Евгений Алехин

Будничный анекдот

Об авторе | Евгений Алехин родился в 1985 году в Кемерове. Сменил десяток профессий, в том числе установщика дверей. Пишет художественные тексты всевозможных жанров и форм, также занимается музыкой — соавтор проектов “Ночные грузчики” (экспериментальное крошево из сэмпов + стихи) и “Макулатура” (социально-бытийный рэп), принимает участие в создании короткометражных фильмов в качестве сценариста и актера. В настоящее время живет в Подмосковье.

В “Знамени” был опубликован рассказ “Первый покойник” (2010, № 7).

Я проснулся по будильнику и уселся на постели, растерянный после странного сна, пытаясь его подробно вспомнить и понять. Во сне у меня откуда-то взялось два попугая: один ярко-желтый, с румяными щечками, второй — не помню какой, но это и неважно. Первого я оставил себе, а второго подарил абстрактному другу.

Оставшийся попугай был совсем ручной и ласковый. Я помню, испытывал к нему нежность, гладил его и радовался, что он у меня есть. Да просто души в нем не чаял, а румяными щечками любовался и любовался. Чувства эти были очень сильные и теплые, в жизни я ничего такого к животным или людям не испытывал. Почти счастье — чувство, по силе сравнимое с первыми днями любовного романа. Наверное, в детстве я мог бы испытать что-то подобное, будь у меня любимец. Но любимца у меня в детстве не было. Во сне я долго выбирал для попугая клетку и тщательно следил за его рационом.

Я прошел в ванную и умылся над раковиной, еще храня это ощущение привязанности к несуществующему попугаю. Одновременно я смаковал это чувство и испытывал неловкость, что способен на него. Как бы холодный кафель и утренняя вода из-под крана были доказательством нелепости моих переживаний.

На кухне я включил чайник, открыл форточку, и день начался. Шум улицы, сквозняк и далекий вой сигнализации переместили меня в понедельник. Зарядку по понедельникам я почти никогда не делаю, не стал делать и сейчас. В воскресенье, я как правило, беру выходной, провожу его бездарно и часто засыпаю поздно. Вместо того чтобы гулять, смотреть, читать я просто думаю много закольцованных серых мыслей и жалею об упущенных или еще как будто не упущенных возможностях. А после просыпаюсь полуразобранным, не способным к физическим упражнениям, и только по дороге на работу или уже в процессе догоняю свой обычный ритм. В этот раз я тоже уснул под утро.

Нехотя позавтракал, оделся и перебрал сумку с инструментом. Сегодня меня ожидал небольшой заказ: одна дверь и полторы тысячи рублей, — это примерно четыре часа работы. Учитывая дорогу до заказа и обратно, я ожидал вернуться домой часов через шесть-семь. Если случаются большие заказы, я беру больше инструмента и пользуюсь тележкой. Сейчас же я собрал только сумку, закинул ее на плечо, убедился, что нормально выдерживаю такой вес, и вышел.

По дороге на остановку я почувствовал: в штанине что-то мешает. Вернее даже не мешает, а просто есть отклонение, ощутимое, но не особо существенное. Остановившись и прощупав ногу, я понял, что надел рабочие штаны вместе с трусами, застрявшими в штанине. То есть в субботу вернулся домой с работы, сразу разделся, закинул робу в шкаф, залез в душ, а трусы так и остались в штанине. Теперь одни трусы были на мне надеты, как полагается, а вторые застряли в штанине на ноге, чуть ниже колена. В общем, я решил, что легче добраться до адреса в таком состоянии, чем устраивать манипуляции извлечения лишних трусов посреди улицы. Плюнул и пошел дальше.

В автобусе я решился помочь одной женщине вынести коляску, но немного смутился, когда она слишком энергично отблагодарила:

— Большое спасибо, молодой человек. Спасибо!

Случайные контакты с людьми по понедельникам вызывают у меня досаду. К тому же после этой помощи женщине некоторые пассажиры, как мне показалось, обратили на меня внимание. Я как бы физически ощутил каждого, кто, пусть праздно и ненадолго, выделил меня из небытия. Если уж привлекать внимание, то не в понедельник и не с субботними трусами, застрявшими в штанине. В общем, чтобы скрыться, я включил плеер и закрыл глаза. Меня приятно покачивало на задней площадке, и я задремал под музыку. Пока не случился еще один необязательный контакт. У меня спросили:

— Вы выходите на следующей?

Я открыл глаза и мотнул головой, подразумевая “нет”. Но это была непонятливая тетушка, она не поняла моего жеста, взяла меня за плечо и спросила еще раз громче:

— Вы выходите на следующей?!

Я на миг вытащил наушник, чтобы она поняла, что добралась до меня, и ответил в той же громкости:

— НЕТ!

Я еще отодвинул сумку, которая и так почти не загораживала проход. Уже миновал час пик, и тетушка вполне могла обойтись без этого вторжения на мою территорию.

Я доехал две оставшиеся остановки и спустился в метро.

Мне казалось, раз я пользуюсь проездным билетом, а не жетонами, — это должно сделать меня менее интересным для милиции. Да и раньше меня никогда не останавливали на каких-либо станциях кроме “Площади Восстания”, — и то лишь в дни отдыха. Худого и бледного, меня принимали за наркомана или, когда я надевал выходную одежду, за барыгу на модном маршруте “Петербург—Москва”. Но сегодня меня впервые остановили спешащего, настроенного, как исправная шестеренка мегаполиса, существующего в режиме “Работяга”. К тому же на “Проспекте Ветеранов”.

Я вынул наушник и спросил:

— В чем дело?

Смуглый и каменный мент ответил:

— Ваши документы.

Я ответил:

— Можно сначала ваши?

Он явно неприятно удивился, но достал корочки. Я даже не успел разглядеть его имя и фамилию, но решил сильно не ругаться. Все время забываю распечатать указания, как вести себя с милицией в подобных ситуациях, и список того, что им можно, а чего нельзя. Инструкцию такого рода лучше всегда иметь при себе.

Я прощупал карманы и понял, что забыл паспорт.

— А-а, — сказал я, — у меня нет с собой документов.

— Пройдемте, — сказал мент.

— Ну куда еще? — сказал я брезгливо.

Он провел меня в сторону, отворил дверь, мы прошли мимо обезьянника и остановились в коридоре. Обезьянник был занят — там шли другие обыски и разборки. Да и тут, в коридоре, пришлось потесниться: пропустить здоровяка мента и двух узбеков — его жертв. Я вдруг вспомнил, что в Москве вчера или позавчера взорвали поезд метро. Значит, теперь и в Петербурге поставили по десять лишних единиц в форме на каждую станцию, чтобы усиленно обыскивать узбеков и работяг. Конечно.

— Что в сумке? — спросил у меня мент.

Я открыл и показал:

— Инструмент.

Он скучающе заглянул, что-то тронул. Рыться подробно, видимо, ему не захотелось.

— Патроны есть? — зачем-то спросил он.

— Какие еще патроны?

— Какие? Боевые. Доставайте все из карманов.

Я вытащил проездной, телефон, плеер, ключи, носовой платок, блокнот, несколько мятых купюр. Мент прощупал мою куртку и карманы штанов. Я вспомнил про трусы в штанине и подумал, что мне не хотелось бы рассказывать здесь всю эту историю. Но он, обыскивая, спустился только до колен — и ничего не нащупал.

Он сказал:

— Идите.

Мент держался до последнего строго и холодно и даже не перешел на “ты”. Я ожидал, что все будет гораздо хуже. Меня могли оставить “до выяснения личности”, или как там они это называют. Тогда бы пришлось просить кого-то из знакомых ехать за моим паспортом. Я даже не знаю, кого можно было бы попросить. В Петербурге у меня нет близких друзей, как почти и во всех городах.

Но, видимо, им сегодня было некогда — нужно было увеличить количество обыскиваемых, пусть даже ценой снижения ущерба каждому в отдельности. Как бы Машина — мясорубка, в которую автоматически попадает человек, рожденный в Обществе, — сегодня сменила тактику и вместо четких уколов рассеивала зло из пульверизатора.

И на меня попала лишь капля.

В такой день, еще не приступив к работе, чувствуешь усталость. Я доехал до станции “Черная речка”, вышел на улицу, перешел дорогу, прошел два двора, сверился по блокнотику — проверил записанный адрес — и вот уже всем позвоночником ощущал тяжесть сумки.

Хозяин оказался полуинтеллигентного вида мужчиной в джинсах и старой бежевой рубашке. Давно уже немолодой. Он поздоровался и пропустил меня в прихожую.

— Какую дверь меняем? — спросил я, снимая куртку.

— Эту. В мою комнату, — он мотнул головой на комнату, взял мою куртку и вместил ее среди другой верхней одежды на один из крючков.

В квартире сильно пахло собакой.

— Где сама дверь? — спросил я.

Мы прошли в его комнату. Большая старая псина дружелюбно уткнулась мордой мне в пах.

— Пожалуйста, уберите собаку, — сказал я.

Собака не выглядела опасной, но я немного испугался. Она была слишком крупной и вонючей, хотя и, похоже, вовсе не злой. Хозяин немного разочарованно, как мне показалось, сказал:

— Юджин, пойдем отсюда.

И закрыл собаку в соседней комнате, откуда она тут же принялась поскуливать.

— Общаться хочет, — пояснил он.

Я достал нож и распаковал дверь — вскрыл полиэтилен, снял пенопласт с краев, вытащил полотно на середину комнаты. Оглядел: с дверью, как почти всегда, все было в порядке, царапин и вмятин не было. Хотя сегодня мне даже хотелось, чтобы дверь оказалась бракованной. Тогда бы я позвонил на фирму и, скорее всего, сразу бы поехал домой, пусть и не заработав ничего. Они бы заменили дверь только через несколько дней.

Я пересчитал стойки для коробки, доборы, наличники, два бруска, замок, — все в необходимом количестве. Ничего не попишешь и никуда не убежишь, мне оставалось только начинать работу.

— Все на месте, — сказал я, — мне понадобится только веник, совок и любой пакет для мусора.

Через несколько секунд хозяин принес все это с кухни.

Теперь мы стояли и смотрели друг на друга. Он догадался, что я не хочу, чтобы за мной наблюдали. Это была удача. Он пожал плечами и сказал:

— Я буду в соседней комнате, если что.

И удалился к собаке. Она теперь не скулила, получив порцию общения.

Я быстренько прошелся ножиком вокруг старой коробки — обои приклеены к наличникам, и можно оторвать большой кусок, если предварительно не прорезать периметр; затем взял старую стамеску и молоток и выдрал наличники один за другим. Тут же я выносил их на лестничную площадку. Через минуту снял и вынес туда же старую дверь. Развернул удлинитель, подключил лобзик и распилил посередине вертикальную стойку. С помощью монтажки выломал все то, что осталось от коробки, и, доска за доской, вынес из квартиры.

Я стоял на площадке и стучал молотком по вытащенным доскам. Я старался на всех кусках, на всех досках и обломках загнуть каждый опасно торчащий гвоздь, чтобы о них нельзя было пораниться. Выносить производственный мусор на помойку не входит в мои обязанности, но мне как-то не по себе даже от мысли, что в подъезде будут лежать или стоять, прислоненные к стене, доски с торчащими во все стороны гвоздями.

Времени прошло совсем немного, минута или полторы, я уже разбирался с последним обломком. Вдруг с лестницы — откуда-то сверху — спустилась и встала рядом высокая пожилая дама. Из-за ее появления в воздухе как будто напряженно загудело. Я посмотрел на нее и снова ударил молотком по гвоздю — звук металлически выскочил в подъезд и плавно заглох. Вроде у меня тут было готово — я положил обломок. Вдруг пожилая дама ударила меня сумкой. He так чтобы сильно, но как-то требовательно. Требовала внимания к себе. Сумасшедшая, понял я.

И сказал резко:

— Не трогайте меня!

И пошел дальше заниматься своей работой. Дама зашла за мной в квартиру и завыла в прихожей. Пока я сметал мусор, оставшийся после разбора проема, дама сигнализировала:

— Уберите это! Почему вы оставляете мусор?! Неужели я должна убирать за вами?

Я поставил дверь горизонтально, или, как говорится, раком, и отметил карандашом точки — двадцать сантиметров от верха и низа. Хозяин в это время говорил даме:

— Выйдите сейчас же отсюда и больше сюда не приходите!

— Сейчас же уберите этот мусор! И что вы стучите? Я, больной человек, не собираюсь дышать вашей пылью! — отвечала дама.

Я взял петлю и обвел ее карандашом в двух отмеченных позициях. Потом взял новую стамеску, молоток и принялся простукивать периметр будущих углублений для петель. Теперь нужно аккуратно выдолбить на несколько миллиметров маленькую ровненькую могилку в двери, в которую ляжет петля. Петли вкрутить в дверь и такие же углубления под них сделать на стойке.

Хозяин вытолкал даму, но она еще голосила:

— Сейчас же позвоню управдому, слышите меня?! Сейчас же, вы у меня давно на особом счету!

Хозяин закрыл входную дверь и сказал мне:

— Извините. Она не в себе. Хотя сама на две недели ставила ванну на площадку, и ничего.

Я ответил:

— Да, обычно таким людям и надо больше всех.

И тут же принялся работать, чтобы пауза не затянулась. Хозяин опять ушел по мелким делам, а я открыл форточку, и дело пошло быстро.

Вкрутил петли, собрал коробку — теперь нужно было ее выставить по уровню. Я продолбил стену перфоратором, закрепился на саморезы, выровнял петлевую стойку, на которую подвешивается дверь — по отвесу, и пришло, собственно, время подвесить. Ножовкой отпилил от бруска несколько кусочков, чтобы делать чопики. Тут, конечно, гораздо удобнее работать пилой-торцовкой, но ради одной двери я ее не понесу. Поэтому пилил брусочек по-дедовски.

Ладно, я подставил чопик под дверь, чтобы она держалась на нужном уровне, аккуратно открыл петлю, прикрученную к двери, и вставил часть “бабочки” в отверстие в стойке. Дрель уже под рукой — и вкрутил несколько саморезов. Так же и с нижней петлей.

Дверь удалось подвесить нормально — она держалась в любой позиции, не закрывалась и не открывалась — значит, стояла в отвесе. Теперь я занялся второй стороной коробки. Закрыл дверь, прикинул зазор, который нужно оставить между дверью и коробкой, прикинул, насколько вкручивать вторую стойку, проверил, чтобы дверь правильно закрывалась по всей высоте и не играла на петлях.

Выставить дверь и коробку — всегда самое сложное. Сначала у меня уходило на это по два-три часа. Сейчас, если везет, я делаю это за двадцать минут.

Мне, можно сказать, повезло. И скоро я уже тряс баллон с монтажной пеной. Это один из самых приятных моментов. Открываешь пистолет, нажимаешь курок, и монтажная пена заполняет щели между стеной и коробкой, она выходит, нежно шипя, и в то же время в этом звуке слышится сила и мощь странного вещества. Проем был запенен, половина работы сделана.

Мне хотелось пить, и я решился обратиться к хозяину. Постучал к нему в соседнюю комнату:

— Я установил дверь. Нужно подождать, пока пена встанет, хотя бы полчаса.

Он кивал.

— Ну и, может, нальете пока мне чашку чая?

Он закивал энергичней и побежал на кухню:

— Да. Есть чай и есть кофе.

— Пожалуйста, зеленого чая, если есть, — попросил я.

В ванной я помыл руки, черт, я ведь так и не вытащил трусы из штанины, ладно, потом, и прошел в кухню. Хозяин поставил чайник и стоял, глядя то на меня, то в угол, то в окно, пока не догадался сказать:

— А вы садитесь. Может, вам печенья или разогреть поесть?

— Да мне просто чая, не надо ничего больше. Осталось немного.

Я сел на стул. Немножко разглядывал свои руки, ожидая, пока вода закипит. Нужно отдохнуть дней пять-шесть, чтобы руки снова стали гладкие, чтобы зажили мелкие ссадины и рабочие ранки. Потер руки и вспомнил, что обещал себе в этом году побывать на море. Обвел кухню взглядом: посмотри вокруг, как тебе все это надоело, хватит работать, возьми отпуск, у тебя не осталось долгов, езжай куда-нибудь и попробуй жить настоящим, а не прошлым или будущим.

На холодильнике я увидел клетку с попугаями. Два маленьких попугая, они, оказывается, почирикивали, просто я не обращал внимания. Только сейчас как будто включили звук.

— О, попугаи, — сказал я вслух.

— Да, — оживился хозяин, — правда, они совсем старые. Особенно голубенький.

Я даже встал, чтобы разглядеть их подробнее.

— А кто они? Кореллы? — спросил я наугад.

— Нет, что вы. Обычные волнистые. Просто откормленные.

Чего-то я обрадовался. Конечно, эти попугаи не были похожи на того, из моего сна. Местный желтый был вообще весь облезлый, перья только на голове и крыльях, а туловище голое, как у ощипанной курицы.

Мой рядом с ними выглядел бы настоящим королем.

Хозяин вложил пакетик в чашку и залил кипятком. Я даже не удержался сказать ему:

— Просто мне как раз сегодня попугай приснился. Очень ручной. А теперь я здесь их увидел, впервые за очень долгое время.

— Да, такое бывает. Видишь во сне, и вот оно уже наяву.

Хозяин подумал, что бы ему еще сказать, и сказал:

— Я бы отдал вам одного из этих, но они уже старые. Боюсь, такой стресс — поменять хозяина, и все. И конец.

Это было неожиданно как-то. Не ждал и не желал такого сближения.

— Да нет-нет. Что вы, — сказал я. — Я так сразу не решусь, это почти как женитьба или ребенок для меня.

Он вежливо засмеялся.

Я допил чай, встал и сказал.

— Ладно, я теперь продолжу.

Нужно было распилить доборы и начать их прикручивать, а дверь как раз уже вот-вот встанет. Я отрезал доборы по длине, чтобы они подходили к коробке, потом отмерил линейкой, насколько стена шире коробки, и расчертил доборы. По очереди клал их на стул и долго пилил лобзиком вдоль, отпиливая лишние полтора сантиметра. Доборы были почти готовы. Осталось в каждом просверлить отверстие: если их прикручивать сразу на саморезы — ламинат, а доборы были ламинатные, треснет. Я сменил в дрели биту на сверло, просверлил по несколько дырок в каждом доборе, обратно вставил биту и прикрутил доборы к коробке. Теперь коробка стояла со стеной, что называется, заподлицо. Можно было прибивать наличники, а можно было врезать ручку.

Я решил сперва заняться ручкой. Разметил карандашом, вставил в дрель перо и просверлил одно отверстие. Поставил фрезу и сделал еще одно отверстие, больше, прорезав дверь насквозь и частично захватив первое отверстие.

Вставил тело замка в маленькое отверстие, а ручками закрыл с боков — защелкой вовнутрь. Закрутил несколько саморезов и винтиков, подергал, открывая, закрывая, — готово.

Просверлил углубление в стойке — дырку, куда будет выдвигаться замочек, — и прикрутил ответную планку (ее пришлось несколько раз перекручивать, чтобы замок закрывался и открывался четко и дверь при этом не ходила ходуном).

Три минуты передохнул, посмотрел, сколько времени, — я успевал чуть быстрее, чем планировал, — и достал наличники.

Приставил наличник к двери, сделал метку. Достал стусло и распилил наличник ножовкой под сорок пять градусов. Тут бы мне тоже сильно ускорила работу пила-торцовка. Но одна дверь — это всего лишь несколько распилов.

Теперь прибил наличник на финишные гвозди, распилил следующий напополам — две верхние части делаются из одного стандартного наличника — сразу по стуслу, по углу в сорок пять градусов, но в противоположную прошлому распилу сторону. Приставил отпиленный кусок к уже прибитому наличнику и сделал еще одну отметку — где будет соединение со следующим наличником.

И так далее. Через стусло углы получались не идеальными, и тогда я подтачивал напильником.

Когда все было готово, выглядело хорошо. Я постучал хозяину и сказал:

— Принимайте работу.

Он даже не стал разглядывать дверь, а заговорил:

— Да-да, сколько я вам должен? Полторы? Сейчас.

— И акты дайте. У вас должно быть два акта. Один вам, один на фирму.

Работа была закончена. Я заполнил бумаги, хозяин расписался на обоих экземплярах. Один я свернул и положил в карман куртки.

В метро увидел красивую девушку. Я не мог оторвать взгляда, но и не мог позволить себе разглядывать ее. Я опять стал думать, что мне нужно сменить работу. Вот если бы я был даже каким-нибудь продавцом одежды или мелким менеджером в крупной компании, пусть бы я получал в два раза меньше, и ежедневно становился жертвой или свидетелем проявлений корпоративного фашизма, и мне бы пришлось снимать комнату, а не квартиру, зато я мог бы одеваться нормально в любой день, и мне бы никогда не приходилось ехать в метро с огромной тяжелой сумкой. Стоя в робе, я мог смотреть на эту девушку только так, чтобы она не замечала моего внимания.

А будь я даже чертов менеджер — ведь я достаточно молод и симпатичен, мне еще далеко до тридцати — мог бы подойти к ней и попробовать познакомиться. А что бы я сказал сейчас? “Простите, я работаю установщиком дверей. В выходные я выгляжу, как обычный молодой модник, но, к сожалению, мы встретились не в мой выходной... Так что давайте встретимся в воскресенье”. Так? Тошнотворно.

Я уткнулся в газету, которую читал человек рядом. Это были анекдоты. Я даже и забыл, что существует такой жанр. Я прочел несколько из-за плеча украдкой, не испытав никаких эмоций. Газета явно была новая, но анекдоты эти я знал еще в отрочестве. Один из них, точно помню, прочел в сборнике анекдотов, который со скуки отрыл на даче у деда с бабушкой. Прошло пятнадцать лет, а его в очередной раз публикуют в какой-то там газете. В анекдоте двое мужчин встретились в раю. Первый спрашивает: как ты умер? Я, говорит второй, был у любовницы. Звонок в дверь — муж, она ему ведро помойное в руки, а я пока свалил домой; а дома мне жена ведро в руки... я, злой, забегаю в квартиру, смотрю в спальню, под кроватью, в шкафу, под шкафом, на балконе, в ванной, зашел в кухню — и там никого, я и умер от смеха. А первый отвечает, эх, ты, заглянул бы в холодильник — оба бы живы остались.

Наверное, кому-то, правда, нравится читать такие маленькие истории, смешные или не смешные. Я поднял взгляд, чтобы еще один раз поймать красивую девушку, как воздуха глотнуть. Но ее уже не было в вагоне. Только что вышла. Жаль, нужно было смотреть, какая разница, если мне хотелось на нее смотреть, нужно было смотреть.

Последний раз мне так понравилась одна девушка — дочь клиентов. Я тогда делал в квартире шесть дверей. Можно было успеть за два дня, но я так сильно никогда не тороплюсь, поэтому отработал три полных дня в спокойном темпе. Хозяева меня кормили, даже в последний раз совпало, что я обедал вместе с ними и их дочерью.

Я в те дни по дороге на работу читал одну хорошую, на мой взгляд, книгу. И, отобедав, как раз решил почитать, пока пища уляжется, к тому же оставалось совсем немного. И вот быстро дочитал, книга меня чуть удивила и сильно порадовала. Я решил оставить роман как приманку. Положил на кухонный стул, задвинул и пошел доделывать работу. Я вообразил, что именно дочь хозяев найдет книгу, она вообще вроде поглядывала на меня с любопытством. Я думал, она скажет: “Эту книгу ведь оставил установщик. Нужно ему вернуть!” Заполняя акт, я вписал свой номер телефона, хотя никогда его не оставляю. Обычно со всеми вопросами и жалобами звонят на фирму. И сказал: “Гарантия год. Если с дверьми что-то случится, можете звонить мне напрямую”. Не знаю, что сталось с книгой. Звонка не случилось.

Я решил выйти на станции “Ленинский проспект”. Второй раз попадаться ментам не хотелось — раз уж на “Ветеранов” такое их логово. А насчет “Ленинского” отчего-то решил, что там их будет меньше.

Народу было совсем немного — сегодня управился до вечернего часа пик. Я пошел к выходу. Один белобрысый мент стоял как раз возле будки — оглядывая и входящих, и выходящих. Он стоял ко мне скорее спиной, и я уже думал, что он плевать на меня хотел, как он вдруг вытащил металлоискатель и рванул на меня, типа хочет отбить сложный мяч в большом теннисе.

— Что такое? — спросил я.

— Ваши документы, — сказал белобрысый мент как-то радостно.

Я решил, что радовался он, что провернул такую шутку — я думал, что ухожу, мяч улетает за поле, а он делает умелое движение ракеткой, — и я в тюрьме.

— Я не взял сегодня паспорт, — сказал я, выделяя каждое слово.

Он весело мотнул головой в сторону соответствующей двери.

— Подождите, — сказал я, — подчеркивая усталость и досаду, — меня уже обыскивали сегодня на “Ветеранов”! Я еду с работы. У меня только инструмент.

— Кто обыскивал? — спросил он.

— Такой смуглый, черноволосый м... — Я чуть не сказал “мент” или даже “мусор”, возможно, это было бы тактической ошибкой. Никогда не думал, как они называют друг друга сами.

Он остановился. Я расстегнул замок сумки:

— Вот, там инструмент. Я — с работы еду.

Мы с белобрысым ментом смотрели друг на друга. Мы разговаривали глазами, и я выкидывал в беззвучную реальность сверхскоростной монолог:

“Знаешь, почему я не взял документы сегодня? Ты еще молодой, и хоть ты мент, но тебе нужно это понять. Знаешь, почему я так и не вытащил эти субботние трусы из штанины? Думаешь, мне это сложно? И если тебе не дано понять, я все равно скажу, почему. Потому что я работаю, месяц за месяцем я работаю и, вроде бы, что-то зарабатываю, раздаю старые долги, живу какое-то время в Санкт-Петербурге. Но я даже не вижу этого города. Я вижу метро, тебя, вижу путь на работу и с работы, душ и завтрак. Романы, которые со мной случились, как будто мне приснились. Друзья, с которыми я раньше жаждал быть вместе, тоже стали воспоминаниями о далеком сне. Я слишком одинок, и сегодня понедельник. А это еще пять рабочих дней на неделе, точно таких же дурацких дней. Конечно, все квартиры разные, и все люди разные, и все заказы разные. Но вся их разность только доказывает, какие они все одинаковые, и я одинок. И хочу путешествовать, да, я хочу путешествий, но не из города в город, чтобы работать, а из страны в страну, чтобы отдыхать. Да что я тебе объясняю? Давай, забери меня, закрой в тюрьму, что это такое, я — подозрительный тип, сто процентов преступник, с субботними трусами в штанине и без паспорта, наверняка полная сумка взрывчатки. Зачем-то сочинил, что иду с работы и несу инструмент, а на деле просто хочу взорвать наше, близкое к идеальному, общество. Мне место за решеткой или в гробу!”

— Ладно, иди, — сказал белобрысый мент.

Я моргнул и как-то неуверенно стал разворачиваться.

— Иди давай, — повторил он властно и благостно.

Вообще-то он был младше меня и вот обратился на “ты”, это фамильярное похлопывание, эта излишняя близость.

Но, может, он уловил хотя бы часть моего внутреннего монолога, и тогда у нас с ним наступило полное “ты”, взаимопонимание и дружба. И сейчас он скинет свою идиотскую фуражку, запульнет в даль металлодетектор и в эту же секунду начнет жить.

Я вышел из метро на остановку.

Сегодня понедельник. Сколько дней нужно мне, чтобы попробовать начать жить? Пока я думал об этом и пока прикидывал, что хочу на ужин, подъехал мой автобус.