Евгений
Степанов. Жанры
и строфы современной русской поэзии. Версификационная практика поэтов ХХ и ХХI
веков. (Издание в III томах). — М.: Вест-Консалтинг, 2013.
Новая
книга Евгения Степанова интересна тем, что в трех ее солидных томах авторский
текст занимает меньше пяти процентов общего объема.
Это ни в коей мере не парадокс: «известный популяризатор
русской поэзии», как справедливо написано под фотографией составителя антологии
современной поэзии, собрал под одной (в данном случае — под тремя!) обложкой
несколько десятков авторов и несколько сотен текстов, в совокупности представив
современному читателю практически ему, к сожалению, неизвестный континент
нетрадиционной русской поэзии, занимающей сегодня важное место в нашей
литературе. И данная антология — важнейшее этому подтверждение.
Хорошо зная русскую провинцию, Степанов справедливо упирает
на то, что сегодня поэтические эксперименты (не люблю это слово: говоря словами
Маршака, «кто начал — тот не начинающий»; то, что пишут десятки авторов, — уже
не эксперимент!) «переживают рассвет» — и далее по тексту первой страницы
предисловия, где перечислено больше десятка нестоличных городов, в том числе —
Нью-Йорк, Киев и Хельсинки. То есть из праздного развлечения столичной золотой
молодежи, как воспринимали, например, футуристов их современники, радикальное
стихотворчество стало живой частью литературной жизни всех районов мира, где
сегодня говорят (а значит, и пишут) по-русски.
Масштабы собранного Степановым материала впечатляют: тут
воочию видно, что десятилетие издания трех литературных журналов не прошло для
составителя даром, в его сети попало немало интересного. И сами эти масштабы
убеждают: перед нами не случайное, а вполне закономерное литературное явление.
Антологий, подобных этой, в России в последние годы вышло
немало, и все их отличает что-то свое: например, монументальные тома-обзоры Д.
Кузьмина, выпущенные «Новым литературным обозрением», отличает стремление к
широте и полноте охвата «новационной» (отнюдь не обязательно авангардной)
русскоязычной поэзии всего мира, несколько петербургских собраний представляют
все (не всегда самое лучшее), что написано в этом славном городе, так же как
антологии уральской поэзии собирают авторов и тексты этого талантливого
региона; «Академия русского стихи» Славы Лёна показывает в первую очередь
представление о существующих в поэзии последних лет «направлениях»; наконец,
выходящая в последние годы антология «Лучшие стихи года» претендует на отбор
наиболее интересного из периодики.
Антология Степанова (единственного, кстати, составителя,
поставившего свое имя над заглавием книги) построена по иному принципу: собиратель
«Жанров и строф» делает попытку рассортировать безумное разнообразие
современной стихотворной продукции по, как сказано в подзаголовке,
«версификационным практикам».
Последнее слово представляется здесь ключевым: Степанов
портретирует то, что есть в современной словесности. И поэтому всякие попытки
судить его как теоретика бессмысленны: действительно, в книге представлены
наиболее распространенные и наиболее заметные (что не одно и то же) практики:
от элегического дистиха и не только и сонета до верлибра и визуальной поэзии.
Вполне очевиден и главный ориентир антологии: две книги поэта
и культуролога Сергея Бирюкова (кстати, в полном смысле слова учителя
Степанова), вышедшие несколько лет назад, «Зевгма» и «Року укор», построенные
именно как галереи версификационных практик — правда, с упором на их историю,
если хотите — на традиционность всякого современного изобретения.
В этом, конечно, есть определенное лукавство: Степанов
продолжает и эту линию, называя, например, один из разделов «Сонет как новая
авангардная форма». Соответственно двустишия, трехстишия и четверостишия тоже
представлены в книге в инновационных вариантах.
И вот тут возникает первая серьезная проблема, на первый
взгляд — чисто терминологическая. Дело в том, что составитель, к огромному
сожалению, называет дистихами любые стихотворения, состоящие из двух строк,
терцетами — из трех, а катренами — из четырех и т.д. А в сложившейся
литературоведческой традиции этими терминами принято называть строфы, то есть
относительно самостоятельные части произведений, состоящих из определенного
числа таких частей: строфа, по определению, — часть, а не целое.
Составитель вполне сознательно дал антологии принципиально
нестрогое название — «Жанры и строфы современной поэзии», очевидно, пытаясь
оправдать перечисление «через запятую» явлений разного порядка. Из
восемнадцати, однако, только три «с половиной» (частушка, эпиграмма, пародия, и
с определенными сомнениями — сонет) могут рассматриваться как жанры в
литературоведческом смысле, то есть устойчивые образования, обладающие
конкретным набором формальных и содержательных признаков; остальные
четырнадцать с половиной — явления чисто формальные, способные с одинаковым
успехом обслуживать самые разные жанровые явления: от торжественного гимна до
скабрезной шутки.
Хотя Степанов регулярно ссылается на вполне авторитетные
научные труды, с точки зрения стиховедческой к его работе можно предъявить
немало претензий, в том числе и очень серьезных. Но, повторимся, для общей
оценки сделанного составителем это не суть важно: главное — результат. А
антологии, как известно, всегда лучше составляют практики, чем теоретики. Перед
нами — очередной убедительный пример этого.
Кстати, есть у этой книги и уязвимое место, общее для
теоретиков и практиков: качество материала. Практик, понятное дело,
руководствуется при отборе материала в первую очередь своим собственным вкусом,
о котором, как известно, спорить — гиблое дело (у меня, например, он совсем
иной, и многие произведения я не стал бы включать в книгу — но это же не моя книга!).
Теоретик, напротив, старается представить наиболее характерные примеры тех или
иных явлений и поэтому вынужден иной раз закрывать глаза на дефицит
художественных достоинств (выразительный пример этого — антология М. Гаспарова
«Русский стих», выдержавшая несколько изданий). То есть в любой антологии
неизбежно соседствуют литературные шедевры — и тексты, с той или иной позиции
(субъективной или объективной) «нужные» составителю, несмотря на их скромные
достоинства. Это объективное явление, что нельзя не учитывать, оценивая книгу
такого сложного и уязвимого жанра.
