Мужчины городских окраин

Печка остыла к утру,
Но дом ещё держит тепло.
Туман со стекла сотру —
Немножко станет светло.
На улице нашей пустой
Никто почти не живёт.
И только татарин глухой
Тоскливую песню поёт.
Пойду к нему покурить,
Пока закипает чай.
С ним можно не говорить,
А просто сидеть и молчать.

Жизнь и прекрасна, и сурова.
В метро спускаюсь налегке
С романом Саши Соколова
В похмельной трепетной руке,
С лица необщим выраженьем,
С эффектом очень красных глаз
Я еду скромным отраженьем
Почти что каждого из вас:
Мужчин, которые беспечно
Вчера добили до конца
По литру водки и, конечно, —
Чтоб насмерть! — пива и винца...

В цеху погашен свет. Лишь на моём участке
У мёртвого станка толкутся слесаря:
Лебёдкою с него пытались снять оснастку,
Да бросили – устали, короче говоря...
И тут являюсь я! Шикарный, загорелый,
Эффектно так куря, иду на длинных ног.
“Ребята, я пришёл!” — И две бутылки белой
Фигак им на верстак. И стал для них как бог...

Оркестр нестройный, гроб, венки...
В углу тихонько плачет кто-то,
Молчат угрюмые станки,
И с чёрной ленточкою фото
Висит. Где ты удачно снят
В венгерской импортной рубашке
Лет двадцать пять тому назад
Для заводской многотиражки.
…Чтоб помянуть хватило мест,
Сколотят грубые скамейки...
И от завода сварят крест.
Хороший крест. Из нержавейки.

Кусок батона съесть с вареньем
И после, сидя на траве,
Курить и с удовлетвореньем
Разглядывать на небе две
Инверсионные полоски,
В которых летчитцкий привет:
“Спокойно, парень! Я — Дубровский!
Всё чики-пуки. Смерти нет”.

Училка выгнала меня со своего урока,
И я к двери с портфельчиком обтёрханным иду.
Ну, досведанья, Марьиванна. Как претставлю, скока
Вы крови детской выпили... Встретимся в аду!

Раздёрнешь зимней ночью шторы...
Ах, как же в северной глуши
Высоковольтные опоры
На фоне неба хороши!
Они скрепляют неба своды
Со снежным саваном земли.
На случай ветреной погоды,
Чтоб оторваться не могли.
Упали звёзды и зависли,
Морозом скован ход планет...
Мешают спать Луна и мысли, —
Что год не плочено за свет...

Вышел в тёмное поле я ночью,
Чтоб с ракетою встретиться чтоб.
У неё метеорами в клочья
И корма вся издрата и лоб.
От прорыва земной атмосферы
Обломились антенны у ней,
И мерцает глазами пантеры
Жёлтый свет аварийных огней.
И снутри вдруг отдраились люки,
Вышли бледные все пацаны,
Испытавшие смертные муки
Космонавты советской страны.
Их задание было опасно,
Но они победили свой страх
И стоят, офигенно прекрасны,
В обгорелых своих свитерах.

На чужой безотрадной планете
Космонавты сидят у костра.
Стартовали они ещё дети,
А сейчас помирать им пора.
На обратную к дому дорогу
Керосина почти что уж нет,
Да и жизни осталось немного
Покорителям чудных планет.
И сухими, как пепел, глазами
Друг на дружку они не глядят,
Стали вместе они стариками
И от этого тихо молчат.
Не жалеют они и не плачут,
Что геройский избрали свой путь.
Ничего ихни слёзы не значут,
Если значут — то только чуть-чуть...
Медицинского спирта из фляги
Каждый нолил в гранёный стакан.
На скафандрах советские флаги.
“С Новым годом”, — сказал капитан...

Возвращаться из космоса страшно
На безлюдный пустой космодром.
И трибуна стоит не покрашена,
Лишь дежурным сигнальным костром
Освещённый старик в телогрейке
Потихоньку навстречу идёт.
Из-за севшей почти батарейки
Мало света фонарик даёт...
Экипаж достаёт сигареты,
Чтобы дать старику закурить.
Из обрывка какой-то газеты
Понимают, что не хрен спешить...
Их не ждут. Их почти что забыли.
Только ветхий безумный старик
Отряхнёт от космической пыли
Командиру его воротник.
Будут возле буржуйки тесниться,
Что не греет — топи не топи.
И привычно заплачет волчица
В бесприютной казахской степи...

Вот такая случилась петрушка —
Сбились с курса на десять парсек.
Шесть мужчин не глядят друг на дружку —
Кислорода на пять человек...
Командир приказал экипажу,
Чтоб летели к Земле без него,
И тогда хватит воздуха даже
Для собачки любимой его.
Он “до встречи” сказал по привычке,
Об собаку потёрся щекой,
Прикурил папиросу от спички,
И стоит одинокий такой...
И, как только задраились люки,
Он шагнул прямо в пламень и дым —
Чтоб не жить в одиночестве скуки
И остаться навек молодым.

Дыры забиты фанерой,
Сорваны нах тормоза.
Корабль вошёл в атмосферу,
Командир закрывает глаза
И тихо шепчет: “Гагарин,
Спаси меня и сохрани!
Я такой же улыбчивый парень,
А не как эти старые пни,
Что меня отправляли в космос,
Лишь бы к празднику только успеть...”
И Гагарин включает тормоз —
Не даёт пареньку помереть!

Чаю с сахаром пьют капитаны
В космодромном дешёвом кафе
И конфеты ссыпают в карманы
Неуклюжих штанов-галифе.
Подойдут к потемневшей ракете,
Затушив огоньки сигарет,
И взлетят к серебристой планете.
А куда — нам не скажут. Секрет.

Ракета несётся сквозь вакуум подальше от грешной Земли.
Два места пилотов собакам учёные сделать смогли.
Геройские Белка и Стрелка глядят на приборов огни,
Под попами ихними грелка, штурвалы сжимают они.
Но, кроме тепла и приборов, им нужен в пути кислород
И рация — для разговоров друг с дружкой, когда вдруг припрёт,
Сказать чтобы доброе слово, когда подступает тоска
И вспомнишь пивную в Кусково и кости цыплят табака...
…Уж скоро в канистре наступит всему кислороду конец,
И смерть к ихнем душам подступит, и чуют собаки крантец.
И слёзы немножко стекают из Стрелкиных маленьких глаз,
Она их хвостом вытирает и помнит последний приказ:
Чтоб слать с корабля телеграммы с известьем — ну как там дела,
И вот послана телеграмма, что Белка почти умерла,
Лежит и готовится к смерти, а свой кислород отдала
Подруге своей. И, поверьте, ни капли она ни ссала,
Што щас ей закончить придётся жестоким удушьем свой век...
И сердце почти что не бьётся... И плачет больной человек,
Который её был хозяин когда-то на этой Земле,
Которая где-то сияет в космической тягостной мгле...

В холодный морок космоса пустого
Взглянул пилот, дыханье затая,
И вновь не увидал ничо такого.
И не такого — тоже ни..я...
Задёрнул шторку, выпил кружку чая
И тупо целый вечер заполнял,
Бессмысленности слов не замечая,
Печальным текстом бортовой журнал.

Какой я всё-таки дурак...
Как жаль. Зачем же я напился...
И укоризненный собак
Со мной, как с маленьким, возился
Всю ночь. Беседовал со мной,
Превозмогая отвращенье...
Жалел меня. Такой смешной.
В неверном лунном освещенье
Он, Лёха, на тебя похож.
Он думал, мне и правда плохо...
Я врал ему. Он чуял ложь,
Но не прогнал. Спасибо, Лёха.

У окна вечерней электрички
Занял место. Пять минут спустя
Я уснул. Как будто бы табличку
На меня повесили — “Дитя
Спит”. Торговцев шум и разговоры
Не мешают — я так крепко сплю —
Даже подъезжая под Ижоры,
Не проснулся. А ведь как люблю
Пушкина А.С. произведенья
И других поэтов прошлых лет...
Бабы-контролёры в умиленье
У меня не требуют билет...
В ихней жизни счастья очень мало —
Поглядят на сонный мой уют,
И, поправив куртку-одеяло,
Поцелуем в голову добьют.

Когда закидывает в сон
Неодолимой мягкой силой,
И вдруг безумный телефон
Взрывается. И голос милый
На совещание зовёт.
И ты идёшь на совещанье,
В руках сжимая пулемёт
И текст, что скажешь на прощанье...

А я не терзаюсь этим вопросом —
Я знаю: в конце концов,
В следущей жизни я стану матросом.
Как Николай Рубцов.

Буду ходить на барже-сухогрузе
Большою русской рекой.
Рек дофига в Советском Союзе,
Мне всё равно какой...

…По берегам огоньки жилья,
Дизель работает тяжко.
И на корме средь мужского белья
Сохнет моя тельняшка.