей,
за клочьями дыхания печного,
маячил юг оброненною ношей
со дна ночного;
а по утрам,
расцвечивая шторы
и вышивку салфеток и накидок,
он забирался в бабкины наборы
трофейных ниток —
белело полотно,
мелькали спицы,
игла стежки метала ряд за рядом;
и, оживая, щебетали птицы
по вертоградам.
А бабка внуку
баяла: «Тепло не
оставит нас», и набирала петли, —
что солнышко-де ласковей на склоне
холмов ли, лет ли...
17
августа 2014
*
* *
Шорох гравия —
калитка — вахтёр —
чуткий электромагнитный замок;
вдоль забора — суккулентов ковёр,
за калиткой — наш с тобой городок:
от полынного подола
холма
до лощины, нескончаемой вширь,
золотит-румянит солнце дома —
льются по ветру ваниль да имбирь;
кружат голову,
щекочут гортань;
и, оставленный с разинутым ртом,
я щиплю себя: «Дремать перестань!
Заноси монатки в пряничный дом!»
А засну, скользит
рулон кинолент,
искусителен, тревожен и зрим:
стынет круг меня портлендский цемент —
укрепляет наш американдрим...
То ли селезень
крылом своим бьёт
на упрятанной в лощине реке,
то ли выскользнул из памяти код,
и калитка, чёрт возьми, на замке...
28
сентября 2014 г.
*
* *
Дождь стучится в
окошки холодные,
барабанит по сточной трубе —
как ты там на горошине, в Лондоне?
удаётся ль забыться тебе?
Иль забиться куда поукромнее,
сняв тайком со шпалеры ружьё,
когда входят с чугунной жаровнею
греть несносное ложе твоё?
Каково среди ночи
ворочаться
и пенять то на зуд, то на жар,
а наутро с надомной пророчицей
толковать свой недавний кошмар?..
Не довольно ль
носиться с периною —
там лишь перья потерянных птиц,
закружившихся в прах над чужбиною,
не достигших заветных границ?
20
июня 2014 г.
Новая
весна в пустыне
Просыпайся! Солнце
в три окна,
и за каждым — выйди, полюбуйся —
закипает новая весна,
южное, безудержное буйство!
В запахи
обласканной земли
распахнётся жаркая веранда:
разом прянут бабочки, шмели,
жимолость, жасмин и жакаранда —
в облаке опаловой
пыльцы,
мельтешеньи крыльев невесомых;
и со всех концов во все концы —
ратный гуд отряда насекомых!
Отмахнувшийся от
них гольфист
бьёт сплеча по шару костяному,
и молниеносной клюшки свист
отзовётся в небе по-иному:
словно жилы,
высохшие в нить,
теребит над черепицей кровель,
извлекая яростное «Пить!» —
кружит ястреб, просит свежей крови.
20
июля 2014 г.
*
* *
ж е н е
В «скорой помощи»
свой протокол,
мне же попросту не до анкет...
— Вы согласны на этот укол? —
утвердительный хрип в ответ.
Забытьё, а за ним
западня:
лишь поблазнится «вот, отлегло...» —
вновь удавка находит меня,
и зашкаливает табло.
А навстречу мне,
издалека,
дух медовый увенчанных крон —
ленкоранских акаций шелка —
берег юности, Ланжерон...
Сорок лет... боже
мой, как давно
я по тополю к ней залезал,
и обратно, доколе темно,
шёл по Томаса на вокзал...
Время спутало все
имена:
там теперь Итальянский бульвар,
там лютует цепная шпана
и швыряет людей в пожар.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Входит доктор:
«Держись молодцом!»;
громко шутит про прежнюю прыть;
доброхот с дрессированным псом
появляется: «Вас навестить?»
И откуда во мне
столько слёз
накопилось — не выбраться вплавь?.. —
будто не в пустоту произнёс
«Навести нас всех и наставь».
11
июня 2014 г.
*
* *
Боль обрушивалась
вдруг,
разом, без предупреждений —
и в полубреду лишь тени
зыбились, за кругом круг;
ими забрана была
госпитальная палата
и больничного халата
заскорузлая пола...
Только в памяти с
тех пор
от минут кромешной боли
обнаружится не более
чем выморочный вздор —
больше помнится покой
после воплей неотложки,
книжек твёрдые обложки,
сквер у Первой городской...
Приступы — как
благодать —
рвали будни круглосутки
чтобы в узком промежутке
на казённую кровать —
где сильнее, чем недуг,
одиночество терзало —
всякий раз садилась мать
и, обняв, не выпускала
сына из любимых рук.
7
ноября 2014 г.
*
* *
Блики скользнут по
граниту —
вспыхнут крупицы
слюды,
те, что пока не
залиты
каплями шалой воды.
Летних муссонов
пробежки —
благо спасает навес
у придорожной
кафешки
от ненадёжных
небес.
Может, вне дома
контрастней
видится дней своих
лёт,
где то прольёт, то
прояснит,
то враз со светом польёт;
где поверяешь
тетради:
«Полдень. Канун
сентября.
Шаркает дождь
Христа ради
в осень, без
поводыря.»
2 декабря 2014 г.
*
* *
А.
В е р н и к о в у
Заслышится впотьмах
невнятная возня,
сухой переполох всклокоченной соломы;
и встрепенётся сон, и выронит меня,
оставит обживать постылые хоромы, —
но это всё потом,
когда глаза протру,
и горло обожжёт настой на горьких зёрнах,
и плавно пелена поднимется к утру
над сколами небес у зарослей озёрных —
пока же темнота за
окнами и здесь,
где мне ещё вольно снижаться и кружиться
и где минувший век ещё не вышел весь,
и так же веет ночь мелиссой и душицей;
а шорохи меж тем
сменяет перестук,
и с озера несёт береговою мутью,
и я спускаюсь нехотя на звук —
не спит ночной зверёк, грызёт стальные прутья.
28
апреля 2014 г.
* Промежуточная кольцевая остановка на
тогдашней (1960-е) периферии Екатеринбурга.
