Антон Бахарев-Чернёнок. Св. картофель. Стихи. Антон Бахарев-Чернёнок
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Антон Бахарев-Чернёнок

Св. картофель

Об авторе | Антон Павлович Бахарев (псевдоним Бахарев-Чернёнок) родился в 1980 году в Губахе Пермской области

Об авторе | Антон Павлович Бахарев (псевдоним Бахарев-Чернёнок) родился в 1980 году в Губахе Пермской области. Учился в Таганрогском пединституте по специальности «учитель русского языка и литературы». Занял первое место на Международном фестивале поэзии в Ялте «Синани-Фест — 2009». Предыдущая публикация в «Знамени» — № 2, 2010, «Огонь к огню». Автор книг стихов «Живи сюда» (Пермь, 2011), «Рилика» (Пермь, 2013). Живёт в Пермском крае.

 

* * *

1. Фанерку «Продаётся св. картофель»
Заметил я в сугробе возле трассы.
(А так бы и не знал, что там деревня)
«Ведь не зимой они его отрыли?..»,
«Обман рекламный незамысловатый?» —

Я так и сяк о буквах этих думал.

 

2. И ехал дальше. Видя в полудрёме,
Как с пацанами, с краю огорода,
Выдёргиваем стебли с клубеньками,
Потом грызём обугленные корки
И
светимся чумазыми глазами.

Костёр до неба. Послезавтра в школу.

 

3. И засыпал. И вырастал сквозь поле,
Среди мешков и серых горизонтов,
В которых неестественно плясали
Кривые линии девичьих станов;
В одном из них пульсировал шар жизни,

Я вздрагивал — узнав — и просыпался.

И ехал в полудрёме. Видя дальше:
Дремучий кот, а сверху керосинка,
И ставят чугунок — и пар шибает
Снаружи глянуть: жёлтое окошко,
Над ним — луна, с дырой на месте уха;

Но ложкой в лоб дают — всё пропадает.

 

4. Не всё: выходит бабушка с кастрюлей,
Не удержавши, варево роняет,
А на полу — мои босые ноги…
…Четвёртый бокс. Тоска и процедуры,
И пузыри на мыльные похожи,
И пахнет манкой, сваренной на водке
Н
е всё. Как эти драники румяны! —
С двух вёдер — два ведёрка урожая,

Горошины почистил, трёшь на тёрке —
А в чашке кровь, зализываешь палец,
И, замаскировав, несёшь на кухню:

«Ну, мама, есть охота — жарь скорее!»

 

5. Деревня безымянна и незрима.
Свет в проводах над нею замирает
И
падает без сил в провалы комнат,
Перегнивая со слоями мрака
В пласты энергетического ила,
Где, кажется, и жизни быть не может,
А только пришлые кроты и черви,
Забыв пути из рыхлых лабиринтов,

Живут ещё — лишь потому, что живы.

 

6. И я, уже не помня, кто и где я,
Не перегнав окраины пространства,
Но разлетевшись за пределы смерти,
Вдруг убываю в атомную точку,
В которой — всё, но шепчет память формы,

Что места в точке непривычно мало.

 

7. И, пережив условную секунду,
Я обретаю новый, странный контур
Округлого себя. Тепло и сыро.
Вокруг меня заплесневелый погреб —
И пальцы тянутся — и я, ещё секунду,

Смотрю на них глазком святой картошки.

* * *

Копейку втаивали в лёд
И
ждали — бабка набредёт
(Лоб в землю, сумка на спине,
Скороговорка в глубине)
И, рукавички сняв с коряг
Своих, по льду шкаряб-шкаряб! —
И мы, уж одеревенев,
В такой приходим разогрев,
Что дружно падаем в сугроб,
Потом родителям взахлёб
П
ро это, всё ещё смеясь,
И в холодильник сразу — шасть! —
А нас давай кормить ремнём,
И мы смирялись, что умрём...
…А бабку эту в грузовик
С
несли весной, и я на миг
Увидел впадину лица
И леденистые глаза,
В которых вмёрзшие зрачки,
Как будто две копеечки,
Темнели — руку протяни...
Ну, что ты, бабка? Хоть моргни!
(Мне самому моргнуть хотя б)
Вставай скорей, шкаряб-шкаряб!

* * *

Мурлыкал кот, и булькала река,
что не издалека, а свысока
раскатывалась, как дитя на горке.
Не разделялся запах сладко-горький,
и свет был цвета мёдомолока.


А Дедушка Ау на берегу
выхватывал стоявших на бегу,
с игрушкой ёлочною схожих, рыбок,
но звал кота — и, реку перепрыгав,
кот их съедал, лежащих на боку.


Зачем восходит это серебро
сюда, где солнце месяцу равно —
когда не может справиться с теченьем?
Когда земля пугает светотенью,
и отмель упирается в ребро.
Зачем здесь выжил Дедушка Ау
из жизни той, где не жилось ему,
и умер здесь, и после смерти выжил?
И сынка прикрепил его на лыжи —
и покатился к сыну своему…


Я тут стою во сне и наяву,
схватив свой выдох, словно тетиву,
боясь тоской и ревностью поранить
ничью судьбу ещё, ничью печаль и память —
даль, до которой я не доживу.


…Дитя летит, светла его душа;
то засмеётся, в варежку дыша,
замёрзший ручеёк согрев, как пальчик,
то вверх глядит, и волки по-собачьи
у ног его стареют не спеша.

* * *

Снег сворачивал за угол,
Налетал — и бил в затылок,
На ветру качалась пальма
И
з пластмассовых бутылок,
Над проулком лампа слепла,
Завывали провода —
И была во всех окошках

Площадь Красная видна.

 

И во всех горела ёлка,
А на ёлке — парни, девки,
К телевизору звездою
С
ловно сложенное древко,
Конфетти и мандарины,
Троекратное ура —
И шампанское рекою
Из кремлёвского горла.

* * *

Разворачивай, зима, свои орды,
Видишь, мы пока не готовы к бою.
Псы окрестные вытягивают морды,
Воют.
Мы ещё не накололи дров Светке —
Перевитые берёзовые чурки.
И с забора не убрали кепку
Юрки.
Дня через четыре соседи встанут,
Замелькают, бледные, в окнах жёлтых,
Выставят на трассу творог-сметану
Жёны...
Если это осенью дают коровы.
Я не знаю, я вообще проезжал мимо.
Мимо тихих бед и забот укромных —
В зиму.

* * *

Как в час предутренний коровы
В
исят в некошеной росе,
И взгляд луны пустоголовый,
И пахнет, словно в термосе,
Остывшем за ночь, или в зное
Как семки щёлкает люпин,
И как незримое резное
Стоит жужжание над ним;
И как сорвавшимися псами
Р
ычат в сторонке небеса,
Под основными небесами,
Где только звёзды и глаза —
Так я, так я!.. А что — не знаю,
И как — мне тоже невдомёк.
Но — кажется — не умираю
И
— вроде бы — не одинок.

* * *

Улитка — лучшая рулетка!
…И если в садике моём,
Порою видимом насквозь,
Мне вдруг узнать бы вздумалось
Длину отбитой градом ветки
И
перемерять водоём,
И, скажем, секцию забора

Осмыслить в качестве числа —

Я начал бы тропы левей,
Там, где кончается щавель,
И, обогнув мурашью свору
У
земляничного узла,
В тени под зонтиком укропа
Переглянулся с пауком,
Примерил след большой стопы,
Забыл, что в домике забыл —
И под соцветием укромным
Заночевал... А что потом?

Расправил утренние плечи —
И очень близко впереди
У
слышал вздох из глубины

Глазастой загогулины,
И устремился ей навстречу —
И замер бы на полпути.

 

Вахта

 

Это сейчас рубль короткий, жизнь короткая —
А тогда рубли были длинными
К
ак северные сияния над самоходками,
Гусеницы под кабинами.


Вахту отбурили, сели-поехали,
«Як-40» на полосе — значит, сорок и вместится.
Земля на небесах слышна с помехами —
Которую не слышали много месяцев.


«Всё, мужики: из спиртов — только коньячные!»
«Буду прикуривать сторублёвыми купюрами!»
«Помните, так же вот насвинячились
Проснулись в Юрмале!..»


Рубятся в храп, ругаются, с ними — лётчики.
Самолёт — на автопилоте, дело житейское…
Понятно, кто-то хохмил про «два счётчика»,
Кто-то кому-то махал перед носом железкою…


Мне это видится так — ну и спорить нечего.
История давняя — теперь никому не нужная.
…Пилот успел передать диспетчеру:
«Применяю оружие…»

* * *

В окне беснуется листва.
Как будто слышно там, снаружи,
Что обещают ноль — плюс два,
И дальше — хуже.
А я в незыблемых стенах,
Где и паук в углу недвижен,
Осенний впитываю страх
Черешен, вишен.
Но часто кажется мне, что
Я сам с деревьями качаюсь —
И превращаюсь в этот шторм,
И прекращаюсь.

* * *

Не говори, что мы не земляки,
Что мы не Верхней жители Губахи,
Когда идём с работы, будто на фиг,
Выкашливая уголь в кулаки
И
принеся в кармане леденец,

Вручаем сыну маленькое пламя,
И суперменов смотрим вечерами

На киноустановке «Ленинец».

Не говори, что ты живёшь в другом,
Отличном от губахинского, мире
И
что в твоей двухкомнатной квартире

Не слышен железнодорожный гром,
И не желтеет больше небосвод,

Как сточная канава «Коксохима»...

 

Что опустела, словно Хиросима,

Моя Губаха. Вымер мой народ.

Гляди! — вот летний вечер, мы с тобой
Б
редём домой неровными кругами,
До солнечного блеска сапогами
Надраив булыганы мостовой;
И я молчу, чтоб не сказали «Псих!»,
Что люди на балконах — как берёзы,
А ты обходишь хмуро и тверёзо —

Откуда взялся? — подосиновик...

 

Продмаг закрыт и рядом — ни души,
Ну что ж — тогда за брагой к бабе Вере;
И лишь видны в акациевом сквере
Бетонные горнисты-алкаши.
А ты вздыхаешь и звонишь жене,

Чтоб забрала ребёнка из детсада...

И в ровных дырах сталинских фасадов

Зияет неба равнодушие.

* * *

Гастарбайтер-узбек
В
стал коленями в снег —
Что утоптан, заплёван, забросан...
Он был справа смурной
Отмудохан тайгой,
Слева — монастырём Белогорским.

Как морозный узор,
Его внутренний взор
И
зогнулся в стекле небосклона,
На мгновенье завис —
И посыпался вниз
Золотистой, под солнцем, колонной.

Посреди стылых гор
Он лопатил раствор,
Подшаманив костёр под корытом,
И от градусных шкал
Тихо охреневал,
Разбивая цемент, как копытом...

Но когда не спеша
О
пускалась душа
К этой синей, в спецовке, фигуре,
То сам воздух горел —
И на Белой Горе
Говорили: «Красиво, в натуре!..»

 

Пермский край

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru