Наталья Иванова. Высокое чтиво: стратегия литературного выживания. Наталья Иванова
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Наталья Иванова

Высокое чтиво: стратегия литературного выживания

культурная политика

«Читателя!..»

О. Мандельштам

«Любителям легкой литературы не советую беспокоиться…»

Читатель

Из отраслевого доклада Федерального агентства по печати: «Статистические данные за истекший год оказались даже хуже самых пессимистических прогнозов».

Из официальной статистики Российской книжной палаты: за последние пять лет совокупные тиражи выпускаемой художественной литературы сократились почти вполовину — на 46%.

Число выпускаемых на душу населения экземпляров изданий художественной литературы сократилось еще больше — на 46,8%.

Число выпущенных названий у так называемой «большой двойки» (ЭКСМО и АСТ) сократилось собственно на 6,3% у первого и более чем на 25% у второго.

Статью о результатах российского книгоиздания в 2012 году ее автор, А.Н. Воропаев, начальник Отдела книжных выставок и пропаганды чтения того же Агентства, назвал весьма выразительно: «На дне», а в предваряющих по хронологии статьях использовал метафоры «Прыжок в пропасть» (российское книгоиздание в первом полугодии 2012 года) и «Хроника пикирующей отрасли» (итоги 2011 года).

Это — об издателях.

Что касается читателей именно художественной литературы, то их сообщество тает еще быстрее: те, кто читает в принципе, переходят — все больше — к образовательной и научной литературе. Почти 40% наших сограждан в течение года не купили ни одной художественной, малохудожественной или даже высокохудожественной книжки.

Оставшихся стойкими читателей худлита перетягивают к себе классика, с одной стороны, массолит — с другой.

Что же происходит сегодня с современной словесностью, пытается ли она сама преодолеть кризис чтения — или кризис нечтения, уж не знаю, как лучше назвать? Что предпринимает литература в целях своего собственного выживания? Или инстинкт самосохранения не работает? Или — просто остается сама с собой, без отзыва, без читателя, нацеленной на читателя в следующих поколениях, как на то рассчитывали Баратынский и Ахматова? Но у них, несмотря ни на какие обстоятельства реальной и литературной жизни, была перспектива — обрести читателя хотя бы в будущем, и они в этой перспективе не сомневались. Пушкин был всех прозорливей — уповал в перспективе не на читателя, а на пиита… На читателя, может быть, и он не надеялся.

В наше время писателей отличает новомодное свойство: они не читают никого, кроме самих себя; они нелюбопытны.

В статье «Пейзаж перед», опубликованной в майском номере «Знамени» за этот год, Марк Липовецкий, отталкиваясь от слов о расколе в современной литературе — на, условно говоря, социальную и эстетизированную, разделяет прозу по принципу «простота — сложность». Статья Липовецкого замечательна в своей наглядности, — однако, приближая оптику к современным литературным явлениям, видишь, как поля «простоты» и «сложности» взаимодействуют — и в одном авторе, и даже порой пересекаясь в одном произведении. Вернее, так — тенденция (к простоте) проступает на поле сложности — поскольку с концом литературоцентризма можно потерять и последнего читателя, невосприимчивого к изыску. Литература, в принципе «тяготеющая к полюсу сложности», не хочет исчезнуть с концом литературоцентризма. Здесь и сейчас сформировалось «сложнопростое» русло, отвечающее опережавшему свое время и ныне актуальному названию книжной серии — «Высокое чтиво». И самые последние по времени публикации, книги и даже списки литературных премий этого года — прямое тому свидетельство: авторы явно используют стратегию высокого чтива. Самое любопытное состоит в том, как такие «сложнопростые» или «простосложные» произведения выстраиваются, какие заманки стерегут читателя. И как он на них реагирует.

* * *

Есть, есть отечественный феномен, который противостоит сносящей все преграды и затопляющей перенаселенные города тенденции к нечтению. Его трудно назвать просто автором или писателем — это действительно феномен, и имя ему — Дмитрий Быков.

Он пишет романы, один за другим, при этом очень длинные. Вырабатывает, как целый завод, как группа писателей, а не один отдельный писатель, с завидной регулярностью толстые, очень толстые книги в других жанрах, включая литературные биографии и псевдоучебники. Сочиняет разборчивые биографические статьи для разных журналов (один лишь «Дилетант» разместил на своих страницах массу его литературных очерков чуть ли не про всех писателей — от А. Герцена до В. Пановой и В. Катаева). Окормляет множество изданий своими колонками. Ведет блог на радио «Эхо Москвы». Является постоянным политическим поэтом-фельетонистом «Новой газеты». Пишет и печатает при этом и вполне серьезные стихи, издает поэтические сборники. Наконец, активно ведет многомесячные теле- и радиопроекты — «Гражданин Поэт» и «Господин хороший». Выступает с возмутительными концертами в залах для богатых и очень богатых, типа «Barvikha Сoncert Hall». Участвует во множестве гражданских и литературных акций. Если что здесь не упомянуто, то случайно — можно поставить «и др.». Во множестве этих литературных и гражданских занятий он никогда не забывает о современном читателе, слушателе, зрителе — на него и работает. Если не одно воздействует, так другое; этого читателя/слушателя/зрителя он все равно отловит.

Дмитрий Быков — больше чем многостаночник, его не уподобишь даже той самой ткачихе из советской пропаганды, обслуживавшей героически сразу сорок одинаковых станков, — у него совсем иная сложность работы, он крутится между сорока разными «станками», успевая всюду и сразу. Такой скоростью и такой плодовитостью нельзя не восхититься. И — восхищаются, и — завидуют, и — критикуют за отдельные недоработки.

Но ведь никому до сих пор в голову не пришла мысль, что он пытается противостоять в одиночку всему упадку чтения. Противостоит многожанровостью в том числе — его, быковские, производства нацелены на разные target-группы, и он один пытается ухватить сразу всех.

Поймать в свою сеть.

Тех, кто читает газетные стихи; тех, кто слушает радио дома и в авто; тех, кто смотрит телеканал «Дождь»; тех, кто… и так далее.

Такая поведенческая стратегия дает свой безусловный эффект. Читателей у Быкова (сложим совокупный тираж всех изданий) окажутся десятки, сотни, а со слушателями и зрителями — миллионы, и одни поддерживают других — в своем интересе к конкретному чтению конкретного автора, легко пересекающего жанровые и видовые литературные границы.

Быков — чемпион: многостаночников у нас сегодня не так много.

Это, так сказать, экспансия современного писателя, захват новых читатель-ских земель.

Распахивая читательскую целину. Идя туда, где писательская нога не ступала, а слово поэта не звучало.

* * *

Но существует другая стратегия.

Интенсивная обработка — внутри одного направления писательской работы. Интенсивное земледелие, говоря метафорически. Одно произведение — и в нем ответ ожиданиям разных читательских аудиторий.

Когда само это произведение, книга (или книги) расширяют аудиторию (-ии) автора за счет сознательного расширения и при этом сознательного, как я полагаю, усреднения литературных средств. С включением в письмо как можно большей до-ступной номенклатуры этих средств.

Примеры лежат близко — благо книги, подтверждающие это положение, во-шли в короткий список премии «Большая книга» за этот сезон, а также в лауреатский и финальный — предыдущего.

Начнем с предыдущего сезона — с «Женщин Лазаря» Марины Степновой и за-хватим при этом еще и ее роман «Хирург».

Главный герой — пластический хирург. Человек top-профессии, массового интереса женской аудитории: откройте любой сайт о красоте и здоровье, и первым номером выскочит пластическая хирургия. А сколько мнений, сколько копий ломается вокруг! Высочайший рейтинг телепрограмм, обсуждающих в возбужденной женской аудитории «за» и «против» пластической хирургии. «Хирург» — первый роман Степновой, вызвавший повышенный интерес публики, — но и критики его заметили, что мало кому из дебютантов-романистов достается. Степнова пытается разом совместить, сконцентрировать на своей книге интересы двух групп читателей: читателей женской прозы и читателей-умников, якобы интеллектуалов (недаром на обложке «Хирурга» отсыл к знаменитому «Парфюмеру» Зюскинда). При этом в романе есть и линия теологическая (тоже — относящая его к модной литературе).

Что касается «Женщин Лазаря» (короткий список прошлогоднего «Русского Букера» и третье лауреатское место в «Большой книге» 2012 года), то и здесь автор упорно преследует ту же задачу расширения аудитории(ий), следуя в этом за первопроходцем, Людмилой Улицкой. Прорыв Улицкой, отчетливо наблюдаемый с букероносного романа «Казус Кукоцкого», был впечатляющим, — и не знаю, насколько осознанным, вполне допускаю, что сначала интуитивным, но благодарно встреченным. Прорывом в так называемое высокое чтиво.

Что это такое — для Улицкой? Сочетание откровенной женской проблематики, вплоть до физиологической, с историей семьи/рода (семейная сага). При этом все замешано на биографии и судьбе ученого. Что обеспечивает тройной интерес умноженной на три аудитории с обязательным включением тех, кто всегда читает «про науку» (в журнальном варианте выпали, а в книжном восстановлены еще и «мистические» фрагменты — прибавим еще и аудиторию, немаленькую для современной России, подсевшую на мистику). Тот же метод использован в «Даниэле Штайне, переводчике» (интеллигентски-неофитская страсть к христианскому вероучению в индивидуальной интерпретации) и в «Зеленом шатре» (в центре — сюжетно организованная как семейная сага история диссидентства 60—70-х годов).

На самом деле практически тот же рецепт использован Мариной Степновой в «Женщинах Лазаря» — и неслучайно Л. Пирогов в своем блоге назвал Степнову «дочерью Людмилы Улицкой и Дмитрия Быкова при бабушке Татьяне Толстой». Г. Аросев, из монографической статьи которого о прозе Степновой в «Вопросах литературы» я позаимствовала эту цитату, утверждает, что «сравнение получилось бойкое, бесцеремонное и с действительностью никак не соотносящееся». Аросев неправ: не столько «стилистическое эпигонство», сколько профессиональный замес по «улицкому» рецепту в сочинениях Степновой несомненен.

Степнова сосредотачивает повествование на трех женских судьбах, а стержнем их всех является судьба и личность знаменитого, гениального ученого Линдта. (Так же, как у Улицкой — вокруг знаменитого Кукоцкого.) Женские истории и болезни, аборты, бесплодие и т.д. в романе Степновой так же предъявлены читателю, как и у Улицкой. Почти так же расположено повествование в нашем историческом времени, вплоть до деталей. Те же чувства. Почти тот же антураж — столица, столичные институты, клиники etc. Антуражи романов взаимодополняемы. Внимательное чтение и следование рецепт-успеху старшей коллеги.

А читатели? Эти самые проценты читателей, оставшихся с худлитом? Дадим слово, услышим их мнение — благо теперь Интернет тому способствует. «Лабиринт», сайт продаж и продвижения книг, представляет разные читательские мнения. «Несмотря на гнетущее впечатление, читаются «Женщины Лазаря» легко и быстро» (Хролина Марина). «Оказалась буквально вдавленной в спинку кресла — не могла оторваться и даже пошевелиться» (Мартынова Лилия). «Мне не просто не понравилась книга, а категорически не понравилась» (Мороз Екатерина). «Почему-то я знала, что эта книга мне подойдет (“мой любимый цвет, мой любимый размер”)» (Flerik).

Читатели разборчивы и аналитичны, не только в том, что касается содержания, но и формы. Оценивая роман как вполне достойный, рекомендуя его собратьям (скорее всего, сестрам) по чтению, они отмечают… жанр! Просто какие-то читатели-литературоведы. «Сказка со счастливым концом» (Чередеева Галина); «Семейная сага по сути. Наверное, именно это понравилось мне больше всего» (Хролина Марина); «Пусть сказка. Были поднадоели уже. Может быть, такие взрослые Мы, читая сказку, станем добрее, что ли» (Ирина); «Совершенно неожиданно после Катишонок жанр семейной саги стал мне близок и интересен» (Flerik).

В разноголосице читательского хора слышны всякие голоса, иронически-отрицательные тоже: «Купила, начитавшись восторженных рецензий. Очень скрашивает стояние в очереди в ИФНС в последний день сдачи квартального отчета или в поликлинике». Читатели высказывают полярные оценки: от «термоядерная вещь, с бешеным энергетическим зарядом» (Баталина Екатерина) до «какое-то все надуманное, искусственно драматизированное, ненастоящее», «Махровость штампа даст фору любому полотенцу» (Kaguri). Судят и о стилевых особенностях текста: «впечатление от стиля можно выразить коротко: здесь читаем, здесь не читаем, здесь селедку заворачиваем», «это уже не узор, а колтун какой-то получается» (Логинова Татьяна); «Здесь нет ни вязкости, ни нудности, ни словесных кружев».

Читатели точно вписывают прозу Степновой в контекст — отмечая планку «выше — ниже» в близком ряду с Улицкой, Рубиной, Чижовой (про Катишонок — см. выше), отмечая как недостижимые для Степновой уровни Петрушевской, Толстой… В общем — разборчивые и неленивые читатели, как теперь говорят, в теме. Они благожелательны и саркастичны, разборчивы и трезвы в оценках (в отличие от некоторых критиков), субъективны — порой объективны. И — в результате — подводя итоги этой заочной читательской конференции — точны.

А критики встретили Марину Степнову единодушным одобрением.

А Вадима Левенталя — даже криками радости.

Вот радость Л. Данилкина в «Афише»: «у Левенталя слух зрелого поэта, легкие молотобойца и ум молодого математика… мудрость философа; это Мастер, настоящий, калибра раннего Битова».

Почитаем этот «большой, умный, пронзительный русский роман», который, по мнению Газетыу, уже не захлебывающейся от радости, как Данилкин, «напоминает «Игру в бисер», как будто написанную Германом Гессе специально для журнала «Караван историй».

«Маша Регина», первый роман Вадима Левенталя, попал в шорт-лист «Большой книги» этого сезона. Задача автора: собрать, свести воедино разные читательские группы, по-своему бороться с окончательным «разбродом» публики.

В центре повествования — персонаж из сферы теле- и кинематографа: молодая женщина-кинорежиссер, которая сделала себя сама, эдакая selfmade-woman, происхождением из заброшенной, неперспективной русской глубинки. С пьющим отцом и несчастной матерью. Она — вырвалась, приехала в Петербург, поступила в Институт театра и кино, трудно, порой впроголодь жила и училась, чрезвычайно быстро набрала известность, первые ее ленты стали получать призы на престижных европейских и мировых кинофестивалях… Позитивная история взлета — вперед и вверх, и дальше? (Чем-то напоминает Валерию Гай-Германику, — но та все-таки дочь вполне знаменитого в узких кругах литератора.) Но здесь была задача показать прорыв девушки из провинции, сразу в авторское кино, да еще и сразу увенчанное призами. Знания и утонченность берутся через бессонницу, а также через связь с преподавателем, вытащившим девочку из отсеянных на экзамене.

А потом еще и рождение ребенка, и жизнь и работа за границей, и любовь, и слезы, и заря, заря…

В общем, почти сказка.

Почти.

Левенталь расцвечивает сказку одним из любимейших жанров нашей телевизионной публики — мелодрамой.

Поэтому: любовь, любовь и еще раз любовь. И ее всевозможные модификации, как то: влюбленность (девичья), знакомство, утраченные, казалось бы, надежды, встречи и потери, жизнь со взрослым мужчиной, «увод» от законной жены, бегство от мужчины, опять встреча, безответная любовь, взаимная любовь, раз-люб-ление, опять любовь, жизнь без любви, любовь. И все это чередуется: человеческое и профессиональное становление — мелодрама — профессиональный рост — мелодрама — успех — мелодрама — неудача — мелодрама… Чередуется — и стягивается в единый узел: история жизни как мелодрама молодой успешной режиссерши. Грамотно и бойко выписанная, — казалось бы, все, что надо.

Но Левенталь идет дальше.

У Маши Региной, уже знаменитого режиссера (кстати, все сценарии для своих фильмов Маша сочиняет сама — вернее, сначала рисует их. Талантливый человек талантлив во всем), крадут — в Швеции, где она снимает сейчас свое последнее кино — ребенка, дочь Аню. Крадет отец — беспринципный оператор, который женился на Даше, которая была подругой Маши, еще когда они поступали вместе в институт… Маша — талантливая, Даша — бездарная (актриса) и мстит Маше через ребенка, притворяясь более хорошей для него матерью (мачехой)… Маша, отдававшая работе всю себя и мало оставившая на дочь, пытается ее вернуть и сходит с ума. На похищение дочери никак не реагирует родное посольство в лице посла; Маша стреляет из реквизитного пистолета (?), попадая чуть ли не в портрет главы государства (ужас какой), дочь по телефону уже не очень хочет с ней разговаривать…

Приезжает на премьеру своего фильма в Кельн, покупает новую юбку и бритву, чтобы побрить ноги (деталь, однако); падает в ванной, теряет сознание, ее отправляют в немецкий санаторий для душевнобольных, предполагая попытку суицида (бритвой для ног?! не смешите меня). Немецкий врач, добрый доктор, пересказывает ей ее же ленты… Конец фильма — то есть романа.

Итак, идеи для изысканных фильмов (вроде того), прослоенные мелодрамой с похищением ребенка, — или мелодрама, прослоенная киноидеями… И то и другое. Но только сами эти киноидеи и киносюжеты при ближайшем рассмотрении недорого стоят.

Вот первый фильм — по словам автора, стал «не просто кинопостановкой, а самостоятельным явлением кинематографа» да еще и с «искрой гениальности». «В какой-то момент зритель понимал, что он смотрит не кино про школьников, а кровавую французскую историю». Но где и как сверкнула эта «искра», остается неведомым. Так же как и со следующим фильмом, после которого «Регина стала главным молодым европейским режиссером». Вообще-то это дело почти невозможное — справиться с изображением мучительного гения, сверхталанта (или даже просто — таланта). Но фильм «Минус один» сразу определяется как сверхталантливый, и повествование съезжает к бывшему возлюбленному, к его жене, — подробности связаны совсем не с творчеством, тем более — не с его муками, муки здесь другие: «Вернувшись в гостиницу, Маша долго валялась на застеленной кровати» и т.д.

А фильм? А новый сценарий?

«…Чтобы написать свой собственный сценарий для нового фильма, такой сценарий, от которого ноги заходят ходуном, торопясь на площадку, и ради которого хочется разодрать кому-нибудь глотку, чтобы только дали это снять». И что же? Что в итоге — каков, как теперь говорят, месседж фильма? «Герою «Минус один», над нелепой беготней которого будет до боли в животе смеяться весь мир, Маша делегирует свою страсть вырваться из намагниченной области причин и следствий человеческого общежития».

Делегирует.

В общем, автору несравнимо интереснее не киноидеи создавать (и не очень-то получается), а писать совсем про другое: про «девушек», которых хочется «целовать, целовать, целовать», «но чаще были девушки, которых интереснее всего было раздеть и посмотреть, что у них между ног». Возникает мысль, что если бы героиня, режиссер Маша Регина, гордость нового европейского кино, лауреат и прочее, снимала то, о чем с таким любопытством и неподдельным интересом пишет автор (и чему отдано подавляющее количество страниц в романе), то и мы бы поверили в естественность дарования Маши. Про детскую любовь, про провинцию, про пьющего отца и несчастную мать (лучшие, по-моему, страницы), про смерть бабушки, про плацкартный вагон, про общагу… счастья своего не знает режиссер Маша Регина! А оно лежало так близко, в реальном опыте…

В общем и целом, главная неудача Левенталя — несовпадение заявки на новую героиню, с приписанными ей плодами творчества. Как говорил Станиславский, не верю. Мелодрама — отдельно, «высокое» творчество, art-cinema осталось голословным авторским утверждением.

Кстати, в отличие от захлебывающихся от радости критиков, читатели высказались гораздо трезвее. Рядом с откровенно комплиментарным, рекламным отзывом — «вкусно читаемый (какая стилистическая гадость.Н.И.), легкий, умный современный русский роман» в Интернете читаем: «Аннотация заинтриговала, но предвкушение не оправдалось. Для меня это не литература» (Луговская Ирина).

* * *

Как еще сегодня переплетаются высокое и массовое в современной прозе? Роман Александра Терехова «Немцы» — книга социально резонансная, прозвучавшая, точнее, даже прогремевшая по причине ее родства с реалиями московской чиновничьей жизни. Слово читателю: «Автор, честь ему и хвала, сумел чуточку приот-крыть настоящее лицо власти» (Сергей); «Жесткая проза, прививка от симпатий к власти» (Алина). Терехов по природе своего дарования сочетает тягу к откровенному и даже порой скандальному журнализму с литературной изобразительностью. Повседневную тайную жизнь чиновничества он знает, как крот, внедренный в эту закрытую касту; но он не может и не хочет оставить свой материал на уровне фельетона; ищет (и находит) метафору: оккупанты (немцы). Терехов составляет коллаж из реального и вымышленного, non-fiction вкупе с ultra-fiction; гротеск и газета в одном флаконе. Приближая текст к восприятию не очень искушенного читателя, который, меж тем, понимает больше, чем предполагают писатели («Любителям легкой литературы советую не беспокоиться, а всем остальным смело рекомендую» — Бон Наталья), Терехов не забывает о своей литературной сверхзадаче. В предыдущем романе, «Каменный мост», Терехов маневрировал между интервью и исторической фантазией, перегружая текст, потому что не мог оторваться от подробностей (и не хотел лишить их читателя); в романе «Немцы» автор отнесся строже к отбору. Единственно что он выпустил из своего внимания: если метафора так легко читается с самого начала, то зачем же тогда внимательно следить и дальше за авторской мыслью — только для того, чтобы умножать ее подтверждения? Да мы и так уже поверили! Оккупанты!

Журналистская составляющая таланта Терехова велика — вспомним его прекрасный очерк о высотном доме, опубликованный в «Огоньке»; вспомним его «Крысобоя» и non-fiction «Бабаева». Только вот парадокс: когда Терехов сосредотачивается на non-fiction, он больше выигрывает именно как художник. Чистота жанра есть чистота жанра. «Если берешься сохранять подольше чужую жизнь, ты должен гнаться не за выразительностью, а за полнотой — до последней искры, щепочки, до по-следнего пера, а не отбирать потяжелей, и только бронзу…» («Бабаев»). Но Терехов не хочет оставаться внутри жанрового гетто — он предпочитает расширять свои возможности, надеясь продвинуться дальше по дороге к читателю. А читатель реагирует. Положительно — «Книга очень понравилась!» (vs-mania). Сдержанно — «Пожалуй, разочарование». Иронически: «Жизнь чиновников показана ярко: портреты колоритны до карикатурности, трагические увольнения, душераздирающие переводы с понижением в должности, душевные потрясения получивших отставку. Эсхил с Софоклом отдыхают» (Учитель Симплетр).

Терехов в «Немцах» — для ожидающего читателя — переслаивает жгучую современность, концентрированную в метафоре («немцы»), с мелодрамой — главный герой и его дочка, от которой его отрывает бывшая жена; дочь, которую он до безумия любит…

И опять! Опять, как у Левенталя, — впрочем, несмотря на то, что оба романа, и «Немцы», и «Маша Регина», попали в один короткий список премии «Большая книга», их разделяет определенный период времени, роман «Немцы» появился все-таки по времени раньше. Итак, дочь. Пропажа дочери, украденная дочь, отобранная дочь! И бедная мать (у Левенталя), она же — отец (у Терехова). Страсти в клочья — особенно к финалу. И оба они — Левенталь и Терехов — типичный Малахов: «…Дочь ему не нужна… Не давал согласия на выезд, чтобы наказать… У нас спокойная, любящая атмосфера в семье… — Он может приходить к дочери домой? — Иск удовлетворить и назначить следующий график…» и так далее, вплоть до финального, совсем уже слезоточивого свидания с подросшей дочерью «— Папа!». При таком финале микшированными остаются все «оккупантские» страницы: побеждает мело-драма; она всегда побеждает.

Елена Шубина («Астрель») безошибочно помещает «Тетю Мотю» Майи Кучер-ской в издательскую серию «Проза: женский род», а еще снабжает обложку дивным женским портретом Модильяни, как бы возводя в четвертую степень «женского» адресный посыл романа, уже удвоенный женским именем автора и женским именем названия.

Надо помнить, что из читателей шестьдесят процентов — читательницы… И они любят читать про женские судьбы.

Майя Кучерская вроде бы играет от противного. «Адюльтер — пошлое развлечение для обитателей женских романов», — резюмирует ее героиня, в прошлом учительница — вот уж женская профессия, в настоящем корректор — а кто встречал корректора-мужчину, покажите его! Но — лишь играет. На самом деле — роман и впрямь женский, чуть ли не пародийно женский, то, что называется «для девочек», и то, что называется умственный, остронаблюдательный, интеллектуальный.

Кучерская заманивает сюжетом читателя — но дело для самого автора не только в нем. Автору страстно захотелось высказаться, высказаться напрямую и без оглядки, — а где и как это сделать, не в газете же «Ведомости», где обозреватель М. Кучерская печатает свои заметки? Там этого не то что не требуется — там такие высказывания по сути просто неуместны.

«Всех их — режиссеров, продюсеров, телеведущих, актрис, певичек, сценари-стов, журналюг и представителей юмористического жанра — всех этих блескучих раскрашенных старых и молодых баб с внешностью блядей, собственных молодящихся ровесников, кое-кто, кстати, занимал совсем недурные посты, и совсем еще юных, но уже лощеных мальчиков объединяло одно — страстная, ненасытная любовь к деньгам. Все они или уже продались с потрохами или готовились к сделке, кое-кто, впрочем, находился в творческом поиске и, продавшись прежде, теперь искал клиента побогаче. Взгляд его блуждал и не находил ни одного человеческого лица. Галдевшие, чокавшиеся, постоянно двигавшиеся, распадавшиеся и сливавшиеся в новые группки существа показались ему тогда извивающимся, жадным, влажным языком. Одних слизнут, проглотят и не подавятся, других будут лизать до одури. И ни за что не пропустят нужную задницу».

Такое автор может отдать персонажу, — не самому же себе. И персонаж тут как тут, — ведь роман! И персонаж, как говорится, весьма амбивалентный. Герой того самого «адюльтера», о котором рассуждала его женская «составляющая», у которой, в свою очередь, «уши пылают», и «радость… ненормальная, жаркая».

Мелодрама? Конечно, мелодрама. И написанная как можно мелодрамистее — безусловно, с учетом «запроса». Не удивлюсь, если в «Большой книге» Кучерская получит приз читательских симпатий.

* * *

«Высокое чтиво» — так обозначило одну из своих прозаических серий издательство «Время», словно бы предчувствуя тренд более десятилетия тому назад. И правда — тренд набирает писателей-сторонников. Литературу, пережившую конец эпохи литературоцентризма, пишут те, кто, в основном, формировался именно в ту достославную литературоцентричную эпоху, даже — эпоху литературного бума. Более того: литературный бум (конец 80-х — начало 90-х) выпал как раз на период человеческого и литературного становления и формирования не одного поколения. Ольга Славникова, например, — если проследить ее путь, то он ведет от изысканной, даже переусложненной прозы ко все более внятной. Вплоть до романа с простым сюжетом «Легкая голова». Эпитет «легкий» относится к решающей реалии повествования, — но и сама проза Славниковой здесь претерпевает намеренную авторскую операцию по освобождению от излишних, как, видимо, ей стратегически представляется, сложностей.

Почему это происходит — один из главных вопросов меняющегося литературного пейзажа. Одна из причин в том, что историческая драма оказалась серьезнее, а ее последствия — катастрофичнее, чем ожидалось. Последствием оказался неостановимый культурный оползень — от сползания в Средневековье в бывших «наших» республиках Средней Азии и «нашем» Северном Кавказе (да и в Москве примеров хватает). Писатель, чье самосознание было сформировано еще при литературоцентризме, на краю воронки изо всех сил удерживается (да и то — не каждый), а в образованную оползнем воронку захватило и крутит даже настоящего читателя, тянущего руку писателю для спасения.

Вот тот литературный продукт, те книги, о которых шла речь выше, высокое чтиво, — это и есть спасительная, по мнению авторов, веревка?

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru