* * *
Прости меня, учёный люд,
Мне высказаться не дают.
Вот посмотрите: айсберг тает.
Вот он растаял. Ну и что?
Он по объёму занимает
Объём воды, что вытесняет.
Такой вам это хрен в пальто.
Что было до? Вот это да!
К тому ж вода плотнее льда!
И это всякий понимает.
Скажите мне, с каких болтов
Боитесь таяния льдов?
Вы посчитайте на досуге,
И не останется следов
От та — пардон —
Яенья льдов.
Ещё о глобальных потеплениях
А может, у вас градусники сбились,
термометры или… ну как их там…
А может, не расстраиваться вам;
Ну, айсберги немножечко сбесились.
Ну, крокодилы плавают не там.
Возьмите всё, что вы сожгли, умножьте,
какой-нибудь там коэффициент,
на годы,
и подумайте, уроды,
какой быть должен градус у природы,
и посравняйте с тем, который есть.
Про море
Ну вот. Сижу на берегу.
А прямо, как положено,
тонула баржа на боку
и всё, что в ней положено.
Матросы с баржей так и сяк
пытались расставаться…
Да не греби ты так, моряк,
ведь этот берег, с печки бряк, —
мозгов моих абстракция.
Моряк же вылез и побрёл
Искать других пучин.
А я стоял, как тот осёл
меж двух охапк причин.
А. Парщикову
Алексей, извини, я, конечно, немножечко выпил.
Мне от этих Алёш надоело, уж это прости.
И сейчас я шагну через все эти слюни и пепел,
я сейчас посмотрю, что у нас остаётся в горсти.
Кто сказал, ничего? Да в горсти ещё столько такого,
что куда это деть и кому это надо нести…
Мрака — нет, как и света. И нету ничё тут плохого.
Смысла нет. И бессмыслицы тоже. Ещё раз прости.
* * *
Я старею, и я это знаю.
Ты стареешь и сам себе врёшь.
Я себя до конца понимаю,
ты себя никогда не поймёшь.
Я флиртую, гуляю и лаю.
Ты блядуешь, кусаешься, пьёшь.
Я направо и лево киваю.
Ты уже никому не кивнёшь.
* * *
Ко мне и птица не летит,
и зверь нейдёт…
Поэт проворный
на эти строчки налетит
и мчится прочь, уже тлетворный
Сухум — Красноводск
Я путешествовал. Но всё мне было в лом.
Я даже выстрелом не мог бы быть разбужен.
Я понимал умом, как не умом,
что я вообще тут никому не нужен,
и расколол паром, как топором,
каспийскую неправильную Лужу.
Был Красноводск повержен в пыль и зной
и белизной слепил погибший разум.
Мой глаз моргнул, и я увидел глазом
всё то, что оставалось за спиной,
и поразился страшной кривизной
того, что оставалось за спиной,
а впереди — как шашечки в кроссворде.
Я понимал, мне не пройти по хорде,
я понимал, что мне дают по морде,
хоть многого тогда не понимал.
* * *
Люблю инфляцию, но странною любовью.
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
ни полный гордого презрения покой.
Ни тайной старины заветные преданья
не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Просёлочным путём люблю скакать в телеге,
глядеть по сторонам и думать, в самом деле,
как этим летом негры загорели.
С горы идёт крестьянский комсомол
и под гармонику, наяривая рьяно,
орут агитки Бедного Демьяна,
весёлым криком оглашая дол.
Вот так страна! Какого ж я рожна
орал в своих стихах, что я с народом дружен…
Моя поэзия здесь больше не нужна,
да я и сам тут никому не нужен.
* * *
Рецензия на сборник стихов А. Аронова
“Островок безопасности”
На нём ни кокард, ни шевронов.
С улыбкою, как идиот,
последний романтик Аронов
по первому снегу бредёт.
В компании юных пижонов,
рифмующих взад и вперёд…
Ну, смотрят, ну вот он, Аронов,
но только не видят в упор.
Все знают, что это Аронов.
И слышали, что он поэт.
Но только для этих пижонов
Аронов не авторитет.
А он, без погонов и кляпа
Бессмысленный, как Чингачгук…
Хотя треугольная шляпа
и старый походный сюртук
Свернёт он налево-направо,
зайдёт на проезжую часть.
И слава, тупая, как лава,
его огибает, стыдясь.
И всем он и скушен и ясен
(собьюсь на возвышенный слог),
что до смерти он безопасен,
как этот его островок.
* * *
Сонет грозился перейти в венок.
Венок грозился перейти в корону.
Но, чтоб не строить эту оборону,
я снова в ножны засадил клинок.
Пусть будет там, как инок, одинок.
Нам нету дел до абордажных шмонов.
А тот дублон из тысячей дублонов
прибитый к гроту, он — наискосок.
На палубе витийствовал Старбек.
Он говорил со мной — как с человеком.
И век моргал невозмутимым веком.
И шёл на дно, как выброшенный чек,
и шёл на дно к другим своим калекам.
Но от отсека я отсёк отсек,
как Маринеску, абсолютным стеком.
