Об
авторе | Андрей Геннадиевич
Поляков (родился 9 июня 1968, в Симферополе), в «Знамени»
печатался еще два десятка лет назад, предыдущие публикации: «Китайский десант»,
№ 1, 2009; «Стихи о родине», № 5, 2010. Малая премия «Москва-транзит» (2003).
Шорт-лист Премии Андрея Белого (2003, 2009). Стипендия Фонда Иосифа Бродского
(2007). Международная литературная Волошинская премия (2008). Премия Андрея
Белого (2011). Предыдущая публикация в «Знамени» — № 11, 2012. Живёт в
Симферополе.
* * *
Наверное,
звёзды, наверное, снег
наверное, холод и свет
Наверное, в воздухе или во сне
наверное, там, где вас нет
Наверное, я слишком долго смотрел
на звёзды — и стал нелюдим
да так, что душа искрошилась, как мел
а тело поплыло, как дым
Плывёт оно вверх, неизвестно куда
колеблясь чуть-чуть на ходу
Сквозь зыбкое горло сияет звезда
но некому видеть звезду
Обложка
Небес простая
синева —
под кожей тонкая голубизна
течёт небесная Нева
и стаи нищих голубей
над Петроградом плещутся в лазури...
Проста
небесная река
В твоей руке
моя рука
теплеет, Клио... Жажду ли я бури? —
мне статуи в саду показывают дули:
мол, даже не надейся, дурачок! —
и я надеюсь только на молчок
а бури — нет, не жажду... Жажду я глотка
портвейна красного... И синяя река
я жажду, чтоб текла над Петроградом
всё выше, проще и ясней
над Летним садом, над Летейским садом
над Листопадом, над Фабричным чадом
над дымом заводским, над пригородным адом
над бывшей родиной, над мёртвою моей…
Тень
дыма
Орфей был человеком...
Вагинов
Уплыли толпы
с площади Восставших
лишь лысый идол длинною рукой
пугнул пятёрку школьниц подгулявших
процокавших по чёрной мостовой
А ты, поэт, блуждающий ночами
больной всему, невидимый никем
отставь бутылку и пожми плечами
и позвени словами вдалеке
Ты — Вагинова тень! И я не знаю
зачем ты тихо падаешь на Крым
и слов твоих почти не понимаю
но сам себя во сне переступаю
и пью вино, и горький дым глотаю
который был тобою, сизый дым
Кухонное
богословие
— Воды
цветочек голубой
растёт из кухонного крана
но ты заметил, ангел мой,
далёкий отблеск Иордана
над жалкой жэковской водой?
— Какая тусклая вода
Она сейчас совсем потухнет...
— Возможно — нет, возможно — да
но вифлеемская звезда
горит из лампочки на кухне
И этот знак, и этот свет
на полках, ходиках, посуде
такую музыку разбудит
что, если даже Бога нет
то всё равно — Он был и будет!
Эвакуация
«Звёзды вниз
глядели влажными глазами
горькими глазами октября
Провожали в вечность на морском вокзале
бывшего поэта и царя» —
написал, и сам не понял: что же
это я такое написал?
Может, на Поплавского похоже
может, не похоже на вокзал
на вокзал, где музыка последняя играет
где последний русский пароход
в дорогую
вечность, в золотую уплывает
и меня с собою не берёт
*
* *
Ты прочитал:
в словах бывает боль
бывает полночь, Петербург и пенье...
И всё читаешь ты... Не оттого ль
бывает сильным головы круженье?
Вот сила символистов, как звезда —
вблизи смешна, вдали — ещё сияет...
Вот футуристов дикая езда —
визжит, хрипит, хохочет, громыхает...
Наверно, это Вагинов писал...
Не Вагинов?.. — Иванов? Адамович?
В тринадцатом — о, если бы он знал
какую ночь напишет Ходасевич!
А, собственно, какая эта ночь?
В каких лучах бессолнечного света
не может мёртвый мёртвому помочь —
не всё ль равно? Ведь ночь всегда — не эта...
*
* *
Когда с
корнетом Оболенским
мы пьём тяжёлое вино
в дожде французском, как в танце женском
нам позабыться не дано
Мы знаем лучшее... Мы знаем
полночный путь на острова
где блещет месяц неровным краем
и бесполезна голова
Мы знаем снежные колонны
и холод звёздного штыка
и голос Музы, почти влюблённый
летящий вдаль издалека
Он звал и пел, сияя славой
над всем, чему нельзя помочь
пел над шинелью от крови ржавой
в которой ты упал в ту ночь
Вставай, корнет! Ты пьяный, что ли?
Не спи, вставай, тебя зовёт
свет хирургически чистой боли —
из ночи в сумрак переход!
*
* *
Мы вернёмся с
тобою, Луна, в этот мир
не затем, чтоб светить, а, скорей, по привычке
по ночам посещать деревянный сортир
и в карманах искать отсыревшие спички
Мы с тобой возвратимся, чтоб наша кровать
перестала летать по небесной России
чтоб опять с перепоя руками дрожать
словно висельник-лист на осенней осине
Мы вернёмся с тобой, дорогая Луна
в мокрый мрак переулков, бараков, заборов
в мир иной, где советская инострана
собирается вновь из ночных разговоров
Поэтический конь с некрасивым лицом
нас ещё донесёт до последнего края —
там на пальце твоём золотое кольцо
на меня зашипит, как змея золотая!
*
* *
...и видит
над Невой метафизические зданья
и взрывчатое чувствует на сердце вещество
Андромеда — белое прелестное созданье —
дорогое
существо
Не с нею ль
мы гуляли элизийскими шагами
по чёрно-синим набережным ночи напролёт —
помнишь, ты оглядывался, говоря: За нами
чья-то статуя
идёт?
Но кто ещё
там цокает за нашей Андромедой? —
смотри-ка, африканское на поводке зверьё —
в пятнышках животное бредёт за нею следом
длинношеее
её!
Так чем бы
нам порадовать родную Андромеду? —
вот Анненский советует позвать её с собой —
пусть отметит с мёртвыми последнюю Победу
над последнею
Невой!..
*
* *
Голицын,
видишь нимб над головой?
А, может, это хвост какой-то птицы?
Египетской, ты говоришь? Постой
не торопись, не надо торопиться
не отвечай, подумай... За тобой
не только крест эмалевый в петлице
но и поход свинцовый, ледяной —
а это, знаешь сам, такая академия, в которой нас учили
дважды
подумать прежде чем ответить
или спустить
курок...
Соль красных
звёзд, слеза моих дорог! —
Итаке нужен царь, Советам — бог
а птицам перелётным — возвращенье
Царьград, проливы, полуострова
державных крыльев в рюмке отраженье
парижских строк солёные слова
*
* *
В
стране Гипербореев
есть город золотой...
Когда
державный цвёл гранит
и всадник там скакал
то тяжкий звон его копыт
Державин не слыхал
Лишь Пушкин — чёрный соловей —
ловил его в
слова
чтоб сверху
всадника скорей
кружилась голова
Она быстрее и быстрей
неслась, что было сил
и только белый вдруг Андрей
её остановил!
С тех пор там камни не цветут
копыта не поют
и петербуржцы не поймут —
зачем они живут?
Чай-христианство
(не видя головы)
Существует
буддийское государство
которое можно назвать
пальцами
на руках, коленями или плечами
государство, которое принимает время
как
посла советской монархии —
с почётом, но холодком
покуда сидишь в дзадзэн
и
думаешь Ни О Ком
о таком Ни О Ком, что время
не
идёт, но приходит вставать
времяпитькуданибудьчай
в пальцах чашку чашки держать
будду кошки держать на коленях
пустоту — правее левого плеча
Не нужно
ничего... Ни яблок-Боже-мой
ни чая на столе
ни форточки открытой
в которую звезда смеётся над тобой —
мол, ты такой поэт
такой незнаменитый
такой прокуренный, с больною головой
сидящий за
столом в акривии земной
Серебряный смешок из космоса летит
и прыгает по чайнику и чашке...
Не говори: «летит»
а говори: «звенит»
не говори: «смешок»
а говори: «букашка» —
букашка прыгает и яблоки грызёт
а ты такой
сидит и чай почти не пьёт
Не нужно ничего?.. Не верю, извини
Не лги себе, мой ты. Христос ещё вернётся
за то, что чай горчит и ложечка звенит
и яблоки хрустят, и песенка поётся —
а что до головы, больной со всех сторон
так перестань
курить и выпей цитрамон!
Симферополь
