Ксения Некрасова: « …Опечатала печатью слез я божий дар из вышних слов». Публикация, предисловие и комментарии Евгении Коробковой.
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Ксения Некрасова: « …Опечатала печатью слез я божий дар из вышних слов»

О публикаторе | Евгения Коробкова — критик, студентка Литературного института им. А.М. Горького. Живет в городе Карталы Челябинской области.

 

Ксения Некрасова: “Опечатала печатью слез я божий дар из вышних слов”

В январе 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Ксении Некрасовой, своеобразного поэта с необыкновенной литературной судьбой.

Она родилась на Урале, училась в педагогическом техникуме, но, не закончив, уехала в Москву, чтобы получить образование в Литературном институте.

Несмотря на то что Ксения жила сравнительно недавно и умерла в пятидесятые годы прошлого столетия, само существование ее имеет очень мало фактических доказательств.

Происхождение, место рождения, настоящие родители Ксении Некрасовой — неизвестны.

Не сохранилось объективных описаний внешности Ксении (удивительно, учитывая, что она жила в эпоху фотографий). Известен портрет Некрасовой, выполненный художником Фальком. Однако вряд ли стоит полагать, что изображение носит портретное сходство. Жена художника вспоминала, что посетители, видевшие портрет, не узнавали на нем Ксению, а сама Ксения не оценила работу художника, сообщив, что Фальк изобразил ее “так запросто”, в то время как она сама “изысканная”.

Подчеркнуто ирреальный и абстрактный характер носят и словесные описания облика Ксении. Так, к примеру, в одном из стихотворений Бориса Слуцкого сообщается, что у Некрасовой голос “сельской пророчицы”, а волосы ее — “синего цвета”.

Сама Ксения в одном из дошедших до нас верлибров характеризует свой земной образ не менее загадочно:

“Мои стихи иль я сама — одно и то же, только форма разная”.

Она не оставила своего имени в важных документах эпохи: не подписывала литературных манифестов, не позиционировала себя как основателя какого-либо творческого движения. Почти не публиковалась. Не сделала ничего, чтобы хоть каким-то образом “зацепиться” и остаться в истории.

И тем не менее осталась.

Образ Ксении стал мифологичным образом, а имя вошло в мемуары чуть ли не всех литературных деятелей ее времени. До сих пор из уст в уста передаются истории с участием Некрасовой. До сих пор ей посвящают стихи:

Н. Глазков заменит всех писак,
я один такой в огромном мире,
адрес мой: Арбат, 44,
где в своей квартире 22
я пишу стихи, пилю дрова,

где однажды Ксюша ночевала,
Ксения Некрасова, она
в саже вся, как чурка из чувала,
днем пришла, стихи наколдовала
и доколдовала дотемна,
ведь не выгонять же, на ночь глядя,
я и постелил ей на полу.
Ночью будит: “Коля, Христа ради,
дай мне ваты, тряпочку, иглу
с нитками”. “Вон тряпка в том углу,
вата в окнах, а в шкафу на полке,
кажется, есть нитки и иголки”.
Сколько на меня свалилось бед,
спать хочу и ей о том толкую,
но опять послышалось чуть свет:
“Коля, Коля, погляди, какую
куколку я сшила”.

Александр Ревич. Перед светом
// Дружба Народов, 2010. № 10.

Совершенно не имеет значения, имела ли место та или иная байка. В свое время Ницше заявлял о том, что факта не существует, есть только интерпретация. Современные ученые склоняются к мысли о том, что события прошлого зависят от “социальных представлений”. Этот термин ввел в обиход французский социальный психолог Серж Московичи. Социальные представления — это распространенные в социуме устойчивые представления людей об окружающем их обществе.

Такими “социальными представлениями” являются не только мифы и легенды, сложенные о Ксении. Очень своеобразное творчество Некрасовой не забыто в том числе и потому, что представляет собой податливый материал, способный меняться в соответствии с социальными представлениями. К примеру, в рукописях Ксении Некрасовой хранится несколько десятков вариантов одних и тех же стихотворений. Причем каждый вариант можно считать финальным. В разное время (после смерти Ксении) редакторы выбирали для публикации то, что казалось наиболее соответствующим духу времени.

Так и сегодня многие “забракованные” прежними публикаторами верлибры Некрасовой кажутся невероятно современными и новыми, словно их писали не в прошом веке, а совершенно недавно.

Социальные представления долговечнее материальных фактов. Изменяясь с течением времени, они живут значительно дольше. Они создали “защитную оболочку”, позволившую донести до сегодняшнего дня, не растеряв во времени, удивительное и самобытное творчество Ксении Некрасовой.

В настоящей публикации собраны не издававшиеся ранее дневниковые записи подруг Ксении Некрасовой, повествующие о жизни поэта; письмо Ксении Некрасовой мужу, в котором она рассказывает о том, как сложилась ее жизнь в годы войны.

Представлены подборки не публиковавшихся ранее стихотворений, написанных в мирное время и в годы войны, а также дневниковые записи, являющие собой прекрасную иллюстрацию нестандартного (мифологического) мышления Ксении.

О.Е. Наполова* 

Записки о Ксении Некрасовой

Ксюшу Некрасову знала вся Москва, но трудно представить, что кто-то занялся бы описанием ее жизни.

О Ксюше можно начинать писать со слова “здравствуйте”. Это слово произносилось певуче и особенно возвышенно, как будто она несла в нем добро и радость этому дому.

Она не знала, переступит ли порог или откажут ей войти. Надо понять это ужасное ее состояние: примут или нет.

Иногда входила радостная, с искоркой в глазах, заявляла, что принесла новые стихи и сейчас их будет читать.

Ее не смущали новые люди, наша занятость или наш отдых. Она несла строчки так: вдохновенно и восторженно шла к выбранному месту, устраиваясь, складывала ноги по-восточному, поднимала маленький палец вверх, приглашая всех быть внимательными к ней. Читала всегда превосходно, дирижируя пальчиком вправо и влево.

Потом разговаривала разговоры.

Одета Ксюша была бедно. Одежды были подарены кем-то или сшиты из очень длинной ткани.

Что мы знали о Ксюше:

Замужем она была за инженером. Интересно, что за ее неполноценность в смысле бытовом, он все-таки окружил ее заботой вплоть до приобретения дамских вещей. Перед войной она родила мальчика Тарасика. Видимо, помогала ей во всем няня, которая и обслуживала ее. Но наступил 1941 год.

Шахты эвакуировали. У Ксении есть стихотворение, которое называется “41 год”. В нем описана картина отступления. На эвакуацию пришелся самый тяжелый момент в ее жизни. Беспомощность в быту, болезнь ребенка и смерть разрушили их семью. Муж потерял рассудок и не смог работать. Получал паек хлеба. Украдкой съедал свою норму хлеба, прикрываясь газетой. Впоследствии его состояние ухудшилось, он искал по помойкам съедобные отбросы. Ксения голодала. Окружающие по доброте сердца стали ей советовать идти в Ташкент. Она собрала свои стихи в мешок и пошла пешком. По дороге жила подаянием от кишлака до кишлака. В Ташкент пришла опухшая, оборванная, грязная.

Шла к русскому храму, чтобы умереть. Но кто-то встретил из знакомых.

Приняла участие в ее судьбе Ахматова. Послушала стихи, накормила и определила жить.

Ксения недолго прожила в Ташкенте. Вскользь были разговоры, будто она окружающим в тягость. На том основании, что опять-таки не справлялась с бытом. Ахматова отправила ее в Москву с писательским пайком! И в скором времени за паек ее приняла старушка в своем доме в Болышево.

Ксения бродила по Москве и в доме Яхонтовых проводила большую часть своей жизни. Попутно встречалась с Эренбургом (кстати, иногда получала от него материальную помощь). Заходила к Кассилю, Пришвину, к художнику Фальку (кстати, писал ее портрет).

Заходила к жене скульптора Орлова, который помогал деньгами, так, что она могла приобрести на эти деньги пальто и обувь. Изношенность Ксении всегда была отчаянная.

Бывая в кругу писателей, всегда терпела отказ. (Имеется в виду, что Ксению отказывались принимать в Союз писателей. — Е.К.) Наши слезы, уговоры не ходить — не помогали. Поэтому мы были вынуждены одеть ее достойно для выхода в свет. Все оказалось безуспешно.

Дамы писательские, шокированные ее болтовней, однажды со скандалом Ксюшу не впустили.

Год Ксения жила в доме Яхонтовых, которые тоже очень нуждались. Нас она любила и с нами ходила всюду. Коненков был очарован ее стихами. Она — его скульптурами. Олеша подарил ей свою книгу с подписью.

Удивительны ее рассказы о камнях! Она могла делать очень интересные поделки, нанизывая бусины из камней.

Однажды Лиля (речь идет о Еликониде Яхонтовой, сестре О.Е. Наполовой. — Е.К.) записала ее голос с чтением стихов. Пластинку послали в ЦК партии с просьбой оказать помощь (письмо с пластинкой называлось “Дорогому товарищу Сталину от поэта Ксении Некрасовой”. — Е.К.). Ответа не было, и запись пропала.

Вдруг в 1951 году у нее родился второй ребенок, мальчик Кирилл. Сбылась ее мечта быть не одинокой. Но куда ей было деваться по выходу из больницы?

Направилась к скульптору Коненкову. Пробыла там полтора месяца. Маргарита Ивановна (жена скульптора Коненкова. — Е.К.) устала. Она служила Ксении во всем, но не справлялась. Весь дом был на ней, не было возможности делать свои дела. Тогда Маргарита Ивановна обратилась к Лиле с вопросом, что делать.

Лиля направилась в Союз писателей. Тогда там засуетились, определили Ксению в дом матери и ребенка, где та прожила один год. Через год ребенка отдали в ясли, а ее — к дворничихе писателей. Дама хорошо за ней ухаживала. По выходным дням Ксения навещала ребенка. Горем были поиски средств для гостинцев.

Лиля подарила ей новые туфли. Донашивалась старая шуба. Вера Инбер подарила материал на платье.

И еще Ксения была неприхотлива в еде: сухари обмакивала в постное масло и запивала кипятком. Тем и счастлива.

Лиля привела ее в поэтическую секцию. Состоялся вечер. Ксения читала стихи, говорили Лиля, Евтушенко и другие. Все прошло очень интересно.

Ксюша ходила с нами на выставки. Однажды на выставке Глазунова она в толпе начала читать стихи. Еще, еще и еще. Администрация испугалась и запретила Ксении приходить. В предчувствии плохом о здоровье Ксении Лиля с письмом идет к Соболевой, чтобы получить средства на машинистку. Перепечатываем ее стихи у нас в доме.

Не забыть, что она училась в Литературном институте. Поэт Глазков рассказывал, как они после лекций одевали ее, как ребенка, застегивали пуговицы, шарф повязывали и шли к памятнику Пушкину, где она читала стихи. Стихи ее впервые напечатали в 1937, кстати, Асеев первым дал прекрасную статью к ее стихам, но впоследствии от нее отмахивался, как от привидения, которое ходит... Василиса Прекрасная — так звала ее Лиля, но он, Асеев, не мог видеть Ксению в несчастном ее пути.

В скором времени — 1958 год — делают сборник ее стихов. Лиля составляет поэтическую подборку. Пишет прекрасное предисловие. Но так и не напечатали. В эти же дни Ксюше оформляют комнату. Она получает жилье, счастливая, ходит со связкой собственных ключей. Принесла гранки и исчезла на четыре дня.

В ночь с 16 на 17 февраля Ксения умирает. Остался ребенок...

Похороны ведет секция поэтов. Клятва Тушновой не забыть ребенка (забыт).

Выступал Ильин, были Слуцкий, Евтушенко... Мне вручили захоронение, в кремации в стене помещены предложенные нами в овал стихи.

Оформление опекунства...

Паспортистка: “Мы утверждаем ваше опекунство, но не думайте, что комнату вам оставим. Мы ее отбираем на том основании, что она не успела оформить комнату в те 8 дней, которые прожила на своей жилплощади”.

Лиля умерла.

Я осталась одна. Все, что было возможно, я делала для Кирюши. Мои посещения к нему, его приезд к нам, по-моему, сгладили его круглое сиротство.

Отца не знаем.

Много раз хотелось обратиться в поэтическую секцию за поддержкой. Я бы даже не за материальной стороной обратилась, а о другом, о его будущей жизни.

Мне страшно думать, как он окажется без ближнего дома, без друзей, когда покинет детский дом. Много, много у нас друзей, все знают о его существовании, но никто ничем не интересуется. Надо непременно искать многосемейную семью. Я волнуюсь, что моя жизнь недолгая. Немедленно надо что-то предпринимать

Как было опасно в 62 года оформлять опекунство...

 

 

Е.Е. Попова-Яхонтова

Воспоминания о Ксении Некрасовой*

11 января 1958 год

Приступили к переписке стихов К. Некрасовой. Задумали собрать ее рукописи и привести в порядок. Печатала Анфиса Васильевна Сарычева. Помогала разбирать Ксения.

19 января

Собиралась в Харьков. В метро на станции Арбатская на эскалаторе встретила Ксению. Окликнула ее. Она спустилась ко мне, и мы простились. Она поцеловала меня три раза по русскому обычаю. Это была наша последняя встреча.

17 февраля

В Москве, в ночь на 17 <февраля> умерла Ксения Некрасова — поэтесса, прекрасная дочь земли русской. Родители ее неизвестны, воспитывалась на Урале, в Шадринске, в семье инженера горного дела. Оставила сына Кирилла, 6 лет.

2 апреля

Узнав о смерти Некрасовой, вернулись в Москву и привезли пуд рукописей. Сестра лепит фигурку Ксении. Союз писателей передает мне ее рукописи.

5 апреля

Я думаю о ней и оплакиваю ее. Это надвигалось. Об этом стали сообщать ее последние стихи. Я это видела и понимала. Все в том Союзе были слепы (дважды подчеркнуто. — Е.К.). То гармоничное пространство, которое создавалось в процессе творчества, ушло. Осталась боль.

Письмо Ксении Некрасовой мужу Высотскому Сергею Софроновичу

2 декабря 1944 года

Сереженька, друг мой хороший. Спасибо тебе, что ты написал мне, а мне так было одиноко. Временами находит такая тоска, все думала, как ты там один живешь, видимо связала нас судьба или бог.

У меня все хорошо: приняли в союз писателей, дали 5 американских подарков: 1) платье 2) туфли 3) перчатки 4)шерстяной вязанный жакет 5) отрез на костюм.

Как я с подарками расправилась:

Платье желтое из тонкой шерсти сменяла у хозяйки моей на черное бархатное, мое было узенькое и тонкое, а это широкое добротное. И мне очень идет, особенно когда наденешь кружевной воротничок (воротничок, старинное кружево, подарила хозяйка). Туфли на пробковой подошве оказались гнилые и на картонной подошве, при первом удобном случае размокли и разорвались, хватило на три недели.

Перчатки зимние, мохнатые, шерстяные, когда жили у Лены (уральские родственники мужа. — Е.К.), а Лены дома не было, уезжала, — оставался Стасик, — перчатки канули на дно вечности.

Отрез на костюм, английская шерсть стального цвета, мне продала за три тысячи домработница Литвиновых.

Вырученными деньгами я и живу. Заплатила за 2 месяца за квартиру моей добрейшей хозяйке Полине Алексеевне Шарымовой (Болышево).

Жакет бордовый ношу.

Сереженька, меня разыскала дочь Литвиновых, художница Таня 25 лет, замечательный человек, оригинал и чудак и добрейшее сердце. Она слышала мои стихи до войны и не забыла их, и спрашивала обо мне у моих товарищей по институту. И вот, когда я приехала, то мне вручили ее телефон, я частенько бываю у них и знакома с ее папой и мамой.

Союз писателей вручил мне шубу очень хорошую на вид и теплую, и хочет еще валенки вручить, а я пока хожу по снегу в Таниных английских башмаках и шерстяных чулках и носках.

Так как я член ССП то у меня и паек писательский и я живу очень хорошо. Обедаю в клубе-ресторане писателей.

Сергей, милый, забудь о вещах, которые у нас были, и без них проживем, не умрем. Все они пропали у Вали и у его тещи и у Елены (здесь и далее названы уральские родственники мужа. — Е.К.), половину продали и износили в первые годы войны.

В общем, я сделала вывод, что они украли наше и все-таки нищие и жалкие созданья.

А у нас ничего нет, но мы опять-таки богаче их, и все у нас будет.

Ну да бог им судья.

Представь себе, сын Валентины жив и идиот. Ему 4 года, а он не говорит, не ходит, пачкается под себя и почти ничего не понимает.

Это после менингита.

Елена живет одна. Валентин ее на Урале бросил, но хотел приехать.

Сергей, почему ты ничего не пишешь о себе. Где ты сейчас. Как живешь.

Сереженька, почему такое сухое письмо, разве я чужой человек тебе, ведь можно все подробнее написать.

Сергей, береги себя и жди. Вызов будет, будь спокоен. Будем опять вместе жить, поедем на Украину. А люди есть очень и очень хорошие. Только их мало и не скоро найдешь точный адрес, когда и как высылать вызов.

Вещи чепуха, не в вещах жизнь. Ну, будь здоров, целую тебя, мой Сереженька. Меньше обращай внимания на мелочи. Быт и мелочь едят человека.

У меня ничего нет

Шуба да 2 платья, 2 смены белья, и я не горюю.

Вот если бы ты был со мной, мне было бы очень хорошо.

Перешагивай, Сереженька, мелочи жизни. Будь духом крепче и выше людей.

Ведь ты же понимаешь их, а раз понимаешь, то и отбрось их мелочи легче.

Выживает тот, кто окраску менять умеет.

И тот, у кого большая душа и понимающий ум.

А остальное чепуха.

Не ищи помощи у людей, а ищи силу побороть препятствия в самом себе.

Ты помощник сам себе, а не посторонние люди.

Верь в себя, в свой ум, в свои силы.

И все будет хорошо.

Ксения

Мысли о современности* 

* * *

Подымается новая сила — жадно поедающая и мороженое, и белый хлеб и всякую дорогую и дешевую пищу с одинаковым усердием. Хватающая шелк, ситец, панбархат, корыта, кровати, зеркала, тубаретки, душегрейки, резиновые сапоги, с энергией, мощь которой непроверена, неизмерена, набрасывается эта сила на леса, реки, горы и озера.

* * *

Металлы действуют друг на друга, как человеческие характеры, причем первые — под действием энергии, а вторые — под действием исторической энергии. А над всеми расположены электрические заряды.

(Записываю под впечатлением статьи “О делении ядер под действием нейтронов”).

* * *

Тема:

человек с земли с запасом на 1000 лет улетает в космос в межпланетное пространство.

Его цель — записывать видимое. Он посещает много планет, поколения сменяются, и великая книга записей переходит из рода в род и наконец становится как бы богом.

* * *

Толпе, массе, — свойственно воспринимать, впитывать в себя великие идеи и настоящее прекрасное, как земле дождь. И если сказанное по-настоящему велико, то простые люди пойдут за ним куда угодно и как угодно.

* * *

Разве правда заключается для людей в том, чтобы показать им их тяготы жизни? Их черное настроение — от этих тягот? По-моему, правда — в понимании русского народа.

* * *

по каким-то неизвестным мне причинам

уезжала Дарья из колхоза

* * *

На русской земле

Большинство жителей — талантливых

Или смекалистых.

А мрачных с синими мыслями —

Встречала я среди интеллигенции,

А у простого народа синих мыслей не бывает

* * *

Самое замечательное из живых и холодных явлений на земле —

Есть человеческое лицо

Недаром оно расположено рядом

С полушариями мозга

* * *

Голубые орлы не бывают

* * *

Всякое лицо и вождя, и короля, и раба, и свободного человека — прекрасно по выразительности чувств. И как ученые открывают законы физических и химических наук, так поэты судьи и художники сделают открытия в виде человека, найдя лучи радия в глазах и атомы, распады и образования в мозге человека, так как мозг наш похож на сжатую до предела вселенную, из которой выжато все пространство.

* * *

Когда птенцы уходят из гнезда
И остается мать одна —
То удлинняются морщины на лице
И белые печали на висках.

* * *

Господство гигантской индустрии и колоссальных машин неоспоримо создало новые небывалые рефлексы в центральной нервной системе современного человека. А раз так — то следует понятие прекрасного извлекать из людей, которые овладели машинами и пространствами, и на этом извлечении строить современную эстетику.

* * *

Моими учебниками являются совершающиеся факты на улицах и в зданиях Москвы. И размышляя о виденном мною, я обыкновенно рассматриваю репродукции картин, где художник берет какой-нибудь характерный в определенное для времени мгновение факт и изображает его в образе, дает ему лицо, фигуру, платье и обстановку.

Каждое мгновение существования факт = есть существование в определенном образе мысли, меняется факт — меняются мысли. И только живопись может одеть мысль и поставить ее пред живущими в одном состоянии на веки веков. Вот поэтому я и учусь беспрестанно у свершившихся фактов на улицах и в зданиях Москвы и у мировой живописи старых и современных мне художников — отсюда и нужно исходить, если хочешь понять мои стихи.

* * *

Впечатления о Российско-Голландской выставке цветов. Сентябрь, 1955

— Цветочная выставка Московской области и Голландии отражает суть народа того и другого. На русской части выставки цветов многое множество: в вазах не букеты, а тугие веники, сортов тоже много, цветы подобраны один к другому без учета форм и цвета, в общем, богатство чувств и обилие прекрасного удивляет и поражает, но все это в великом сборище безвкусицы и дикой душевной некультурности (печально и горько).

— Про Голландию я бы сказала, что чувства и душевность в голландских цветах отсутствуют. Есть декоративная красивость. Есть и поэтичные цветы, как декадентские стихи. В цветах мало природы, много искуственного, но все это подано с таким отшлифованным изяществом, с таким блеском и вкусом, что москвичи только ахают.

* * *

Правда — в добре, а добро присуще русскому народу (а не царям).

Искателю правды нужно иметь индийское совершенство духа. А индийский Будда появился из цветка.

Но влияние цветов на сердца

Не стоит еще вровень с железом

И мы молча глядим

И ворочаем думы свои.

* * *

Взрослые только притворяются взрослыми —

Думаете, украшения елочные они для ребят покупают? Сами себя, не хуже младенцев, забавляют, а внешне посмотришь — очки, шляпа, портфель в руках.

А у самого в кабинете — медвежата на столе. Да и эти туалетные безделушки — тоже игрушки. Человек до конца своих дней остается ребенком, только мозговые линии умножаются и углубляются к созреванию, поэтому взрослый и становится по-настоящему умным и серьезным. А к старости извилины усыхают и в старике опять начинает царствовать ребенок.

Записки из поезда “Москва—Ялта”

* * *

Море требует, чтоб на него смотрели
И когда ты в молчании постоишь
Поглядишь на него
Море разрешит полюбить себя
И останется в сердце твоем.

* * *

Круглые шары паразитов съедают деревья (пригород Харькова).

Торчат кое-где на пашнях немецкие деревянные кресты. Появились пирамидальные тополя. Преобладает чернолесье. Вокзал Харькова. Две молодые стрелочницы с флажками встречают поезд. Гордые и румяные, как адмиралы.

* * *

Гора

Медвежья гора
Печально-одинокая гора
Она предстала предо мной
Отвергнутая прочими хребтами
Стояла в море
И облако дымилось на челе
И солнце отражалось в море
Похожее сиянием
На полотенце.

* * *

Ялта

Листья у всех растений в месяц февраль как кожаные. Земля — почва — великолепного коричневого цвета и напоминает цыплячий пух.

Огромное дерево называется “волчьи ягоды”.

Люди, живущие среди зеленой благодати, лишены восхищения. Не так, как москвичи радуются каждой веточке.

Стихотворения 1944—1946 годов

Подборка составлена по материалам тетрадей, датированных 1944—1946 годами. Большая часть произведений написана в военное время. Находясь в эвакуации, Ксения задумала написать поэму о блокаде Ленинграда и сшила себе специальную тетрадь для сбора материала. Как следует из записей, воспоминаниями с ней поделились эвакуированные сотрудники Ленинградской академии наук. Однако работа не заладилась. В самодельную тетрадь Ксения записала лишь три отрывка из жизни ленинградцев. Свободные листы тетради были пущены на черновики. Из черновиков мы взяли для настоящей подборки стихотворения “Набросок”, “Садовник” и “Судьба дала мне в руки ремесло”.

В “Наброске” рассказывается о событиях, произошедших в семье Ксении в 1941 году. Стихотворение автобиографично и, по сути, представляет собой оформленную в столбик дневниковую запись. После подрыва шахт в Подмосковье муж Некрасовой, горный инженер Сергей Высотский, предлагает Ксении уехать с ним в Азию. Однако та отказывается, предпочитая остаться с сыном Тарасиком в Москве.

Один из вариантов этого стихотворения под названием “1941 год” уже появлялся в печати. Впервые он был опубликован в книге “Судьба”, изданной в 1981 году. Однако в напечатанном варианте стихотворение имело иной порядок эпизодов и было лишено “документальных” частей. Например, очень интересного, на наш взгляд, отрывка, в котором Ксения воспроизводит состоявшийся между ней и мужем диалог.

“Садовник” — прежде не опубликованное стихотворение. Тема садовника — одна из основных тем в поэзии Некрасовой. Вовсе не случайно в стихотворении “точки”, рассыпанные перед садовником, названы не “семенами”, а “именами”. Земля представлялась Ксении огромным цветущим пространством, а садовник, засевающий землю, — это тот же поэт, который засевает пространство “именами”, то есть, словами. Миссию поэта она видела родственной миссии садовника. Если мир — это сад, то поэт должен складывать сонеты “о навозе, и стихи о почве”.

Любопытно, что стихотворение начинается отточиями. Это вовсе не пропущенная строка. Как отмечала Ксения, в своих стихах она “шла от живописи”. К примеру, нетрудно заметить, что изображение людей в текстах Некрасовой всегда статичное. Она описывает увиденное так, как если бы это была картина. Отточия в тексте — это, вероятнее всего, изображения семян, лежащих перед садовником.

Обращает на себя внимание и замечательный неологизм. Некрасова активно занималась словотворчеством. Среди ее “изобретений” — “луноликие киргизята”, “яблокощекий мальчик”, “надшарие небес”, “дарохраненье лет” и “тыквеннолунная чалма” из приведенного стихотворения.

Остальные тексты были взяты из тетради, в которую Ксения переписала все чистовики. Из них, пожалуй, самые необычные — это “Когда приходит горькая печаль” и “Судьба дала мне в руки ремесло”. Два стихотворения можно считать редчайшими сохранившимися в подборках образцами “синих мыслей”. (“Синими мыслями” Ксения называла стихотворения с минорными финалами. Всякий раз, когда ее захлестывали тяжелые думы, она старалась либо не сочинять вовсе, либо тщательно уничтожала плоды таких “синих дум”, искренне считая, что поэзия должна нести свет, а не печаль).

В одном из приведенных стихотворений Ксения с горечью констатирует, что ей приходится мастерить кукол вместо того, чтобы заниматься творчеством: “Болванов ватных хоровод изобретает разум мой и мозг”. (В строчках допущена двусмысленность типа “мать любит дочь”. Имелось в виду, что мозг вынужден изобретать ватных “болванов”). Нужно сказать, что подобный эпизод действительно имел место. Порой, чтобы прокормить себя, Ксении приходилось мастерить игрушки (по воспоминаниям современников, продавал Ксюшиных тряпочных кукол поэт Николай Глазков).

Отметим, что Ксения Некрасова не ставила знаков пунктуации в текстах, за исключением случаев, когда требовалось поставить вопросительный или восклицательный знак или обозначить диалоги. Поэтому везде в текстах сохранена пунктуация автора.

Набросок

Комната
И в комнате я
Я да сын
Месячный в колыбели
А от стены к стене
Простерлась пустота
И ужас колыхал дома
И обезумевшие стекла
Со свистом прыгали из рам
И бились в пыль о тротуар
Истерикой стеклянною звеня
И у земли от взрывов бомб
Вставали волосы столбом
И щупальца шурша о небеса
Прошаривали землю и сердца

            И входит муж
                  Он в черной весь пыли
И страшный скульптор
Пальцами войны
Из каменных пород
Лик выломал его
Огромный лоб
С изломами тревог
Повис над озером глазниц
Где мира нет
Откосом скул
Катился подбородок вниз
Но только человечий рот
Ребяче прост незащищен
Пред волею судьбы.
— Взорвали шахты мы сейчас
И затопили их
Машины вывезли наверх
их в Азию возьмем.

По комнате
Прошел
И сел:
— А ты?
что ж, Ксенья, ты?
— Я здесь решила
переждать.
Ты инженер
Тебе опасно здесь.
— Уеду я
а ты с Тарасиком одна?
Все как-то здесь не так
Поедем, Ксенья...
— Нет,
Один поедешь ты
Ты многим нужен
Для миллионов граждан
Учился ты...
                  А я,
                  Что мне
Я мать
И у зверей в почете
Это имя.
Я пережду врага
А ты потом вернешься.

— Как сын? —
И к сыну подошел
На склоны лба
Спокойствие легло
И по плечам,
И по рукам.
Таким смиренным он стоял, —
И яснолунная
Склонилась тишина
Над ликом сына и отца.
И стены успокоенно молчали,
И потолок повис над головами
И только
Всхлипывали
Тоненько в стакане
Осколки битого стекла.
в этой ясности
Стоял он
долго
долго.

18/3—44

Садовник

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Он сидит на ковре
В тыквеннолунной
Чалме на челе,
И усы как кисти цветов
По румяным щекам скользят
Два коричневых глаза
В седых бровях,
Как осколки стекла
С хитрым блеском молчат
А на столе
Точки
Поставленные ушедшими событиями
Имена
Из которых родит земля
Грядки великих книг
Из редисок цветов и тыкв.

16 мая 1944 г.

* * *

Судьба дала мне
В руки ремесло.
Я научилась
Куклы делать на продажу.
Поэзией бестельной
и бескостной
Не сдвинешь с места
Мельничных колес.
И бросила в сердечный угол,
И опечатала печатью слез
Я божий дар
Из вышних слов.
Болванов ватных хоровод
Изобретает разум мой
                                    и мозг.

* * *

Когда приходит горькая печаль
Кому мне исповедь держать
— Богу
— В бога я не верю
— Друзьям
— Но нету друга у меня
— А людям?
— Что ж люди
Изверилась я в них
Мучительно описывать себя
И в думах проходить
Уж пройденную землю
Мой материк
Что исчислен годами
И за спиной остался
В тридцать лет.
Там юность робкая живет
Побитая житейскими камнями
Она еще доверчиво глядит
На пальцы грязные
что камни подымали.

Из цикла “Мир”

По площадям базарным
Ходят речи
Будто люди
Добро забыли
Жалость в боях убили
Растоптали в походах совесть
О! если бы был Бог
Я бы просила:
Сдвинь с места,
Боже, базары.
Искривились бы ртов орбиты
Языки как миры сшибаясь
Раскололи слова и мысли.

Но

Мальчишка достал
Из корзинки скворца
Птица округлое сизое веко
Содвинула вверх
Таинственны птичьи глаза
Как неоткрытые законы
Комочки пуховой жизни
Умиляют детей и взрослых
Даже бродяга
Шабалками рук
Тянется из толпы
Стараясь коснуться
Взъерошенных перьев.

Значит есть у людей добро.

19—23 сентябрь, 1945

Стихотворения о творчестве

Зачатие

Кто это?
Возникающий
Внутри моей головы
Под теменем у меня
Затылком погруженный
В тьму
С тончайшим очертанием
Отлогого лба,
Рта
И носа с раздуванием
Мягких ноздрей
На фоне моего мозга
— Суть человечья
С нечеловеческим профилем
Но все равно людским
Как у всех у нас

Так зарождается
Выпивая мысли мои
И тело мое

Съедающее меня СЛОВО.

23/10 — 26/10—44

* * *

О мысль моя
Взглянувшая
В затылок человека
В соборе черепа
Молилась ты
Когда средь опаленной мглы
Задымленная живопись добра
Зазолотилась вновь
Небесными чертами
Ты мысль моя
У белого листа
Свидетельницей стань.

1944 год

Стихотворения из цикла “О моем поколении”

Книга “О моем поколении”, подготовленная Ксенией в 1943 году, представляет собой тонкую самодельную тетрадь, в которой перечислены разделы будущей книги, а вместо стихотворений — первые их строчки. Новые стихотворения, предназначенные для книги, она переписывает в две самодельные тетради, подписанные “Тетрадь № 1” и “Тетрадь № 2”. Надпись на обложке “Тетради № 1” гласит:

“Стихотворения, предназначенные для книги о моем поколении в единое двадцатилетие собраны для издания книги в 1943 г. в период великой отечественной войны с фашизмом (Германия)”.

Несмотря на будничность тематики стихотворений, удивляет их поэтичность и образность:

“Метали доменные боги
десятки солнц
в чугунные ковши”,

— пишет она о доменной печи в стихотворении “Свердловск”.

Обращает внимание, что значительное место в книге уделено пище. Люди, близко знавшие Некрасову, отмечают, что она была очень неприхотлива в еде и стихотворения о пище крайне редко встречаются в ее поэзии. Ни до, ни после войны кулинарных тем в ее стихах нет. Исключение составляет приведенное нами в конце подборки “позднее” стихотворение 50-х годов о мороженом, не включенное в цикл “О моем поколении”, но помещенное нами в подборку.

Свердловск

Ушла с безветренных заливов
От голубых ночей
Дома как стадо окуней
В зеленом иле
Вязких дней
Лежат недвижимо
Пластом
И взгляд стеклянный
Не зажжет
Герани тлеющий зрачок
Оставив
Гавани в тиши
Я встала
Поперек дороги
Бросали доменные боги
Десятки солнц
В чугунные ковши
И как республики законы
Дома вставали из бетона
На землю тени положив
А рядом вновь
Из цемента и стали
Народы строили скрижали
Меж ребер окна прорубив
И встал Свердловск
Передо мной
Забрызган известью
и в глине
И топоры стучали в древесине
И мраморы звенели под пилой.

Цикл стихотворений, посвященных хлебу

1

Когда ты голоден
И хлеба
Второй год недоедаешь
Все мраморы идей
И хрустали искусств
Луга любви
И бойницы и башни души
Все суховей
Сметает с тела
И остаются очерки костей
Да зеркала обширные зрачков
Приложены меж острых комков
На высохшем лице.

2

Не бросай на пол
Хлебные крошки
Не топчи ногами
Пищу людскую
Уважай ломоть
Всякого хлеба
Землю хлеб
Населил человеком
Дал ему
И дворы и машины
И мечтанья в сердца посеял
Урожай родили таланты
Изобильем своим в сусеках
Дал красивую родину нашу
И не надо
нам людям к хлебу
Относиться презрительно
чванно
Ни к пшеничному
Ни к ржаному

* * *

Буханка хлеба —
Это выше поэмы
Трилогия замыслов
Желаний и чувств
Не у каждого человека
В трагедию века
Имеется на день
Буханковый вкус.

* * *

400 грамм
Это целый сонет
Экономикой спет
С эстрады войны
И сколько ни аплодируй
Желудочным криком
Певец из темноты не исполнит
Тебе

Пища

Два вида есть
Приготовленья пищи
Есть пища от богов
С Олимпа
И есть простая кухонная
Пища

Для кухни
Принесут с базара
Поникшие и умирающие фрукты
И молоко усталое
С дороги
И грустную
Капусту и морковь
И все это раз двадцать
Переварят
И перепарят
Еще раз выварят
Поджарят
И в печку с соусом
Поставят преть
И руки потные
Те соусы мешают
И чады дымные
Столпятся над плитой
И духота и зной
Над кушаньем витают

А пища горная Зевеса
Преклонятся ей люди
До земли
И в жертву языки
и животы
Чудесной пище принести
Ты поспешишь
Вот затируха с персиком
Примером.
Костер
Из виноградных высушенных лоз
А над костром прозрачный свод
И на огне с водою котелок
И в котелке вечерняя звезда
Лик отразила
С голубых высот
Пока вода кипит
Мы персиков нарвали
И в чашке персики измяли
Муки насыпали и замешали
И в бьющий паром кипяток
Из персиков галушек набросали
И масла в варево подлили
И даже вечные снега
Услышав запах с котелка
Зарозовели вечными снегами
Был полон пищи наш
Задымленный сосуд
С приправою вечерних звезд
ночных садов
А мы кругом
сидели и мечтали
Когда хозяйка разольет
По чашкам зевсов котелок.

Поляки

Холодный борщ
Иль попросту окрошка
Где в порцию
Намельчено всего
И лук нарезанный
Накрошена картошка
Яиц нарублено немножко
И сливками убелено
Попробуешь
На вкус приятно
Но не найдешь объемного куска
Ни сыт
ни голоден
Уйдешь обратно
Не ощутив в чем польская душа.

Полячки

Я их встречала на вокзалах
В событьях грозные войны
И не было в них красоты
Иль азиаты мы
И вкусы наши несличимы
Но женщины у нас ценимы

Обширностью сердец
Величьем форм
И благородством внутренних порывов
Я в польках
Не встречала этих черт
Какие-то
Кусочки крепдешина
На локонах сомнительных чистот
Остроконечный колпачок
По моде выщипаны брови
И на губах
и на щеках
И за ногтями розовая грязь
И океанами забот
Зрачки лежат без берегов
Разглажена ли
складка на заплате
Что грудь немытую
От взора бережет.

* * *

Отдай себя
И труд и честь
И под фундамент
Прах свой положи
Чтоб утренним дворцам
С бесскорбной высоты
Чуть приподнявший лик
За звезды заглянуть
Отдай себя
И разум свой
И свой талант
Что в залах голубых
Без воин и скорбей
С нелгущими глазами
Пройдет потомком от тебя
По световым векам

Сказка о мороженом

В нашей республике граждане
Очень любят мороженое
И едят мороженое все от мала до велика
Начиная министрами и кончая
Метельщицами площадей и улиц
А мальчишки и девчонки
И все простые люди едят мороженое с хлебом
Как приятное кушание
Дореволюционные старенькие дамы
Кладут сливочное мороженое в черный кофе
А большинство сограждан поедает мороженое
Как придется
В электричках,
В троллейбусе,
В автобусе,
Стремясь съесть быстрее
Этот вкусный,
Но быстротающий
Продукт питания.

Из цикла “Азиатские скрипки”

Цикл “Азиатские скрипки” задуман Некрасовой во время пребывания в Ташкенте. Текты напечатаны на пишущей машинке и, видимо, предназначались для публикации, поэтому в них расставлены знаки препинания.

Видение ночи

Земля замкнулась в кругу горизонта
И наполнилась морем.
Море создало холмы и горы,
Набросало утесы и скалы
И, состарившись, ушло в небо.

Тихо...
От крика упадет камень
И разбудит эхо.
Эхо разобьет видение —
И опять будет наш час,
Наши будни.

Из-за горообразного ящера
Высунулся клык луны,
Желтый от миллионолетий,
И от горизонта до горизонта
Заструилась палевая занавесь пыли,
Под ногами хрустнули
Тысячелетние раковины.
Азиатская ночь
Забренчала серебряниками цикад.

У подошвы моей зашуршали листы,
Всколыхнулись гранчатые стебли —
И на фарфоре хрупких песков предо мной
Греет панцирь в луне черепаха.
Листовидную голову выставив
И зеленые выпустив лапы —
И попленчатым веком сокрыв
Тайны лет и веков.
Плоскогубый растянутый рот,
Ужимаясь, молчит в хи-хи-ках.

И у времени, может, такое лицо,
Когда время одно,
                                    без людей.
Две огромных фаланги
Из трещины камня
На игольчатых космах
Промчались дугой.
                                    Тихо.

Этюд моего времени

Солнце выжгло киргизские горы
Фиолетовы к вечеру склоны
И чернее ущелья, откосы
И зубчатее гор вышина.

Я стою,
А кругом колючки
Ни единой травинки нету
Ни единого нет листа.

Вот приходит воздушный ветер
И шарами колючие стебли
На прозрачные руки берет
Я гляжу и дивлюсь
Для чего эти смерти сидят на стеблях
Эти острые иглы
Вкруг красивых соцветий
И шипы как венцы
У цветов на челах...

Я стою
я молчу
Мимо вихрь охапки колючек проносит
Забивая на зиму расселины скал.
Взор мой, кинутый вниз
Пораженный — опешил
Над обрывом карниз
В одежине из медных заплат
Из карниза встает старик.

Когда-то сиреневый волос сидел
Потом его птицы иссохшись склевали
И вот вкруг лысой его головы
Шилья короною ржавою стали.

И каждый лист
Закончен был зубцами
И копии зубцы торчали
Тень упала под ноги мне
Я голову вверх подняла
Медленно шевеля крылом
Стервятник кружил надо рвом
Так низко висел на крылах
И отчетливо видела я
Как по белой груди его
Размазана свежая кровь.
Я стою
                  Я молчу.

Публикация, предисловие и
комментарии Евгении Коробковой



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru