Валерий
Шубинский.
Гапон. — М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2014.
Валерий
Шубинский написал биографию отца Георгия Гапона — того самого попа Гапона,
героя «Кровавого воскресенья», человека, который 9 января 1905 года вывел
десятки, а то и сотни тысяч петербургских рабочих под пули правительственных
войск.
Шубинский — не новичок в биографическом
жанре, однако прежде его интересовали главным образом деятели русской
литературной жизни — от Ломоносова до Хармса и Ходасевича. Георгия Аполлоновича
Гапона к таковым отнести сложно — хотя, рассуждая формально, и он вполне может
быть причислен к писателям: не только как автор написанных летом 1905 года
воспоминаний, но и, главным образом, как актуальный публицист, проповедник в
прямом и косвенном смысле этого слова. (Ведь считаем же мы несомненным
писателем протопопа Аввакума!) Само собой, Шубинский не отказывает себе в
литературном анализе этой публицистики, однако едва ли именно в нем состоял
главный авторский интерес к работе. Тогда в чем же?
Отложим в сторону и версию
«разоблачения мифа» — хотя наши среднестатистиче-ские представления о 9 января
и его вожде, восходящие едва ли не к сталинскому «Краткому курсу истории ВКП(б)», и впрямь крайне далеки от исторической реальности.
Где-то в отрихтованном школой подсознании сидит расплывшаяся чернильная
наколка: Гапон был агентом «охранки», подчиненным полковника Зубатова, вся воскресная акция была заранее продуманной
властями (?) провокацией, решение стрелять на поражение принималось властями же
осознанно и т.д. Все это, разумеется, было не так:
сотрудничество с Зубатовым у Гапона было далеко в прошлом,
шествие с подачей петиции царю не было ни с кем согласовано и являлось его
собственной инициативой, а стрельба на поражение при разгоне столь масштабной
несанкционированной демонстрации (точнее — нескольких одновременных
демонстраций) была практически неизбежной и без высокого приказа — в ту эпоху,
когда для подобной цели привлекались обычные воин-ские подразделения, а
не специально обученные и экипированные полицейские отряды.
Сама по себе борьба с расхожими заблуждениями едва ли вдохновляла автора книги, но
от нее уже не так сложно перекинуть ментальный мост к более сложным и
содержательным вещам. Взять хотя бы то же 9 января. Рабочие, как мы знали даже
и раньше, шли к царю с петицией, а вовсе не свергать самодержавие. Царя, как
мы, опять-таки, знали, в городе при этом не было — опасаясь за свою
безопасность, он отъехал в Царское Село. Шубинский уточняет, что поводом для
испуга стала ошибка какого-то артиллериста, выстрелившего боевым вместо
холостого в ходе салюта, сопровождавшего царское Водосвятие. Но это не так и
важно — важно качество личности Николая Второго, загодя получившего информацию
о готовящемся шествии и не нашедшего ничего лучше, чем устраниться, доверив
решение проблемы плохо скоординированным военно-полицей-ским функционерам. Был
ли у последнего русского императора иной выход? Мог ли он взять ситуацию под
контроль без кровавых издержек и крушения остатков самодержавного авторитета?
Автор книги намекает, что да, мог, но для этого надо было не прятаться в
Царском, а выйти к людям, и, как знать, возможно, даже обратить происходящее
себе на пользу. В плюс, а не в минус. Но для такого надо было
быть иным человеком, другого масштаба — Шубинский приводит в пример Николая
Первого, лично вышедшего к толпе на Сенной в ходе холерного бунта 1831 года.
Хочется добавить к этому еще и пример более ранний — выход восемнадцатилетнего
царя Алексея Михайловича к толпе участников так
называемого «Соляного бунта» 1648 года. Говоря сегодняшним языком, 9 января
Николай Второй имел сказочный шанс обрести дополнительную легитимность, однако
в итоге вместо этого растерял половину той, что была. Он и далее продолжил в
том же духе: через десять дней после расстрела состоялась встреча императора с
какими-то случайными «представителями» рабочих, которым в режиме монолога царь
зачитал по бумажке пустопорожний текст с такими, например, перлами: «Что вы
будете делать со свободным временем, если вы будете работать не более 8 часов?
Я, царь, работаю сам по 9 часов в день, и моя работа напряженнее,
ибо вы работаете для себя только, а я работаю для вас всех. Если у вас будет
свободное время, то будете заниматься политикой; но этого я не потерплю. Ваша
единственная цель — ваша работа»…
В общем, едва ли что-то могло
спасти этого человека, Николая Романова, похороненного ныне в Екатерининском
приделе Петропавловского собора (а не в Великокняжеской усыпальнице, как пишет
Шубинский). Но вот могло ли что-то спасти Россию, двигавшуюся вместе со своим
императором навстречу гибели? Кажется, именно этот вопрос довлеет автору, и
ответить на него он может лишь общей картиной той жизни и тех событий.
Вот, скажем, упомянутый рабочий
досуг — само наличие которого столь не нравилось царю.
Право, людям было куда употребить его и без
деструктивных занятий: общественная карьера Гапона — лучшее тому
доказательство. Ведь Георгий обрел известность и влияние
именно как профсоюзный вождь, причем созданная им организация была профсоюзом
скорее в советском, нежели в западноевропейском смысле — по крайней мере,
первоначально она не столько боролась за экономические права своих членов,
сколько занималась всяческими культурно-просветительскими проектами: рабочими
чайными, лекциями, музыкальными и танцевальными вечерами, библиотеками, помощью
нуждающимся и т.д. В кратчайшие сроки такая активность создала организации
популярность: люди шли, люди жертвовали деньги, активно сотрудничали на
безвозмездных началах, уважали и слушались своих лидеров. Вообще, сравнивая
рассказ об этой активности с наблюдаемой сегодня всеобщей апатией, поневоле
проникаешься странным чувством. С одной стороны, налицо необычайная густота,
отзывчивость, готовность к самоорганизации тогдашнего городского пролетариата —
без всяких интернетов и телевидений рабочие
оперативно получают необходимую информацию и тут же активно вступают в дело:
участвуют в мероприятиях, делают денежные взносы, тратят свое время,
договариваются друг с другом. Меньше чем за два года строивший свою организацию
с нуля Гапон оказывается во главе сотни тысяч человек и более — в то время как
другие сотни тысяч так же пристально следят за его действиями, готовые оказать
поддержку в решительных обстоятельствах. Под стать народу и его вожди по любую
сторону противостояния — разных убеждений и моральных качеств, они, однако,
несравнимо ярче нынешних руководящих пиджаков. При этом тогдашние люди выглядят
много более контактными, нежели нынешние: они легко
вступают в коммуникации с другими, даже из весьма отдаленных социальных страт,
их разветвленные семьи еще более облегчают такое социальное
взаимопроникновение…
Все это в
общем подтверждает давно известное — Россия рубежа XIX–XX веков несла в себе
огромный запас потенциальной энергии, заключенной в амбициях, широко разлитых
среди самых разных групп ее населения и подкрепленных значительным культурным
фундаментом. Весь вопрос состоял в том, как именно эта потенциальная энергия
амбиций превратится в кинетическую.
И здесь, читая книгу Шубинского, мы словно бы чувствуем между строк изумление
автора. Изумление перед драмой — трагедией истинного, античного толка, когда
беда приходит не из-за ошибок героя и не из-за того, что враги оказались
сильнее, а как бы в силу дистиллированного Божьего промысла. Так и здесь: успех
Гапона, талантливого человека, прирожденного лидера и великолепного
организатора, его же и привел к гибели. Какой-то злой рок, подспудный и
неумолимый порядок вещей вытолкнул Гапона из мирной созидательной деятельности,
которой он и чаял себя отдать, сперва в сторону
политического противостояния, а затем с неизбежностью — в область силовой
нелегальной борьбы. При этом сам отец Георгий сделался сначала игрушкой, а
после и жертвой людей, не выдерживавших никакого сравнения с ним по уму,
развитию и дарованию. И смерть от рук соратника 28 марта 1906 года стала в его
судьбе более чем закономерным финалом. Можно ли считать, что и вся страна затем
повторила судьбу этого своего незаурядного сына?
