Александр Егоров

Пятьдесят восемь лет спустя

Об авторе | Александр Афанасьевич Егоров, 1936 г. р., родился в Новосибирской области в семье вольного пимоката-старообрядца. С 12 лет сирота, самоучка. Окончил ремесленное училище по специальности “электромонтер промышленного оборудования”, потом освоил более десятка строительных профессий, за 52 года на производстве работал чертежником, механиком, замерщиком-проектировщиком, геодезистом-строителем, библиотекарем, электромонтажником, электрообмотчиком, энергетиком, бойлерщиком и др.; три года работал в море. Внедрил более тридцати рационализаторских предложений. С 1996 года на пенсии. Имеет три кандидатских балла по шахматам, 14-кратный призер региональных турниров, занимался шахматной композицией, опубликовано пять шахматных задач. Автор более 16 книг и 300 литературных и публицистических публикаций. Сфера особых интересов — история, особенно постсоветская. Участвовал в Международной конференции старообрядцев (Владивосток, 1994), в Международном научно-методическом семинаре Уссурийского ГПИ (2001, 2002), в Благовещенске в чтениях, посвященных Муравьеву-Амурскому (2009), в Мандельштамовских чтениях (Владивосток, 2006, 2009—2011).

28 февраля 2012 года довелось мне послушать беседу Ники Стрижак с гостями студии 5-го канала. Тема — состояние Российской армии. Ее мобильность, боеспособность, техническая оснащенность, дисциплина, моральный дух, вооружение, коррупционная составляющая, дедовщина. Один из гостей вскользь упомянул о дедовщине, что была им испытана-де “на собственном опыте” еще 30 лет тому назад. Маститый аналитик пояснил, откуда она родом: давным-давно в Советскую армию призывали отсидевших лагерные срока.

На передаче это споров не вызвало, а в прессе я встречал и другие суждения. Например, что дедовщина началась в 60-е годы, когда вместо трех лет стали служить два года (приказ от 12 октября 1967 года). Дескать, встретились два потока дедов, двухлетнего и трехлетнего срока службы, и с этого-де момента пошел отсчет дедовщины/бедовщины.

Позвольте мне, долгожителю, засвидетельствовать важнейшую веху: 1954 год — год повсеместного распространения этого явления в самых его жестоких формах. А корни его уходят куда глубже, чем предполагают все размышляющие на эту тему журналисты. Вся история ХХ века стала причиной этого явления: сталинские репрессии и детское сиротство, десятилетия голода и беспризорничества, физическое и нравственное насилие, ранняя детская судимость — судимость в 12 лет! За детские проступки! Известно, что все мыслимые отрицательные рекорды, что фиксируются соответствующими комитетами ООН, принадлежат России: число наркоманов, душевнобольных, алкоголиков, инвалидов, беспризорных детей, и т.д. и т.п. Такова плата за невиданный в истории социальный эксперимент…

После конвульсивных призывов 1941—1942 годов вторично призывать зэков в армию начали на заключительном этапе Великой Отечественной войны из-за огромных потерь наших войск, под ответственность командующих фронтов; иногда по приказу командующих армий призывали полицаев и пересидевших войну на печах у солдаток окруженцев 1941—1942 годов. Всех уцелевших в боях, как у нас водится, после войны судили — давали очень приличные срока.

После окончания войны призывать сомнительные кадры перестали. Поэтому призывникам 1942—1943—1944 годов (рождения 1925—1927 годов) пришлось служить по 7—8 лет.

Вновь призывать отсидентов решились уже после смерти Сталина — ощущался большой призывной недокомплект. Почему? А дело в том, что из-за безумной коллективизации 1929—1930 годов, трехлетнего голодомора 1931—1933 годов и последовавшего затем многолетнего скрытого голодомора, а также набиравшего обороты “большого террора”, когда миллионы оказались в лагерях и ссылке, в бескрайней крестьянской России случился демографический провал.

Так случилось, что в августе 2002 года я впервые посетил родину моих предков. Никогда в жизни я не видел своих дедушек и бабушек, дядей и теток, но со слов мамы давно знал, что мы из староверов; семнадцать человек нашей родовы погибли в ссылке где-то в приобских рямах. Выясняя родословную, в Венгеровском районном загсе Новосибирской области я наткнулся на странное отсутствие некоторых книг записи рождения и смерти. После долгих уговоров мне дали книги 1933—1934—1935—1936 годов. Что меня больше всего потрясло в этих четырех книгах, так это полное отсутствие регистрации рождения детей — только смерти. Записи в них сделаны полуметровыми каракулями без разбора строк, по диагонали. До сих пор стоят перед глазами очень аккуратные записи 20-х годов и эти чудовищные каракули середины 30-х. Часто можно было встретить такое: написание фамилии начиналось на первой строке, переходило на вторую, а заканчивалось на третьей строке — лесенкой “под Маяковского”. То есть в селе некому было вести делопроизводство — совершенно исчезла сельская интеллигенция…

Итак, случился демографический капкан. В многомиллионную Советскую армию некого стало призывать. Но власти, как водится, нашли выход — поскребли по сусекам. А сусеки оказались криминальными. К 1954 году призывники 1927 года прошли лагерные университеты. Дети рождения 1928—1933 годов испытали ссылку, побеги, бездомное скитание, попрошайничество, воровство, лагеря и тюрьмы. Кто-то из них успел побывать за колючкой дважды и трижды. Попадая из-за куска жмыха, горсти гороха или за связку подсолнухов за решетку, одни малолетки озлоблялись, другие навсегда приобщались к преступному миру со своим кодексом поведения и этикой, далекой от официальной этики строителя коммунизма.

Не секрет, что дедовщина во всех армиях мира в том или ином виде всегда существовала. Была она и в Красной армии (РККА) времен Гражданской войны, и перед Великой Отечественной, и после нее. В стародавние времена старослужащие солдаты всегда имели право выбора верхней или нижней койки, право светлого (солнечного) или темного угла казармы, право спать у печки или батареи, право первого черпака из общего бачка, большей порции мяса или рыбы. Бесспорного права отлынивания от наряда на хозяйственные работы, в караул и тому подобных привилегий. Я могу судить об этом, исходя из рассказов отца, служившего с 1919 по 1923 год, и по своей жизни в 1948—1955 годах в воинском гарнизоне на острове Сахалин, перенасыщенном всеми родами войск. Это все было не только в армии, но в любом тесном временном коллективе, о чем я могу судить и по учебе в ремесленном училище в 1949—1951 годах, и по многолетней чемоданной жизни в темных общежитиях, и по работе в рыбацкой артели, в аварийных и пожарных командах, а особенно на лесоповале, когда ночевать приходилось в лесу и всю ночь надо было поддерживать огонь в костре...

Это была мягкая дедовщина, патриархальная, если можно так выразиться — семейная, скорее напоминающая отношения старших и младших братьев — без увечащего насилия, а тем более смертельных случаев.

А вот явление изощренно-изуверского, криминального характера возникло лишь в 1954 юбилейном году, когда широко отмечалось 300 лет дружбы с Украиной. Кремлевскими небожителями было много выпито и съедено. Под шум фанфар, по примеру Сталина, отдавшего в 1936 году Казахстану пять русскоязычных областей, братьям славянам подарили (по пьяни?) Крым. И все бы ничего, да в 1953-м прошла знаменитая бериевская амнистия. Осенью 1953-го “махновщину” призывать побоялись (вспомним, исторически достоверный фильм “Холодное лето…”). Помнили государственные мужи весенний поток амнистированных, от которого еще не успели оправиться администрации глубинных районов страны. Я в 1953 году жил на Сахалине, и на моих глазах через остров прокатилась двухсоттысячная волна строителей железной дороги по Северному Сахалину и тоннеля под Татарским проливом — несчастных зэков, озверевших от долгого сидения. Особенно много преступлений совершалось ими на мелких железнодорожных станциях и разъездах, где не было штатных милиционеров… В тот год коридоры всех военкоматов, стены железнодорожных, автомобильных и морских вокзалов, речных пристаней и отделы кадров крупных предприятий были оклеены приказом министра обороны Николая Булганина, в котором предписывалось явиться на призывные пункты всем уроженцам 1927 — 1935 годов. Всего девять возрастов! Так уж случилось, что основной контингент юношей 1927 года был призван в Красную армию еще в 1944-м, но по разным причинам многие из них остались вне поля зрения военкоматов. Одни после окончания четырехмесячной “учебы” в ФЗУ или ФЗО работали на оборонных заводах, железной дороге и в шахтах. Другие успели попасть за колючую проволоку, в том числе за опоздание на работу или прогул.

И вот этот взрывоопасный контингент в 1954 году пришел в казармы. Двадцатисемилетние блатари стали в один строй с девятнадцатилетними маменькиными сынками. И началось…

Оставшись в двенадцать лет сиротой, я все это хорошо знаю по собственному опыту. Я был призван в Советскую армию в 1955 году с Сахалина, служил на Камчатке, в Приморье и на Кольском полуострове. В нашем полку были солдаты с 200—300 сутками гауптвахты. Они игнорировали команды “Отбой!” и “Подъем!”, не ходили в столовую строем, частенько поколачивали сержантов. Именно тогда они и ввели институт “присяги” и “прописки”. “Присягой” были 25—50 ударов железной ложкой по голому заду новобранца. “Пропиской” — 20—30 ударов солдату, переведенному из одного подразделения в другое или еще как-нибудь перемещенному...

Мне все это приходилось видеть собственными глазами. Сиротский опыт, учеба в ремесленном училище, армейская служба, работа в ГПТУ, техникуме и институте позволяют мне трезво говорить, что для преодоления этого разрушительного явления необходимо его глубокое и всестороннее исследование.

И радикальные меры по оздоровлению армии. Тут могло бы помочь открытое общество с многочисленными гражданскими институтами. Только беспощадное увольнение зажравшихся генералов способно остановить тотальное воровство оружия и боеприпасов, из-за которого “спонтанно” взрываются склады, а чиновники еще и получают “за геройское поведение” правительственные награды и карьерное продвижение. Я не шучу, такую награду вручили у нас в Приморье за три взрыва складов с боеприпасами губернатору, дремучему Митрофанушке, в беседе с тележурналистом объявившему однажды Таллинн столицей Латвии. Этому четырежды “доктору наук” вручили три правительственные награды! Ведь коррумпированная вертикаль пронизала все государственные институты сверху донизу, и армию — в первую очередь: защищать достижения чиновников на коррупционном поприще будут лишь те, кто тоже в доле.

Силовики на местах, как некогда в старину воеводы, живут в провинции “на кормлении”. Вольный выпас им нравится, рейдерствуют в свое удовольствие. Но и эта древняя традиция не вчера возродилась, а и в советское время имела развитие: советская армия была не только защитницей страны от внешнего врага, но и вспомогательным инструментом устрашения и подавления подневольного населения. В отдаленных островных районах роль милиции выполняли пограничные комендатуры, а где их не было — военные любого рода войск.