Об
авторе | Александр
Семенович Кушнер — лауреат премии «Поэт» (2005) и других литературных
премий. Постоянный автор журнала «Знамя». Предыдущие публикации — № 2, 2011; №
4, 2012; № 5, 2013, № 7, 2014.
*
* *
К испытаньям душа
не готова
Ни в семнадцать, ни в семьдесят лет.
Ей бы радости снова и снова
И наглядных весенних примет!
Чтобы облако было пунцово
Или розово, — влага и свет.
Словно прежде, чем
жизнью земною
Заболеть, побывала в раю,
И сравненье с нездешней весною
Ей в земном затрудняет краю
Жизнь, с печалью её и бедою, —
Не справляюсь, томлюсь, устаю.
*
* *
Сегодня солнечно и
ветрено,
Бушует дуб, клубится вяз.
«Страданья молодого Вертера»
Наполеон читал семь раз!
В саду у нас и ели
с пихтами
Растут, стремясь под облака.
Возил его в ботфорт запихнутым
Или в кармане сюртука.
Сирень с
лоснящимися скулами
Морской напоминает вал.
Как храбро вёл себя под пулями
И как в изгнанье увядал!
Напрасно скалы
придвигаются
И соблазняет пистолет:
Из-за любви и впрямь стреляются,
А из-за Ватерлоо — нет!
*
* *
Хоть раз так было,
чтобы близ рояля
Раскрытого, в гостиной, без огней
Иль при огнях в волненье и печали
Ты слушал пенье, счастлив рядом с ней?
Хоть раз так было?
Не было ни разу.
Ни пенья, ни рояля, ни зари
Рассветной. Пенье, боже мой, по часу
А то и по два... Поблагодари
Свой век за то, что
он другой, что голос
Нам женский не поёт, а говорит
Про те стихи, про тот забытый образ
Любви и плача струнного навзрыд.
Читаем их — и
радуемся вместе.
А что же пенье? Пенье — это гнёт.
Тем тяжелей, чем пение прелестней.
Побаиваюсь я высоких нот.
*
* *
Как мы стихами
восхищаемся,
Какой-нибудь строкой поэта!
Не взять ли слово «пресмыкающееся»
В стихи, хотя и странно это,
Зато его ни разу не было
Ни у кого до нас: впервые
Оно вползло в стихи, нелепое,
Поджав конечности кривые.
Малоприятное
создание,
Само себя оно стыдится.
И суффикс «ющ», и окончание
Два «е» с возвратною частицей,
И всё в сохранности и целости,
Не проявляя беспокойства.
Как видишь, я набрался смелости!
Ты тоже, ящерка, не бойся.
*
* *
Не было тайны
такой,
Чтобы она нераскрытой
Так и осталась в земной
Толще, веками забытой,
Подняты все корабли,
Что затонули, все клады
Найдены, Трою нашли,
Все обнаружены яды.
Древние все
письмена
Поняты, все неувязки,
Суть преступлений ясна,
Сняты железные маски,
И поэтессы нагой
Найденный чуть не в
чулане
Чудный рисунок живой
Сделан рукой Модильяни.
Видишь: пропавшего нет.
Просится тайна наружу,
И открывает секрет
Нам свою тёмную душу,
Значит ли это, что смысл
Жизни к нам выйдет из мрака
Смерти, как из-за кулис
Гамлет, а может быть, Яго?
*
* *
Оказывается,
воспоминанье —
Напрасный труд: и лень, и ни к чему.
И странно было бы себе заданье
Такое дать, как если бы во тьму
Велеть зайти: забытая обида
Из тьмы всплывёт или счастливый миг.
Не надо их! Покойся, Атлантида,
На дне, покрытый илом материк.
Дворцов, домов,
камней осклизлых груда,
С размытыми чернилами письмо...
Пусть, если что-то явится оттуда,
То не по принужденью, а само.
Великий дар, счастливый дар забвенья
В степи мирской — и Пушкин прав опять.
А я-то думал: надо впечатленья
Копить и чуть ли не нумеровать.
*
* *
Зачем открывается
дверца шкафа
Тайком, ни с того,
ни с сего, сама?
Зачем вспоминается
море, Яффа
Или Красноярск,
Енисей, зима?
Никто не заказывал
море, тучку,
Заснеженных улиц и
площадей.
И дверцу никто не
тянул за штучку,
Приделанную
вроде ручки к ней.
Чудесные вещи
творятся в мире!
Он тем и прекрасен,
что он – ничей.
Морское дыханье,
сквозняк в квартире,
Ассоциативная связь
вещей.
Спокойней стучать
не прикажешь сердцу,
Ни мыслей своих не
учесть, ни чувств.
Я не отвечаю за эту
дверцу,
За мысли и чувства
не поручусь.
*
* *
Я у окна стою в
недоуменье,
Вечерней тенью залит и уныл.
Как будто день
сказать хотел осенний
О чём-то мне под
вечер – и забыл.
Осенний день,
предзимние заботы,
Предсмертный шорох
гибнущей листвы.
Как будто слой
фальшивой позолоты
Закрасил жизни
трещины и швы.
Как облака над
городом нависли,
Какой сквозь них
слепящий льётся свет!
Скажи, Вильгельм, в
другой, нездешней жизни
Бывает так же
грустно или нет?
*
* *
Ко мне он не сходил
с Синайской высоты,
И снизу я к нему не поднимался в гору.
Он говорил: Смотри, я буду там, где ты
За письменным столом сидишь, откинув штору.
И он со мною был, и он смотрел на сад,
Клубящийся в окне, не говоря ни слова.
И я ему сказал, что он не виноват
Ни в чём, что жизнь сама угрюма и сурова.
Но в солнечных
лучах меняется она —
И взгляд не отвести от ясеневой кроны,
Что в мире есть любовь, что в море есть волна,
Мне нравятся её накаты и наклоны.
Ещё
я говорил, что страшен меч и мор,
Что ужаса и зла не заслонят листочки,
Но радуют стихи и тихий разговор,
Что вместе люди злы, добры поодиночке,
Что чудом может стать простой стакан воды,
Что есть любимый труд и сладко пахнет липа,
Что вечно жить нельзя, что счастье без беды
Сплошным не может быть, и он сказал: спасибо.
